Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Особая политика, которой придерживались правители Византийской империи, представляет собой органичный сплав государственной стратегии и дипломатии.

Роль Константинополя на международной арене всегда отличалась большей опорой на тактику дипломатических интриг, чем на военную мощь. При этом Византия свыше тысячи лет оставалась одним из влиятельнейших государств Европы. Так в чем же секрет такой успешной политики?

Большая стратегия

В своей книге «Стратегия Византийской империи» американский политолог и специалист по международным отношениям и военной стратегии Эдвард Люттвак пишет, что правители этой супердержавы разработали целый комплекс принципов международной политики, обеспечивший главенство их страны на европейской арене.

Самым простым и действенным способом влияния на лидеров соседних народов византийцы считали элементарный подкуп. Получая значительные суммы, присвоения титулов, богатые подарки, приграничные вожди обязывались защищать империю от других возможных захватчиков.

Выделяя земли таким союзникам, Византия превращала их, по сути, в своих вассалов. Например, гунны получили территорию Фракии, герулы обосновались в Дакии, а лангобардам было разрешено поселиться в Паннонии и Норике.

Еще одним методом византийской политики было периодическое натравливание потенциальных и явных противников друг на друга. Император Юстиниан I (482–565 гг.) ополчил гуннов против болгар, а аваров против гуннов. Ослабить вандалов византийцам «помогло» племя остготов, а на тех в свою очередь Константинополь натравил франков.

Повсеместно применяя принцип «разделяй и властвуй», правители империи никогда не стремились к полному уничтожению противника, ведь вчерашний враг может стать ценным союзником в борьбе против новой угрозы.

Если супостата нельзя было устранить подкупом или одолеть чужими руками, в ход шли методы экономической блокады. Так во времена Юстинина I наиболее явным соперником Византии на международной арене была Персия. Константинополь добился союзнических отношений со всеми соседями государства Сасанидов. Персия оказалась буквально окружена врагами. Особую поддержку Юстиниана получили цари Лазики, преградившие персам путь к Черному морю. Торговлю с Индией и Китаем, которую прежде контролировали Сасаниды, Византия также старалась перенаправить по другим путям. Например, по Красному морю, в обход Персии.

Наряду с экономическими мерами воздействия, большую пользу Константинополю приносили дипломатические усилия. Иностранных послов было принято встречать очень торжественно, щедро одаривать их, поражать великолепием храмов и дворцов. Итальянский дипломат и историк Лиутпранд Кремонский (около 922–972 гг.) писал про золотое дерево, золотых птиц, позолоченных львов, парящий под потолком трон императора, роскошные пиры и удивительные развлечения.

Впрочем, представители племен, которых византийцы считали варварскими, иногда пользовались такими традициями Константинополя. Например, вождь гунновАттила, правивший с 434 по 453 годы, отправлял своих доверенных лиц послами к императору Феодосию II специально ради дорогих подарков. Так Аттила поощрял своих соратников за разного рода заслуги.

Византия и Русь

В IX–X веках империю начали беспокоить грабительские набеги русичей. Легендарный поход князя Олега на Царьград, который описан в «Повести временных лет», византийские хроники не упоминают. Возможно, это был один из тех случаев, когда жители Константинополя просто откупились богатыми дарами от потенциальных захватчиков, позволив им одержать лишь символическую победу –прибить щит князя на вратах столицы.

В лучших традициях византийской политики император Константин Багрянородный (905–959 гг.) натравливал на Русь печенегов, а самих русичей побуждал к конфликтам с болгарами.

Широко используемым методом распространения влияния Константинополя на другие страны была миссионерская деятельность. Призывая правителей соседних племен принимать христианство, императоры стремились обезопасить свои границы. Статус духовного и культурного центра Европы, который закрепился за их столицей, позволял византийцам ловко маневрировать, заключая и разрывая стратегические союзы в зависимости от существующих на данный момент обстоятельств.

Принятие Владимиром I Святославичем (около 960–1015 гг.) христианства и последующая женитьба его на византийской принцессе Анне была серьезной дипломатической победой Константинополя. Так империя добилась прекращения набегов русичей, заручилась их поддержкой в борьбе с половцами, а также вернула контроль над потерянным ранее Херсонесом, который князь Владимир подарил Византии в обмен на руку принцессы.

Правители Константинополя часто заключали династические браки, считая своих дочерей и сестер выгодной картой в политической игре.

Русские князья поддерживали союз с Византией, также считая его политически выгодным. Так в начале XII века Владимир Мономах усмирил жителей Херсонеса, восставших против Константинополя, об этом его попросил император Михаил VII.

Дипломатия и тактика

Принципы, на которых базировалась византийская внешняя политика, Э. Люттвак назвал «оперативным кодексом». Давайте перечислим эти принципы.

1. Армия всегда должна быть сильной и боеспособной, хорошо обеспеченной оружием и боеприпасами. Регулярные учения, проводящиеся в войсках, не дадут соседям усомниться в вашей готовности к войне.

2. Необходима разветвленная разведывательная сеть, потенциального врага нужно знать хорошо. Во всех соседних странах должны работать шпионы.

3. Следует избегать крупномасштабных битв, ограничиваясь мелкими приграничными стычками передовых отрядов.

4. В случае войны стоит разбить вражеское войско на отдельные отряды, с которыми легче справиться. Нужно заманивать противников в заранее подготовленные засады, лишать их обозов с провизией, стараться запутать и деморализовать.

5. В стане врага постоянно следует вербовать союзников, в том числе и во время войны.

6. Противников всегда можно подкупить деньгами или богатыми подарками, даже если это религиозные фанатики.

7. Необходима планомерная работа по экономическому ослаблению врагов, нельзя позволять им заключать выгодные торговые союзы.

8. Среди населения соседних стран должна быть организована необходимая агитация и пропаганда, чтобы иностранцы воспринимали Византию как доброе и сильное государство.

Интересно, что перечисленные здесь принципы византийской международной политики не утратили своей актуальности и в наше время.

Больше тысячи лет Византия была связующим звеном между Востоком и Западом. Зародившись на закате античности, она просуществовала вплоть до окончания европейского средневековья. Пока не пала под натиском османов в 1453 году.

Знали ли византийцы, что они византийцы?

Официально годом «рождения» Византии считается 395 год, когда Римская империя разделилась на две части. Западная часть пала в 476 году. Восточная - со столицей в Константинополе, просуществовала до 1453 года.

Важно, что названа «Византией» она была уже позже. Сами жители империи и окружающие народы называли её «Римской». И имели на то полное право - ведь столица была перенесена из Рима в Константинополь в 330 году, ещё во времена единой Римской империи.

После потери западных территорий империя продолжала существовать в урезанном виде с прежней столицей. Учитывая, что родилась Римская империя в 753 году до нашей эры, а погибла под грохот турецких пушек в 1453 году нашей эры, она просуществовала 2206 лет.

Щит Европы

Византия находилась в перманентном состоянии войны: в любой век византийской истории на 100 лет едва ли наберётся 20 лет без войны, а иногда и 10 мирных лет не будет.

Нередко Византия воевала на два фронта, а иной раз враги теснили её со всех четырёх сторон света. И если остальные европейские страны воевали, в основном, с врагом более-менее известным и понятным, то есть друг с другом, то Византии нередко приходилось первой в Европе встречать неведомых завоевателей, диких кочевников, уничтожавших всё на своём пути.

Пришедшие в VI веке на Балканы славяне настолько истребили местное население, что от него осталась лишь малая часть - современные албанцы.

Византийская Анатолия (территория современной Турции) много веков в изобилии поставляла империи воинов и продовольствие. В XI веке вторгшиеся турки опустошили эту цветущую область, и когда византийцам удалось отвоевать часть территории, они не смогли собрать там ни воинов, ни продовольствие - Анатолия превратилась в пустыню.

О Византию, этот восточный бастион Европы, разбились многие нашествия с востока, мощнейшее из которых - арабское в VII веке. Не выдержи «византийский щит» удара, и намаз, как заметил британский историк XVIII века Гиббон, слышался бы теперь над спящими шпилями Оксфорда.

Византийский Крестовый поход

Религиозная война - отнюдь не изобретение арабов с их джихадом или католиков с их Крестовыми походами. В начале VII века Византия стояла на краю гибели - враги теснили со всех сторон и самым грозным из них был Иран.

В самый критический момент - когда враги подступили с двух сторон к столице - византийский император Ираклий делает неординарный ход: он провозглашает священную войну за христианскую веру, за возвращение Животворящего Креста и других реликвий, захваченных иранскими войсками в Иерусалиме (в доисламскую эпоху государственной религией в Иране был зороастризм).

Церковь пожертвовала на священную войну свои сокровища, тысячи добровольцев были снаряжены и обучены на деньги церкви. Впервые византийская армия шла на персов, неся впереди иконы. В тяжёлой борьбе Иран был повержен, христианские реликвии возвратились в Иерусалим, а Ираклий превратился в легендарного героя, которого даже в XII веке вспоминали как своего великого предшественника крестоносцы.

Двуглавый орёл

Вопреки распространённому мнению, двуглавый орёл, ставший гербом России, отнюдь не был гербом Византии - это была эмблема последней византийской династии Палеологов. Племянница последнего византийского императора София, выйдя замуж за московского великого князя Ивана III, передала лишь фамильный, а не государственный герб.

Также важно знать, что многие европейские государства (балканские, итальянские, Австрия, Испания, Священная Римская империя) считали себя наследниками Византии по тем или иным причинам, и имели на своих гербах и флагах двуглавого орла.

Впервые же символ двуглавого орла появился задолго до Византии и Палеологов - в IV тысячелетии до нашей эры, в первой цивилизации на Земле, Шумере. Изображения двуглавого орла также встречаются у хеттов, индоевропейского народа, жившего во II тысячелетии до нашей эры на территории Малой Азии.

Россия - преемница Византии?

После падения Византии подавляющее большинство византийцев - от аристократов и учёных до ремесленников и воинов - бежало от турок отнюдь не к единоверцам, в православную Русь, а в католическую Италию.

Многовековые связи между средиземноморскими народами оказались сильнее религиозных разногласий. И если византийские учёные заполнили университеты Италии, а отчасти даже Франции и Англии, то на Руси учёным грекам заполнять было нечего - университетов там не было.

Кроме того, наследником византийской короны была не византийская принцесса София, жена московского князя, а племянник последнего императора Андрей. Он продал свой титул испанскому монарху Фердинанду - тому самому, для которого Колумб открыл Америку.
Россия может считаться преемницей Византии только в религиозном аспекте - ведь после падения последней, наша страна стала главным оплотом православия.

Влияние Византии на европейский Ренессанс

Сотни византийских учёных, бежавших от завоевавших их родину турок, взявших с собой свои библиотеки и произведения искусства, вдохнули новую энергию в европейское Возрождение.

В отличие от Западной Европы, в Византии изучение античной традиции никогда не прерывалось. И всё это наследие своей, греческой, цивилизации, намного более огромное и лучше сохранённое, византийцы принесли в Западную Европу.

Не будет преувеличением сказать, что без византийских эмигрантов Возрождение было бы не таким мощным и ярким. Византийская учёность оказала влияние даже на Реформацию: оригинальный греческий текст Нового Завета, пропагандировавшийся гуманистами Лоренцо Валлой и Эразмом Роттердамским, оказал большое влияние на идеи Протестантизма.

Изобильная Византия

Богатство Византии - факт довольно известный. Но насколько богата была империя - знают немногие. Один лишь пример: размер дани грозному Аттиле, державшему в страхе большую часть Евразии, равнялся годовому доходу всего лишь пары византийских вилл.

Иной раз взятка в Византии равнялась четверти выплат Аттиле. Иногда византийцам выгоднее было откупиться от вторжения неизбалованных роскошью варваров, чем снаряжать дорогостоящую профессиональную армию и полагаться на неизвестный исход военной кампании.

Да, бывали в империи и трудные времена, но византийский «золотой» ценился всегда. Даже на далёком острове Тапробана (совр. Шри-Ланка) золотые византийские монеты по достоинству были оценены местными правителями и купцами. Клад с византийскими монетами был найден даже на индонезийском острове Бали.

Болгары, враги Византийской империи

Дата: 21.04.2013

Василий II выставил против болгарской конницы византийских катафрактариев, а вооруженных топорами русов - против славянских копейщиков.Армии Византийской империи и Болгарского царства имели много общего с точки зрения военного искусства, во всех других отношениях они являлись полной противоположностью друг друга. Так, например, дошедшие до настоящего времени богатое литературное наследие Византии и многочисленные документы содержат больше информации о византийской армии, чем о любом другом средневековом войске. Болгария же оставила чрезвычайно мало источников, на основании которых можно было бы составить описание вооруженных сил этой страны - в ней не было каких-либо гражданских институтов и развитой письменности. То немногое, что сегодня известно о ее армии, почерпнуто из письменных источников врагов Болгарии - византийцев.

Когда булгары прибыли на Дунай в VII веке, мужчины этого племени были преимущественно воинами. Сражавшиеся с ними византийцы отметили прекрасную подготовку тяжелых булгарских всадников, которые одинаково умело пользовались луками, копьями и мечами. Лошадь являлась у булгар священным животным -тот, кто плохо обращался со своим конем, мог быть предан смерти.Во время царствования Симеона I основу армии по-прежнему составляла тяжелая конница, численность которой оценивается в 12 000-30 ООО всадников. Болгары были известны своим умением сражаться ночью («они видят в темноте как летучие мыши», - написал один хронист), а также свирепостью, с которой они бросались в преследование, как только противник начинал отступление. «Когда они обращают своих врагов в бегство, они не удовлетворяются как персы, византийцы и другие народы тем, что преследуют их разумное расстояние и грабят их лагерь, но вместо этого они не ослабевают напор до тех пор, пока враг не будет полностью уничтожен».Византийский хронист, известный как Псевдо-Симеон, описывает болгарскую конницу, как «бронированную железом» -по-видимому, имея в виду кольчужную или чешуйчатую броню - и отмечает, что всадники были вооружены мечами, копьями и луками, а также булавами.

Пехота войска Симеона состояла, вероятно, из славян, населявших земли к югу от Дуная. Она представляла собой легковооруженные войска, использовавшие круглые щиты, и основным оружием которых было копье. Однако ко времени правления царя Самуила процесс ассимиляции зашел настолько далеко, что между воинами болгарской армии практически отсутствовали какие-либо этнические различия.Болгарский метод ведения боевых действий имел две отличительные особенности. Важнейшей являлось умелое использование условий местности, особенно балканских горных перевалов. Болгары имели много опорных пунктов в горах и обладали большим опытом по передаче сигналов главным силам своей армии о приближении войск противника. Отряды основной армии болгар получали время для организации засад или чтобы отрезать противнику пути к отступлению. Каждый из этих методов боя много раз успешно использовался против византийских войск.

Другая особенность, о которой неоднократно упоминается в византийских источниках, заключалась в использова-нии конного резерва, кото-рый мог быть введен в бойв решающий момент. Эта конница неожиданно атаковала противника, даже когда тому уже удавалось прорваться через основные болгарские расположения. Использование этой тактики навело некоторых очевидцев на мысль, что болгары намеренно предпринимали ложное отступление, чтобы затем опрокинуть противника внезапной атакой конницы. Хотя существуют большие сомнения по поводу того, что болгарские войска обладали настолько высокой дисциплиной, чтобы иметь возможность использовать такую тактику, необходимо признать, что конный резерв являлся важной составной частью армии и постоянно ждал момента, когда можно будет неожиданно атаковать противника.

Сегодня мало известно о структуре командования болгарской армии. Источники сообщают о том, что во времена царя Самуила сам он возглавлял центр своей армии, а оба фланга находились под началом двух его ближайших приближенных. При Беласице болгарская армия предположительно насчитывала 20 ООО человек, с учетом сильного резерва в ее тылу.
Византийская армия Василия II был одной из наиболее эффективных в Средние века. Основа ее мощи заключалась в организации войск, которая стала результатом длительного процесса, начатого в VII веке, когда император Ираклий разделил территорию империи в Анатолии на военные провинции, или фемы. Каждая из них должна была предоставлять ему во время войны определенное количество обученных и вооруженных воинов.

Со временем эта система бьиа распространена и на другие области империи, чтобы укрепить защиту восточных границ Византии от вторжений мусульман. Система формирования провинциальных корпусов стала также использоваться на западных границах империи, и к концу IX века она уже бьиа, скорее всего, универсальной. К моменту смерти Василия II в 1025 году вся Византийская империя, за исключением земель вокруг самого Константинополя, была разделена на фемы. Эти округа по четыре объединялись под властью наместника или стратига, который в то же время являлся и командующим расположенными в них войсками провинции. В некоторых приграничных районах командование войсками возлагалось на особых военачальников - дук, которые возглавляли размещенные в них корпуса (сформированные не только из местных войск).Провинциальные корпуса составлялись как из профессиональных солдат, так и из местных крестьян-ополченцев, которые за военную службу получали от государства небольшие земельные наделы. И земля, и обязанность нести службу передавались по наследству от отца к сыну. Тем не менее, и профессионалы, и ополченцы получали жалование. В то время основу армии составляли войска восточных фем, а элитными являлись войска Анатолийской фемы.

Константинополь и его окрестности не входили ни в одну из фем. Для обороны столицы в ней - или достаточно близко от нее, как правило, во Фракии и Вифинии, - находилась главная полевая армия. Эти полки формировали элитные войска империи - тагмату. Кавалерия присоединялась к императору во время военных походов или маневров, чтобы защитить столицу, когда она оказывалась под угрозой, и действовала вместе с пехотой, которая обычно образовывала гарнизон города. Эти войска действовали в первых рядах византийской армии, сражавшейся с арабами и болгарами в IX и X веках. Тагмата состояла из профессиональных солдат - наемников, часто иностранных, служивших в армии длительное время. Отряды тагматы также размещались в провинциях, где они находились под командованием своих офицеров, а не местных дук или стратигов. Начиная с царствования Василия II, для XI века были характерны увеличение подразделений тагматы, непосредственно подчиненных центральной власти, и соответственно уменьшение количества провинциальных контингентов.Тагмата состояла в основном из конницы, и лучшие войска в фемах также были конными. Византийские всадники, часто имевшие тяжелую броню, назывались катафрактариями, причем их лошади также имели броню. Византийская конница использовала различные виды вооружения, в том числе два вида мечей, а также в ее составе были специально обученные лучники. Для ближнего боя всадники предпочитали булаву, некоторые из вариантов которой были настолько эффективны, что ими, по-видимому, можно было пробить череп лошади противника.

В Византии существовал еще один вид войск - личная гвардия императора. Эти части, как правило, сильно отличались от всех других подразделений византийской армии. Император нуждался в элитных воинах, которые были бы безоговорочно ему преданы, и на которых никак не влияли бы ни политика, ни семейные связи. Поэтому личная гвардия императора практически полностью состояла из иностранных наемников, то есть людей абсолютно равнодушных к деятельности любой из политических и религиозных группировок Византии. В нее входили македонцы, хазары, грузины и даже арабы, служившие в этих частях в VIII и IX веках. Самое известное подразделение императорской гвардии было сформировано Василием II из 6000 русских воинов, которых прислал ему князь Киевский Владимир, - оно стало известно как Варяжская гвардия.Слово « варяг», как полагают некоторые историки, происходит от древнегерманского wara (присяга, клятва) и подразумевает, что они действительно зарекомендовали себя как верные защитники нанимавших их императоров. Присутствие на поле боя этих вооруженных топорами воинов означало, что здесь находится сам император. Гвардия, состоявшая при Василии из варягов, и по качеству, и по сути принципиально отличалась от элитных подразделений, состоявших из иностранных наемников, при правивших ранее императорах.

Варяжский полк участвовал во всех кампаниях Василия II, начиная с гражданской войны, во время которой он и был собственно сформирован. При Хрисополе варяги захватили врасплох войска мятежников под командованием Калокира Дельфина, генерала Варды Фоки, пока те пировали. Многих они перебили, а остальных обратили в бегство. Через несколько недель варяги приняли участие в битве при Абидосе, в ходе которой войска Фоки были окончательно разгромлены, а сам он убит.В 990-е годы варяги участвовали в походах Василия против Фатимидов, а затем - в период между 1001 и 1018 годами - они сопровождали Василия II в кампаниях против царя Самуила в Греции и Македонии. О том, что в этих походах задействовалась гвардия, свидетельствуют письменные источники. Это подтверждается также большим количеством норвежского и русского вооружения XI века, обнаруженного археологами в Болгарии. Когда после сражения при Беласице Василий наконец в 1018 году захватил столицу Самуила, он разделил пленных на три группы: одну треть для себя, вторую -для византийских солдат, а третью - для варягов, что свидетельствовало о том, насколько высоко он их ценил.

В том же году лангобардский аристократ Мелус из Бари, поднявший мятеж против византийского господства на юге Италии, провел несколько сражений с императорской армией. При Каннах катепан Италии Василий Войоан, в армии которого были варяги, встретился с армией Мелуса, на стороне которого выступали наемники во главе с норманном Жильбером Буате. Вступившие в бой с варягами лангобарды были опрокинуты и разгромлены, а Жильбер и многие из его норманнов - убиты.В 1021 году Василий возглавил вторую экспедицию в Грузию, сообщая о которой, хронисты упоминают о жестокости русов, которым было приказано разорять сельскую местность и убивать местных жителей, а затем они приняли участие в последней решающей битве с грузинами и абасгианами.Платили варягам очень хорошо, и через некоторое время человек, желавший поступить в полк, должен был раскошелиться на довольно приличную сумму в золоте. Претендент на поступление в полк варягов, успешно проделавший долгий и опасный путь в Константинополь, имея при себе приличную сумму наличными, вероятно, должен был также пройти особый отбор, чтобы соответствовать высоким требованиям, предъявляемым к новобранцам. Воины, потерпевшие неудачу при поступлении в гвардию, могли войти в другие наемные части.

Высокая плата за поступление в полк оправдывалась возможностями на пути к получению в будущем приличного состояния, поскольку выплачиваемое варягам жалование и дополнительные денежные поступления оказывались намного выше того, что получали в византийской армии. Все воины, поступившие на службу - в том числе и в отряды иностранных наемников, и в Варяжскую гвардию - вносились в особые свитки, составляемые особым ведомством императорского правительства. Их жалование в 30 или 40 номизм в месяц было намного больше того, что хороший ремесленник или солдат регулярной армии мог заработать за год.Номизма - монета, содержавшая в себе около пяти граммов чистого золота - сохраняла свое значение на протяжении веков. Она использовалась в качестве международной валюты и имела хождение в таких далеких регионах, как Скандинавия. Помимо жалования варяги имели множество других источников дохода - они грабили местное население и захватывали трофеи. Помимо обычных выплат при вступлении на трон нового императора гвардейцы традиционно получали право на «рейд» в его покои.

Один из варягов - Гаральд Гардрада -накопил настолько большое личное состояние, что по возвращении из Византии смог жениться на дочери великого князя Киевского Ярослава Мудрого. После этого он вернулся на родину в Норвегию и использовал свое удивительное богатство, чтобы профинансировать успешную борьбу за трон, а затем и вторжение в Англию.Упоминания об атлетическом телосложении, внешнем виде и воинственности варягов часто встречаются в византийских источниках. Живший в начале XII века хронист Скилица сообщает, что варяги носили пышные бороды, усы и длинные густые волосы. В одной из хроник середины XI века содержится описание воина варяжской гвардии: «Рядом с ними стояли иноземные наемники, тавроскифы - страшные и огромные. Воины были голубоглазые и имели естественный цвет лица... варяги бились как сумасшедшие, как будто пылая гневом... они не обращали внимания на свои раны...».Первые варяги, прибывшие на помощь Василию, имели собственное вооружение и снаряжение, однако вскоре Варяжская гвардия стала получать доспехи и оружие из императорских арсеналов, хотя по традиции они пользовались только личными мечами. Варяги также применяли обычноевооружение византийского воина - за тем исключением, что они предпочитали однолезвийные боевые топоры на длинной рукояти.

Историкам много известно о вооружении и организации византийской армии, но о том, как она воевала, как осуществлялась боевая подготовка и как византийцы использовали то или иное имевшееся у них оружие, сведений сохранилось мало. Варяги, например, имели щиты, но как они использовали их на поле боя, если их любимым оружием был огромный топор, который необходимо было держать обеими руками? Возможно, одни воины использовали топоры, в то время как другие прикрывали своих товарищей щитами? Известно, что викинги того времени, воевавшие в Западной Европе, использовали «стену щитов» в качестве основного боевого построения, но нет убедительных доказательств, что так же действовала и Варяжская гвардия.Подобная же ситуация сложилась и с информацией о коннице. Точно неизвестно, какая часть византийской конницы использовала луки, а какая -копья, не сохранилось сведений, как всадники маневрировали на поле боя. Возможно, они начинали со стрельбы из луков по противнику, а затем переходили в атаку. Не исключено, что сначала производилась массированная атака наподобие тех, которые осуществляли европейские рыцари, причем византийская конница могла использовать и более свободное построение.

Архангел Михаил и Мануил II Палеолог. XV век Palazzo Ducale, Urbino, Italy / Bridgeman Images / Fotodom

1. Страны под названием Византия никогда не существовало

Если бы византийцы VI, X или XIV века услышали от нас, что они — византийцы, а их страна называется Византия, подавляющее большинство из них нас бы просто не поняли. А те, кто все же понял, решили бы, что мы хотим к ним подольститься, называя их жителями столицы, да еще и на устаревшем языке, который используют только ученые, старающиеся сделать свою речь как можно более изысканной. Часть консульского диптиха Юстиниана. Константинополь, 521 год Диптихи вручались консулам в честь их вступления в должность. The Metropolitan Museum of Art

Страны, которую ее жители называли бы Византия, никогда не было; слово «византийцы» никогда не было самоназванием жителей какого бы то ни было государства. Слово «византийцы» иногда использовалось для обозначения жителей Константинополя — по названию древнего города Византий (Βυζάντιον), который в 330 году был заново основан императором Константином под именем Константинополь. Назывались они так только в текстах, написанных на условном литературном языке, стилизованном под древнегреческий, на котором уже давно никто не говорил. Других византийцев никто не знал, да и эти существовали лишь в текстах, доступных узкому кругу образованной элиты, писавшей на этом архаизированном греческом языке и понимавшей его.

Самоназванием Восточной Римской империи начиная с III-IV веков (и после захвата Константинополя турками в 1453 году) было несколько устойчивых и всем понятных оборотов и слов: государство ромеев, или римлян, (βασιλεία τῶν Ρωμαίων ), Романи́я (Ρωμανία), Ромаи́да (Ρωμαΐς ).

Сами жители называли себя ромеями — римлянами (Ρωμαίοι ), ими правил римский император — василевс (Βασιλεύς τῶν Ρωμαίων ), а их столицей был Новый Рим (Νέα Ρώμη ) — именно так обычно назывался основанный Константином город.

Откуда же взялось слово «Византия» и вместе с ним представление о Визан-тийской империи как о государстве, возникшем после падения Римской империи на территории ее восточных провинций? Дело в том, что в XV веке вместе с государственностью Восточно-Римская империя (так Византию часто называют в современных исторических сочинениях, и это гораздо ближе к самосознанию самих византийцев), по сути, лишилась и голоса, слышимого за ее пределами: восточноримская традиция самоописания оказалась изолированной в пределах грекоязычных земель, принадлежавших Османской империи; важным теперь было только то, что о Византии думали и писали западноевропейские ученые.

Иероним Вольф. Гравюра Доминикуса Кустоса. 1580 год Herzog Anton Ulrich-Museum Braunschweig

В западноевропейской традиции госу-дарство Византия было фактически создано Иеро-нимом Вольфом, немецким гуманистом и историком, в 1577 году издавшим «Корпус византийской истории» — небольшую антологию сочинений историков Восточной империи с латинским переводом. Именно с «Корпуса» понятие «византийский» вошло в западноевропейский научный оборот.

Сочинение Вольфа легло в основу другого собрания византийских историков, тоже называвшегося «Корпусом византийской истории», но гораздо более масштабного — он был издан в 37 томах при содействии короля Франции Людовика XIV. Наконец, венецианское переиздание второго «Корпуса» использовал английский историк XVIII века Эдуард Гиббон, когда писал свою «Историю падения и упадка Римской империи» — пожалуй, ни одна книга не оказала такого огромного и одновременно разрушительного влияния на создание и популяризацию современного образа Византии.

Ромеи с их исторической и культурной традицией были, таким образом, лишены не только своего голоса, но и права на самоназвание и самосознание.

2. Византийцы не знали, что они не римляне

Осень. Коптское панно. IV век Whitworth Art Gallery, The University of Manchester, UK / Bridgeman Images / Fotodom

Для византийцев, которые сами называли себя ромеями-римлянами, история великой империи никогда не кончалась. Сама эта мысль показалась бы им абсурдной. Ромул и Рем, Нума, Август Октавиан, Константин I, Юстиниан, Фока, Михаил Великий Комнин — все они одинаковым образом с незапамятных времен стояли во главе римского народа.

До падения Константинополя (и даже после него) византийцы считали себя жителями Римской империи. Социальные институты, законы, государственность — все это сохранялось в Византии со времен первых римских императоров. Принятие христианства почти не повлияло на юридическое, экономическое и административное устройство Римской империи. Если истоки христианской церкви византийцы видели в Ветхом Завете, то начало собственной политической истории относили, как и древние римляне, к троянцу Энею — герою основополагающей для римской идентичности поэмы Вергилия.

Общественный порядок Римской империи и чувство принадлежности к великой римской patria сочетались в византийском мире с греческой наукой и письменной культурой: византийцы считали классическую древнегреческую литературу своей. Например, в XI веке монах и ученый Михаил Пселл всерьез рассуждает в одном трактате о том, кто пишет стихи лучше — афинский трагик Еврипид или византийский поэт VII века Георгий Писида, автор панегирика об аваро-славянской осаде Константинополя в 626 году и богословской поэмы «Шестоднев» о божественном сотворении мира. В этой поэме, переведенной впоследствии на славянский язык, Георгий парафразирует античных авторов Платона, Плутарха, Овидия и Плиния Старшего.

В то же время на уровне идеологии византийская культура часто противопоставляла себя классической античности. Христианские апологеты заметили, что вся греческая древность — поэзия, театр, спорт, скульптура — пронизана религиозными культами языческих божеств. Эллинские ценности (материальная и физическая красота, стремление к удовольствию, челове-ческие слава и почести, военные и атлетические победы, эротизм, рацио-нальное философское мышление) осуждались как недостойные христиан. Василий Великий в знаменитой беседе «К юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями» видит главную опасность для христианской молодежи в привлекательном образе жизни, который предлагается читателю в эллинских сочинениях. Он советует отбирать в них для себя только истории, полезные в нравственном отношении. Парадокс в том, что Василий, как и многие другие Отцы Церкви, сам получил прекрасное эллинское образование и писал свои сочинения классическим литературным стилем, пользуясь приемами античного риторического искусства и языком, который к его времени уже вышел из употребления и звучал как архаичный.

На практике идеологическая несовместимость с эллинством не мешала византийцам бережно относиться к античному культурному наследию. Древние тексты не уничтожались, а копировались, при этом переписчики старались соблюдать точность, разве что могли в редких случаях выкинуть слишком откровенный эротический пассаж. Эллинская литература продолжала быть основой школьной программы в Византии. Образованный человек должен был читать и знать эпос Гомера, трагедии Еврипида, речи Демос-фена и использовать эллинский культурный код в собственных сочинениях, например называть арабов персами, а Русь — Гипербореей. Многие элементы античной культуры в Византии сохранились, правда изменившись до неузнаваемости и обретя новое религиозное содержание: например, риторика стала гомилетикой (наукой о церковной проповеди), философия — богословием, а античный любовный роман повлиял на агиографические жанры.

3. Византия родилась, когда Античность приняла христианство

Когда начинается Византия? Наверное, тогда, когда кончается история Римской империи — так мы привыкли думать. По большей части эта мысль кажется нам естественной благодаря огромному влиянию монументальной «Истории упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона.

Написанная в XVIII веке, эта книга до сих пор подсказывает как историкам, так и неспециалистам взгляд на период с III по VII век (который теперь все чаще называется поздней Античностью) как на время упадка былого величия Римской империи под воздействием двух основных факторов — нашествий германских племен и постоянно растущей социальной роли христианства, которое в IV веке стало доминирующей религией. Византия, существующая в массовом сознании прежде всего как христианская империя, рисуется в этой перспективе как естественный наследник того культурного упадка, который произошел в поздней Античности из-за массовой христианизации: средо-точием религиозного фанатизма и мракобесия, растянувшимся на целое тысячелетие застоем.

Амулет, защищающий от сглаза. Византия, V–VI века

На одной стороне изображен глаз, на который направлены стрелы и нападают лев, змея, скорпион и аист.

© The Walters Art Museum

Амулет из гематита. Византийский Египет, VI–VII века

Надписи определяют его как «женщина, которая страдала кровотечением» (Лк. 8:43–48). Считалось, что гематит помогает остановить кровотечение, и из него были очень популярны амулеты, связанные с женским здоровьем и менструальным циклом.

Таким образом, если смотреть на историю глазами Гиббона, поздняя Античность оборачивается трагическим и необратимым концом Античности. Но была ли она лишь временем разрушения прекрасной древности? Историческая наука уже более полувека уверена, что это не так.

В особенности упрощенным оказывается представление о якобы роковой роли христианизации в разрушении культуры Римской империи. Культура поздней Античности в реальности вряд ли была построена на противопоставлении «языческого» (римского) и «христианского» (византийского). То, как была устроена позднеантичная культура для ее создателей и пользователей, отличалось куда большей сложностью: христианам той эпохи показался бы странным сам вопрос о конфликте римского и религиозного. В IV веке римские христиане запросто могли поместить изображения языческих божеств, выполненных в античном стиле, на предметы обихода: например, на одном ларце , подаренном новобрачным, обнаженная Венера соседствует с благочестивым призывом «Секунд и Проекта, живите во Христе».

На территории будущей Византии происходило столь же беспроблемное для современников сплавление языческого и христианского в художественных приемах: в VI веке образы Христа и святых выполнялись в технике тради-ционного египетского погребального портрета, наиболее известный тип которого — так называемый фаюмский портрет Фаюмский портрет — разновидность погребальных портретов, распространенных в эллинизированном Египте в Ι-III веках н. э. Изображение наносилось горячими красками на разогретый восковой слой. . Христианская визуальность в поздней Античности вовсе не обязательно стремилась противопоставить себя языческой, римской традиции: очень часто она нарочито (а может быть, наоборот, естественно и непринужденно) придерживалась ее. Такой же сплав языческого и христианского виден и в литературе поздней Античности. Поэт Аратор в VI веке декламирует в римском соборе гекзаметрическую поэму о деяниях апостолов, написанную в стилистических традициях Вергилия. В христианизированном Египте середины V века (к этому времени здесь около полутора веков существуют разные формы монашества) поэт Нонн из города Панополь (современный Акмим) пишет переложение (парафразу) Евангелия от Иоанна языком Гомера, сохраняя не только метр и стиль, но и сознательно заимствуя целые словесные формулы и образные пласты из его эпоса Евангелие от Иоанна, 1:1-6 (синодальный перевод):
В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн.

Нонн из Панополя. Парафраза Евангелия от Иоанна, песнь 1 (пер. Ю. А. Голубец, Д. А. Поспелова, А. В. Маркова):
Логос, Божие Чадо, Свет, рожденный от Света,
Неотделим от Отца Он на беспредельном престоле!
Боже небеснородный, Логос, ведь Ты праначально
Воссиял совокупно с Предвечным, Зиждителем мира,
О, Древнейший вселенной! Все чрез Него совершилось,
Что бездыханно и в духе! Вне Речи, деющей много,
Явлено ль, что пребывает? И в Нем существует извечно
Жизнь, что всему соприсуща, свет краткосущего люда… <…>
Во пчелопитающей чаще
Странник нагорный явился, насельник склонов пустынных,
Он — глашатай крещенья краеугольного, имя —
Божий муж, Иоанн, вожатый. .

Портрет молодой девушки. II век © Google Cultural Institute

Погребальный портрет мужчины. III век © Google Cultural Institute

Христос Пантократор. Икона из монастыря Святой Екатерины. Синай, середина VI века Wikimedia Commons

Святой Петр. Икона из монастыря Святой Екатерины. Синай, VII век © campus.belmont.edu

Динамичные изменения, происходившие в разных пластах культуры Римской империи в поздней Античности, трудно напрямую связать с христианизацией, раз уж христиане того времени сами были такими охотниками до классических форм и в изобразительных искусствах, и в литературе (как и во многих других сферах жизни). Будущая Византия рождалась в эпоху, в которой взаимосвязи между религией, художественным языком, его аудиторией, а также социоло-гией исторических сдвигов были сложными и непрямыми. Они несли в себе потенциал той сложности и многоплановости, которая развертывалась позднее на протяжении веков византийской истории.

4. В Византии говорили на одном языке, а писали на другом

Языковая картина Византии парадоксальна. Империя, не просто претендо-вавшая на правопреемство по отношению к Римской и унаследовавшая ее институты, но и с точки зрения своей политической идеологии бывшая Римской империей, никогда не говорила на латыни. На ней разговаривали в западных провинциях и на Балканах, до VI века она оставалась официальным языком юриспруденции (последним законодательным сводом на латыни стал Кодекс Юстиниана, обнародованный в 529 году, — после него законы издавали уже на греческом), она обогатила греческий множеством заимствований (прежде всего в военной и административной сферах), ранневизантийский Константинополь привлекал карьерными возможностями латинских грамматиков. Но все же латынь не была настоящим языком даже ранней Византии. Пускай латиноязычные поэты Корипп и Присциан жили в Констан-тинополе, мы не встретим этих имен на страницах учебника истории визан-тийской литературы.

Мы не можем сказать, в какой именно момент римский император становится византийским: провести четкую границу не позволяет формальное тождество институтов. В поисках ответа на этот вопрос необходимо обращаться к нефор-мализуемым культурным различиям. Римская империя отличается от Визан-тийской тем, что в последней оказываются слиты римские институты, гре-ческая культура и христианство и осуществляется этот синтез на основе греческого языка. Поэтому одним из критериев, на которые мы могли бы опереться, становится язык: византийскому императору, в отличие от его римского коллеги, проще изъясняться на греческом, чем на латыни.

Но что такое этот греческий? Альтернатива, которую предлагают нам полки книжных магазинов и программы филологических факультетов, обманчива: мы можем найти в них либо древне-, либо новогреческий язык. Иной точки отсчета не предусмотрено. Из-за этого мы вынуждены исходить из того, что греческий язык Византии — это либо искаженный древнегреческий (почти диалоги Платона, но уже не совсем), либо протоновогреческий (почти перего-воры Ципраса с МВФ, но еще не вполне). История 24 столетий непрерывного развития языка спрямляется и упрощается: это либо неизбежный закат и деградация древнегреческого (так думали западноевропейские филологи-классики до утверждения византинистики как самостоятельной научной дисциплины), либо неминуемое прорастание новогреческого (так считали греческие ученые времен формирования греческой нации в XIX веке).

Действительно, византийский греческий трудноуловим. Его развитие нельзя рассматривать как череду поступательных, последовательных изменений, поскольку на каждый шаг вперед в языковом развитии приходился и шаг назад. Виной тому — отношение к языку самих византийцев. Социально престижной была языковая норма Гомера и классиков аттической прозы. Писать хорошо значило писать историю неотличимо от Ксенофонта или Фукидида (последний историк, решившийся ввести в свой текст староаттические элементы, казав-шиеся архаичными уже в классическую эпоху, — это свидетель падения Константинополя Лаоник Халкокондил), а эпос — неотличимо от Гомера. От образованных византийцев на протяжении всей истории империи требо-валось в буквальном смысле говорить на одном (изменившемся), а писать на другом (застывшем в классической неизменности) языке. Раздвоенность языкового сознания — важнейшая черта византийской культуры.

Остракон с фрагментом «Илиады» на коптском языке. Византийский Египет, 580–640 годы

Остраконы - черепки глиняных сосудов - использовали для записи библейских стихов, юридических документов, счетов, школьных заданий и молитв, когда папирус был недоступен или слишком дорог.

© The Metropolitan Museum of Art

Остракон с тропарем Богородице на коптском языке. Византийский Египет, 580–640 годы © The Metropolitan Museum of Art

Усугубляло ситуацию и то, что еще со времен классической древности за определенными жанрами были закреплены определенные диалектные особенности: эпические поэмы писали на языке Гомера, а медицинские трактаты составляли на ионийском диалекте в подражание Гиппократу. Сходную картину мы видим и в Византии. В древнегреческом языке гласные делились на долгие и краткие, и их упорядоченное чередование составляло основу древнегреческих стихотворных метров. В эллинистическую эпоху противопоставление гласных по долготе ушло из греческого языка, но тем не менее и через тысячу лет героические поэмы и эпитафии писались так, как будто фонетическая система осталась неизменной со времен Гомера. Различия пронизывали и другие языковые уровни: нужно было строить фразу, как Гомер, подбирать слова, как у Гомера, и склонять и спрягать их в соответствии с парадигмой, отмершей в живой речи тысячелетия назад.

Однако писать с античной живостью и простотой удавалось не всем; нередко в попытке достичь аттического идеала византийские авторы теряли чувство меры, стремясь писать правильнее своих кумиров. Так, мы знаем, что датель-ный падеж, существовавший в древнегреческом, в новогреческом почти полностью исчез. Логично было бы предположить, что с каждым веком в литературе он будет встречаться все реже и реже, пока постепенно не исчезнет вовсе. Однако недавние исследования показали, что в византий-ской высокой словесности дательный падеж используется куда чаще, чем в литературе классической древности. Но именно это увеличение частоты и говорит о расшатывании нормы! Навязчивость в использовании той или иной формы скажет о вашем неумении ее правильно применять не меньше, чем ее полное отсутствие в вашей речи.

В то же время живая языковая стихия брала свое. О том, как менялся разговорный язык, мы узнаем благодаря ошибкам переписчиков рукописей, нелитературным надписям и так называемой народноязычной литературе. Термин «народноязычный» неслучаен: он гораздо лучше описывает интересующее нас явление, чем более привычный «народный», поскольку нередко элементы простой городской разговорной речи использовались в памятниках, созданных в кругах константинопольской элиты. Настоящей литературной модой это стало в XII веке, когда одни и те же авторы могли работать в нескольких регистрах, сегодня предлагая читателю изысканную прозу, почти неотличимую от аттической, а завтра — едва ли не площадные стишки.

Диглоссия, или двуязычие, породила и еще один типично византийский феномен — метафразирование, то есть переложение, пересказ пополам с переводом, изложение содержания источника новыми словами с понижением или повышением стилистического регистра. Причем сдвиг мог идти как по линии усложнения (вычурный синтаксис, изысканные фигуры речи, античные аллюзии и цитаты), так и по линии упрощения языка. Ни одно произведение не считалось неприкосновенным, даже язык священных текстов в Византии не имел статуса сакрального: Евангелие можно было переписать в ином стилистическом ключе (как, например, сделал уже упоминавшийся Нонн Панополитанский) — и это не обрушивало анафемы на голову автора. Нужно было дождаться 1901 года, когда перевод Евангелий на разговорный новогреческий (по сути, та же метафраза) вывел противников и защитников языкового обновления на улицы и привел к десяткам жертв. В этом смысле возмущенные толпы, защищавшие «язык предков» и требовавшие расправы над переводчиком Александросом Паллисом, были куда дальше от визан-тийской культуры не только чем им бы хотелось, но и чем сам Паллис.

5. В Византии были иконоборцы — и это страшная загадка

Иконоборцы Иоанн Грамматик и епископ Антоний Силейский. Хлудовская псалтырь. Византия, ориентировочно 850 год Миниатюра к псалму 68, стих 2: «И дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом». Действия иконоборцев, замазывающих известью икону Христа, сопоставляются с распятием на Голгофе. Воин справа подносит Христу губку с уксусом. У подножия горы — Иоанн Грамматик и епископ Антоний Силейский. rijksmuseumamsterdam.blogspot.ru

Иконоборчество — самый известный для широкой аудитории и самый зага-дочный даже для специалистов период истории Византии. О глубине следа, который он оставил в культурной памяти Европы, говорит возможность, к примеру, в английском языке использовать слово iconoclast («иконоборец») вне исторического контекста, во вневременном значении «бунтарь, ниспровергатель устоев».

Событийная канва такова. К рубежу VII и VIII веков теория поклонения религиозным изображениям безнадежно отставала от практики. Арабские завоевания середины VII века привели империю к глубокому культурному кризису, а тот, в свою очередь, породил рост апокалиптических настроений, умножение суеверий и всплеск неупорядоченных форм иконопочитания, подчас неотличимых от магических практик. Согласно сборникам чудес святых, выпитый воск из растопленной печати с ликом святого Артемия исцелял от грыжи, а святые Косма и Дамиан излечили страждущую, повелев ей выпить, смешав с водой, штукатурку с фрески с их изображением.

Такое почитание икон, не получившее философского и богословского обоснования, вызывало отторжение у части клириков, видевших в нем признаки язычества. Император Лев III Исавр (717-741), оказавшись в сложной политической ситуации, использовал это недовольство для создания новой консолидирующей идеологии. Первые иконоборческие шаги относятся к 726-730 годам , но как богословское обоснование иконоборческого догмата, так и полноценные репрессии в отношении инакомыслящих пришлись на время правления самого одиозного византийского императора — Константина V Копронима (Гноеименитого) (741-775).

Претендовавший на статус вселенского, иконоборческий собор 754 года перевел спор на новый уровень: отныне речь шла не о борьбе с суевериями и исполнении ветхозаветного запрета «Не сотвори себе кумира», а об ипостаси Христа. Может ли Он считаться изобразимым, если Его божественная природа «неописуема»? «Христологическая дилемма» была такова: иконопочитатели повинны либо в том, что запечатлевают на иконах только плоть Христа без Его божества (несторианство), либо в том, что ограничивают божество Христа через описание Его изображаемой плоти (монофизитство).

Однако уже в 787 году императрица Ирина провела в Никее новый собор, участники которого сформулировали в качестве ответа на догмат иконо-борчества догмат иконопочитания, тем самым предложив полноценное богословское основание для ранее не упорядоченных практик. Интеллек-туальным прорывом стало, во-первых, разделение «служебного» и «отно-сительного» поклонения: первое может воздаваться только Богу, в то время как при втором «честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу» (слова Василия Великого, ставшие настоящим девизом иконопочитателей). Во‑вторых, была предложена теория омонимии, то есть единоименности, снимавшая проблему портретного сходства изображения и изображаемого: икона Христа признавалась таковой не благодаря сходству черт, а благодаря написанию имени — акту называния.

Патриарх Никифор. Миниатюра из Псалтыри Феодора Кесарийского. 1066 год British Library Board. All Rights Reserved / Bridgeman Images / Fotodom

В 815 году император Лев V Армянин вновь обратился к иконоборческой политике, рассчитывая таким образом выстроить линию преемственности по отношению к Константину V, самому успешному и самому любимому в войсках правителю за последний век. На так называемое второе иконо-борчество приходится как новый виток репрессий, так и новый взлет богословской мысли. Завершается иконоборческая эра в 843 году, когда иконоборчество окончательно осуждается как ересь. Но его призрак пресле-довал византийцев вплоть до 1453 года: на протяжении веков участники любых церковных споров, используя самую изощренную риторику, уличали друг друга в скрытом иконоборчестве, и это обвинение было серьезней обвинения в любой другой ереси.

Казалось бы, все достаточно просто и понятно. Но как только мы пытаемся как-то уточнить эту общую схему, наши построения оказываются весьма зыбкими.

Основная сложность — состояние источников. Тексты, благодаря которым мы знаем о первом иконоборчестве, написаны значительно позже, причем иконопочитателями. В 40-е годы IX века была осуществлена полноценная программа по написанию истории иконоборчества с иконопочитательских позиций. В результате история спора была полностью искажена: сочинения иконоборцев доступны только в тенденциозных выборках, а текстологический анализ показывает, что произведения иконопочитателей, казалось бы создан-ные для опровержения учения Константина V, не могли быть написаны раньше самого конца VIII века. Задачей авторов-иконопочитателей было вывернуть описанную нами историю наизнанку, создать иллюзию традиции: показать, что почитание икон (причем не стихийное, а осмысленное!) присутствовало в церкви с апостольских времен, а иконоборчество — всего лишь нововведение (слово καινοτομία — «нововведение» на греческом — самое ненавистное слово для любого византийца), причем сознательно антихристианское. Иконоборцы представали не борцами за очищение христианства от язычества, а «христиа-нообвинителями» — это слово стало обозначать именно и исключительно иконоборцев. Сторонами в иконоборческом споре оказывались не христиане, по-разному интерпретирующие одно и то же учение, а христиане и некая враждебная им внешняя сила.

Арсенал полемических приемов, которые использовались в этих текстах для очернения противника, был очень велик. Создавались легенды о ненависти иконоборцев к образованию, например о сожжении Львом III в действи-тель-ности никогда не существовавшего университета в Константинополе, а Константину V приписывали участие в языческих обрядах и человеческих жертвоприношениях, ненависть к Богородице и сомнения в божественной природе Христа. Если подобные мифы кажутся простыми и были давно развенчаны, то другие остаются в центре научных дискуссий по сей день. Например, лишь совсем недавно удалось установить, что жестокая расправа, учиненная над прославленным в лике мучеников Стефаном Новым в 766 году, связана не столько с его бескомпромиссной иконопочитательской позицией, как заявляет житие, сколько с его близостью к заговору политических противников Константина V. Не прекращаются споры и о ключевых вопросах: какова роль исламского влияния в генезисе иконоборчества? каким было истинное отношение иконоборцев к культу святых и их мощам?

Даже язык, которым мы говорим об иконоборчестве, — это язык победителей. Слово «иконоборец» не самоназвание, а оскорбительный полемический ярлык, который изобрели и внедрили их оппоненты. Ни один «иконоборец» никогда не согласился бы с таким именем, просто потому что греческое слово εἰκών имеет гораздо больше значений, чем русское «икона». Это любой образ, в том числе нематериальный, а значит, назвать кого-то иконоборцем — это заявить, что он борется и с идеей Бога-Сына как образа Бога-Отца, и человека как образа Бога, и событий Ветхого Завета как прообразов событий Нового и т. п. Тем более что сами иконоборцы утверждали, что они-то защищают истинный образ Христа — евхаристические дары, меж тем как то, что их противники зовут образом, на самом деле таковым не является, а есть всего лишь изображение.

Победи в итоге их учение, именно оно бы сейчас называлось православным, а учение их противников мы бы презрительно называли иконопоклонством и говорили бы не об иконоборческом, а об иконопоклонническом периоде в Византии. Впрочем, сложись это так, иной была бы вся дальнейшая история и визуальная эстетика Восточного христианства.

6. На Западе никогда не любили Византию

Хотя торговля, религиозные и дипломатические контакты между Византией и государствами Западной Европы продолжались на протяжении всего Средневековья, трудно говорить о настоящем сотрудничестве или взаимо-понимании между ними. В конце V века Западная Римская империя рассы-палась на варварские государства и традиция «римскости» прервалась на Западе, но сохранилась на Востоке. Уже через несколько веков новые западные династии Германии захотели восстановить преемственность своей власти с Римской империей и для этого заключали династические браки с византийскими принцессами. Двор Карла Великого соревновался с Византией — это видно в архитектуре и в искусстве. Однако имперские претензии Карла скорее усиливали непонимание между Востоком и Западом: культура Каролингского возрождения хотела видеть себя единственной законной наследницей Рима.

Крестоносцы атакуют Константинополь. Миниатюра из хроники «Завоевание Константинополя» Жоффруа де Виллардуэна. Ориентировочно 1330 год Виллардуэн являлся одним из руководителей похода. Bibliothèque nationale de France

К X веку пути из Константинополя в Северную Италию по суше через Балканы и вдоль Дуная были перекрыты варварскими племенами. Остался лишь путь по морю, что сократило возможности сообщения и затруднило культурный обмен. Разделение на Восток и Запад стало физической реальностью. Идеологический разрыв между Западом и Востоком, подпитываемый на протяжении Средневековья богословскими спорами, усугубился во время Крестовых походов. Организатор Четвертого крестового похода, который закончился взятием Константинополя в 1204 году, папа римский Иннокен-тий III открыто заявил о главенстве Римской церкви над всеми остальными, ссылаясь на божественное установление.

В итоге получилось, что византийцы и жители Европы мало знали друг о друге, но были настроены по отношению друг к другу недружелюбно. В XIV веке на Западе критиковали развращенность византийского духовенства и объясняли ею успехи ислама. Например, Данте считал, что султан Саладин мог бы обратиться в христианство (и даже поместил его в своей «Божественной комедии» в лимбе — особом месте для добродетельных нехристиан), но не сделал этого по причине непривлекательности византийского христианства. В западных странах ко времени Данте почти никто не знал греческий язык. В то же время византийские интеллектуалы учили латынь только для того, чтобы переводить Фому Аквинского, и ничего не слышали про Данте. Ситуация изменилась в XV веке после турецкого нашествия и падения Константинополя, когда византийская культура стала проникать в Европу вместе с византийскими учеными, бежавшими от турок. Греки привезли с собой много рукописей античных произведений, и гуманисты получили возможность изучать греческую античность по оригиналам, а не по римской литературе и немногим латинским переводам, известным на Западе.

Но ученых и интеллектуалов эпохи Возрождения интересовала классическая древность, а не то общество, которое ее сохранило. Кроме того, на Запад бежали в основном интеллектуалы, отрицательно настроенные по отношению к идеям монашества и православного богословия того времени и симпатизи-ровавшие Римской церкви; их оппоненты, сторонники Григория Паламы, наоборот, считали, что лучше попытаться договориться с турками, чем искать помощи у папы. Поэтому византийская цивилизация продолжала восприни-маться в негативном свете. Если древние греки и римляне были «своими», то образ Византии закрепился в европейской культуре как восточный и экзотический, иногда притягательный, но чаще враждебный и чуждый европейским идеалам разума и прогресса.

Век Европейского просвещения и вовсе заклеймил Византию. Француз-ские просветители Монтескьё и Вольтер ассоциировали ее с деспотизмом, роскошью, пышными церемониями, суевериями, нравственным разложением, цивилизационным упадком и культурным бесплодием. По мнению Вольтера, история Византии — это «недостойный сборник высокопарных фраз и описа-ний чудес», который позорит человеческий разум. Монтескьё видит главную причину падения Константинополя в пагубном и всепроникающем влиянии религии на общество и власть. Особенно агрессивно он отзывается о визан-тийском монашестве и духовенстве, о почитании икон, а также о богословской полемике:

«Греки — великие говоруны, великие спорщики, софисты по природе — постоянно вступали в религиозные споры. Так как монахи пользовались большим влиянием при дворе, слабевшем по мере того, как он развра-щался, то получилось, что монахи и двор взаимно развращали друг друга и что зло заразило обоих. В результате все внимание императоров было поглощено тем, чтобы то успокаивать, то возбуждать бого-слов-ские споры, относительно которых замечено, что они становились тем горячее, чем незначительнее была причина, вызвавшая их».

Так Византия стала частью образа варварского темного Востока, который парадоксальным образом включал в себя также главных врагов Византийской империи — мусульман. В ориенталистской модели Византия противопостав-лялась либеральному и рациональному европейскому обществу, построенному на идеалах Древней Греции и Рима. Эта модель лежит, например, в основе описаний византийского двора в драме «Искушение святого Антония» Гюстава Флобера:

«Царь рукавом отирает с лица ароматы. Он ест из священных сосудов, потом разбивает их; и мысленно он пересчитывает свои корабли, свои войска, свои народы. Сейчас из прихоти он возьмет и сожжет свой дворец со всеми гостями. Он думает восстановить Вавилонскую башню и свергнуть с престола Всевышнего. Антоний читает издали на его челе все его мысли. Они овладевают им, и он становится Навуходоносором».

Мифологический взгляд на Византию до сих пор не до конца преодолен в исторической науке. Конечно, ни о каком нравственном примере византийской истории для воспитания юношества и речи быть не могло. Школьные программы строились на образцах классической древности Греции и Рима, а византийская культура из них была исключена. В России наука и образование следовали западным образцам. В XIX веке спор о роли Византии для русской истории вспыхнул между западниками и славянофилами. Петр Чаадаев, следуя традиции европейского просвещения, горько сетовал о византийском наследии Руси:

«По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии, к предмету глубокого презрения этих народов».

Идеолог византинизма Константин Леонтьев Константин Леонтьев (1831-1891) — дипломат, писатель, философ. В 1875 году вышла его работа «Византизм и славянство», в которой он утверждал, что «византизм» — это цивилизация или культура, «общая идея» которой слагается из нескольких состав-ляющих: самодержавия, христианства (отличного от западного, «от ересей и расколов»), разочарования во всем земном, отсутствия «крайне преувеличенного понятия о земной личности человеческой», отвержения надежды на всеобщее благо-денствие народов, совокупности некоторых эстетических представлений и так далее. Поскольку всеславизм вообще не является цивилизацией или культурой, а европейская цивилизация подходит к своему концу, России — унаследовавшей у Византии почти все — необходим для расцвета именно византизм. указывал на стереотипное представление о Византии, сложившееся из-за школьного обучения и несамостоятельности российской науки:

«Византия представляется чем-то сухим, скучным, поповским, и не только скучным, но даже чем-то жалким и подлым».

7. В 1453 году Константинополь пал — но Византия не умерла

Султан Мехмед II Завоеватель. Миниатюра из собрания дворца Топкапы. Стамбул, конец XV века Wikimedia Commons

В 1935 году вышла книга румынского историка Николае Йорги «Византия после Византии» — и ее название утвердилось как обозначение жизни византийской культуры после падения империи в 1453 году. Византийская жизнь и инсти-туты не исчезли в одночасье. Они сохранялись благодаря византийским эмигрантам, бежавшим в Западную Европу, в самом Константинополе, даже оказавшемся под властью турок, а также в странах «византийского содружества», как британский историк Дмитрий Оболенский назвал восточноевропейские средневековые культуры, испытавшие прямое влияние Византии, — Чехию, Венгрию, Румынию, Болгарию, Сербию, Русь. Участники этого сверхнационального единства сохранили наследие Византии в религии, нормах римского права, стандартах литературы и искусства.

В последние сто лет существования империи два фактора — культурное возрождение Палеологов и паламитские споры — способствовали, с одной стороны, обновлению связей между православными народами и Византией, а с другой — новому всплеску распространения византийской культуры, в первую очередь через литургические тексты и монашескую литературу. В XIV веке византийские идеи, тексты и даже их авторы попадали в славян-ский мир через город Тырново, столицу Болгарской империи; в частности, количество византийских сочинений, доступных на Руси, удвоилось благодаря болгар-ским переводам.

Кроме того, Османская империя официально признала константинополь-ского патриарха: в качестве главы православного миллета (или общины) он продолжал управлять церковью, в юрисдикции которой остались и Русь, и православные балканские народы. Наконец, правители дунайских княжеств Валахии и Молдавии, даже став подданными султана, сохранили христианскую государственность и считали себя культурно-политическими наследниками Византийской империи. Они продолжали традиции церемониала царского двора, греческой образованности и богословия и поддерживали константинопольскую греческую элиту, фанариотов Фанариоты — буквально «жители Фанара», квартала Константинополя, в котором находилась резиденция греческого патриарха. Греческую элиту Османской империи называли фанариотами, потому что они жили по преимуществу в этом квартале. .

Греческое восстание 1821 года. Иллюстрация из книги «A History of All Nations from the Earliest Times» Джона Генри Райта. 1905 год The Internet Archive

Йорга считает, что Византия после Византии умерла во время неудачного восстания против турок 1821 года, которое организовал фанариот Александр Ипсиланти. На одной стороне знамени Ипсиланти были надпись «Сим победиши» и изображение императора Константина Великого, с именем которого связано начало византийской истории, а на другой — феникс, возрождающийся из пламени, символ возрождения Византийской империи. Восстание было разгромлено, константинопольского патриарха казнили, а идеология Византийской империи после этого растворилась в греческом национализме. 

11 мая 330 года от Рождества Христова на европейском берегу Босфора римским императором Константином Великим была торжественно основана новая столица империи – Константинополь (а если быть точным и использовать его официальное название, то – Новый Рим). Император не создавал нового государства: Византия в точном смысле слова не была преемницей Римской империи, она сама и была – Рим. Слово «Византия» появилось лишь на Западе в эпоху Ренессанса. Себя византийцы именовали римлянами (ромеями), свою страну – Римской империей (Империей ромеев). Замыслы Константина соответствовали такому названию. Новый Рим был возведен на главном перекрестье основных торговых путей и изначально спланирован как величайший из городов. Возведенный в VI веке собор Святой Софии более тысячи лет был самым высоким архитектурным сооружением на Земле, а по красоте сравнивался с Небом.

Вплоть до середины XII века Новый Рим был главным торговым узлом планеты. До разорения крестоносцами в 1204 году – это еще и самый населенный город Европы. Позднее, особенно в последние полтора столетия, на земном шаре появились более значимые в экономическом смысле центры. Но и в наше время стратегическое значение этого места трудно было бы переоценить. Владеющий проливами Босфор и Дарданеллы владел всем Ближним и Средним Востоком, а это – сердце Евразии и всего Старого Света. В XIX веке реальным хозяином проливов была Британская империя, оберегавшая это место от России даже ценой открытого военного конфликта (в период Крымской войны 1853–1856 годов, а война могла начаться и в 1836, и в 1878). Для России же это был не просто вопрос «исторического наследия», но возможность контролировать свои южные рубежи и основные торговые потоки. После 1945 года ключи от проливов находились в руках США, а размещение американского ядерного оружия в этом регионе, как известно, сразу вызвало появление советских ракет на Кубе и спровоцировало Карибский кризис. СССР согласился отступить только после сворачивания американского ядерного потенциала в Турции. Ныне же вопросы вхождения Турции в Евросоюз и ее внешней политики в Азии – первостепенные проблемы для Запада.

Покой им только снился

Новый Рим получил богатое наследство. Однако это стало и его главной «головной болью». В современном ему мире было слишком много претендентов на присвоение этого наследства. Сложно вспомнить хоть один длительный период спокойствия на византийских границах; империя находилась в смертельной опасности не реже, чем раз в столетие. До VII века ромеи по периметру всех своих рубежей вели тяжелейшие войны с персами, готами, вандалами, славянами и аварами, причем в конечном счете противостояние закончилось в пользу Нового Рима. Так бывало очень часто: молодые и пышущие свежестью народы, боровшиеся с империей, уходили в историческое небытие, а сама империя, древняя и чуть было не поверженная, зализывала раны и продолжала жить. Однако затем на смену прежним врагам пришли с юга арабы, с запада – лангобарды, с севера – болгары, с востока – хазары, и началось новое многовековое противостояние. По мере ослабления новых противников их сменяли на севере русы, венгры, печенеги, половцы, на востоке – турки-сельджуки, на западе – норманны.

В борьбе с врагами империя использовала силу, отточенную веками дипломатию, разведку, военную хитрость, иногда – и услуги союзников. Последнее средство было обоюдоострым и крайне опасным. Крестоносцы, воевавшие с сельджуками, были для империи крайне обременительными и опасными союзниками, и закончилось это союзничество первым для Константинополя падением: город, почти тысячу лет успешно отбивавший любые приступы и осады, был жестоко разорен своими «друзьями». Дальнейшее его существование, даже после освобождения от крестоносцев, было лишь тенью предыдущей славы. Но как раз в это время появился последний и самый жестокий враг – турки-османы, которые по своим военным качествам превосходили всех предыдущих. Европейцы по-настоящему опередили османов в военном деле лишь в XVIII веке, причем первыми это сделали русские, а первым полководцем, осмелившимся появиться во внутренних областях султанской империи, был граф Петр Румянцев, за что и получил почетное именование Задунайский.

Неуемные подданные

Внутреннее состояние Ромейской империи также никогда не было спокойным. Государственная территория ее была крайне неоднородной. В свое время Римская империя поддерживала единство за счет превосходного военного, торгового и культурного потенциала. Правовая система (знаменитое римское право, окончательно кодифицированное именно в Византии) была самой совершенной в мире. Несколько веков (со времен Спартака) Риму, в пределах которого проживало более четверти всего человечества, не угрожала ни одна серьезная опасность, войны шли на дальних границах – в Германии, Армении, Месопотамии (современном Ираке). Лишь внутреннее разложение, кризис армии и ослабление торговли привели к дезинтеграции. Только с конца IV века положение на границах стало критическим. Потребность в отражении варварских нашествий на разных направлениях неизбежно вела к разделению власти в огромной империи между несколькими людьми. Однако это имело и негативные последствия – внутреннее противостояние, дальнейшее ослабление связей и стремление «приватизировать» свой кусок имперской территории. В результате к V веку окончательное разделение Римской империи стало фактом, но не облегчило ситуацию.

Восточная половина Римской империи была более населенной и христианизированной (ко времени Константина Великого христиан, несмотря на гонения, здесь было уже более 10 % населения), но сама по себе не составляла органического целого. В государстве царило удивительное этническое многообразие: здесь проживали греки, сирийцы, копты, арабы, армяне, иллирийцы, вскоре появились славяне, германцы, скандинавы, англосаксы, тюрки, италийцы и многие другие народности, от которых лишь требовалось исповедание истинной веры и подчинение императорской власти. Самые богатые ее провинции – Египет и Сирия – географически были слишком отдалены от столицы, отгорожены горными хребтами и пустынями. Морское сообщение с ними по мере упадка торговли и расцвета пиратства было все более затрудненным. Кроме того, подавляющее большинство населения здесь составляли приверженцы монофизитской ереси. После победы Православия на Халкидонском соборе 451 года в этих провинциях вспыхнуло мощное восстание, с большим трудом подавленное. Менее чем через 200 лет монофизиты радостно встречали арабских «освободителей» и впоследствии относительно безболезненно переходили в ислам. Западные и центральные провинции империи, прежде всего Балканы, но также и Малая Азия, в течение долгих столетий испытывали массовый приток варварских племен – германцев, славян, тюрков. Император Юстиниан Великий в VI веке попытался раздвинуть государственные пределы на западе и восстановить Римскую империю в ее «естественных границах», однако это привело к колоссальным усилиям и затратам. Уже через век Византия вынуждена была ужаться до пределов своего «государственного ядра», преимущественно населенного греками и эллинизированными славянам. Эта территория включала в себя запад Малой Азии, Черноморское побережье, Балканы и Южную Италию. Дальнейшая борьба за существование в основном шла уже на этой территории.

Народ и армия – едины

Постоянная борьба требовала постоянного поддержания обороноспособности. Ромейская империя вынуждена была возродить характерные для Древнего Рима республиканского периода крестьянское ополчение и тяжеловооруженное конное войско, вновь создать и содержать за государственный счет мощный военно-морской флот. Оборона всегда была главным расходом казны и главным бременем для налогоплательщика. Государство пристально следило за тем, чтобы крестьяне сохраняли свою боеспособность, и потому всячески укрепляло общину, мешая ее распаду. Государство боролось с излишней концентрацией богатств, в том числе и земли, в частных руках. Государственное урегулирование цен было очень важной составной частью политики. Мощный государственный аппарат, конечно, порождал всесилие чиновников и масштабную коррупцию. Активные императоры боролись со злоупотреблениями, инертные – запускали болезнь.

Конечно, замедленное социальное расслоение и ограниченная конкуренция снижали темпы развития экономики, однако в том то и дело, что у империи были более важные задачи. Не от хорошей жизни византийцы оснащали свои вооруженные силы всевозможными техническими новшествами и видами оружия, наиболее известным из которых стал изобретенный в VII веке «греческий огонь», который принес ромеям не одну победу. Армия империи сохраняла свой боевой дух до второй половины XII века, пока не уступила место иностранным наемникам. Казна теперь тратила меньше, однако риск перехода ее в руки врага неизмеримо возрос. Вспомним классическое выражение одного из признанных знатоков вопроса – Наполеона Бонапарта: тот народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. С этого времени империя и стала зависеть от западных «друзей», которые тут же и показали ей, почем дружба.

Самодержавие как познанная необходимость

Обстоятельства византийской жизни укрепляли осознанную потребность в самодержавной власти императора (василевса ромеев). Но от его личности, характера, способностей зависело слишком многое. Именно поэтому в империи сложилась гибкая система передачи верховной власти. В конкретных обстоятельствах власть могла передаваться не только сыну, но и племяннику, зятю, шурину, мужу, усыновленному преемнику, даже собственному отцу или матери. Передача власти закреплялась решением Сената и армии, народным одобрением, церковным венчанием (с X века была введена заимствованная на Западе практика императорского миропомазания). В результате императорские династии редко переживали свой столетний юбилей, только наиболее талантливой – Македонской – династии удалось продержаться почти два века – с 867 по 1056 годы. На престоле мог оказаться и человек низкого происхождения, выдвинувшийся благодаря тем или иным талантам (например, мясник из Дакии Лев Макелла, простолюдин из Далмации и дядя Великого Юстиниана Юстин I или сын армянского крестьянина Василий Македонянин – основатель той самой Македонской династии). Крайне развитой была традиция соправительства (соправители сидели на византийском троне в целом около двухсот лет). Власть надо было крепко держать в руках: за всю византийскую историю произошло около сорока успешных государственных переворотов, обычно они заканчивались гибелью поверженного властителя или удалением его в монастырь. Своей смертью на троне скончались только половина василевсов.

Империя как катехон

Само существование империи было для Византии скорее обязанностью и долгом, чем преимуществом или рациональным выбором. Античный мир, единственным прямым наследником которого и была Империя ромеев, ушел в историческое прошлое. Однако его культурное и политическое наследие стало основанием Византии. Империя со времен Константина была также и оплотом христианской веры. В основу государственной политической доктрины была положена идея об империи как «катехоне» – хранительнице истинной веры. Заполонившие всю западную часть римской ойкумены варвары-германцы принимали христианство, но лишь в арианском еретическом варианте. Единственным крупным «приобретением» Вселенской Церкви на западе вплоть до VIII века были франки. Принявший никейский Символ веры король франков Хлодвиг сразу получил духовную и политическую поддержку Римского патриарха-папы и византийского императора. С этого начался рост могущества франков на западе Европы: Хлодвиг был пожалован титулом византийского патриция, а его дальний наследник Карл Великий через три века уже захотел именоваться императором Запада.

Византийская миссия того периода вполне могла поспорить с западной. Миссионеры Константинопольской Церкви проповедовали на пространстве Центральной и Восточной Европы – от Чехии до Новгорода и Хазарии; тесные контакты с византийской Церковью поддерживали английская и ирландская Поместные Церкви. Однако папский Рим достаточно рано стал ревниво относиться к конкурентам и выдворял их с помощью силы, вскоре и сама миссия на папском Западе приобрела открыто агрессивный характер и преимущественно политические задачи. Первой масштабной акцией после отпадения Рима от Православия было папское благословение Вильгельма Завоевателя на поход в Англию в 1066 году; после этого многие представители православной англосаксонской знати вынуждены были эмигрировать в Константинополь.

Внутри самой Византийской империи на религиозной почве шли острые споры. То в народе, то во власти возникали еретические течения. Под влиянием ислама императоры начали в VIII веке иконоборческие гонения, вызвавшие сопротивление православного народа. В XIII веке из стремления укрепить отношения с католическим миром власть пошла на унию, но опять не получила поддержки. Все попытки «реформировать» Православие исходя из конъюнктурных соображений или подвести его под «земные стандарты» не удавались. Новая уния в XV веке, заключенная под угрозой османского завоевания, уже не могла обеспечить даже политического успеха. Она стала горькой усмешкой истории над суетными амбициями властителей.

В чем преимущество Запада?

Когда и в чем Запад стал брать верх? Как всегда, в экономике и технике. В сфере культуры и права, науки и образования, литературы и искусства Византия до XII века легко конкурировала или намного опережала западных соседей. Мощное культурное влияние Византии ощущалось на Западе и Востоке далеко за ее пределами – в арабской Испании и нормандской Британии, а в католической Италии оно доминировало до эпохи Ренессанса. Однако в силу самих условий существования империи она не могла похвастаться особенными социально-экономическими успехами. Кроме того, Италия и Южная Франция изначально были более благоприятны для сельскохозяйственной деятельности, чем Балканы и Малая Азия. В XII–XIV веках в Западной Европе происходит быстрый экономический подъем – такой, которого не было с античных времен и не будет потом вплоть до XVIII века. Это был период расцвета феодализма, папства и рыцарства. Именно в это время возникла и утвердилась особая феодальная структура западноевропейского общества с ее сословно-корпоративными правами и договорными отношениями (современный Запад вышел именно из этого).

Западное влияние на византийских императоров из династии Комнинов в XII веке было сильнейшим: они копировали западное военное искусство, западную моду, долгое время выступали союзниками крестоносцев. Византийский флот, столь обременительный для казны, был распущен и сгнил, его место заняли флотилии венецианцев и генуэзцев. Императоры лелеяли надежду на преодоление не столь давно произошедшего отпадения папского Рима. Однако усилившийся Рим уже признавал лишь полное подчинение его воле. Запад удивлялся имперскому блеску и в оправдание своей агрессивности громко возмущался двуличностью и развращенностью греков.

Тонули ли греки в разврате? Грех соседствовал с благодатью. Ужасы дворцов и городских площадей перемежались с подлинной святостью монастырей и искренней набожностью мирян. Свидетельством тому – жития святых, литургические тексты, высокое и никем не превзойденное византийское искусство. Но искушения были очень сильны. После разгрома 1204 года в Византии прозападное течение только усиливается, молодые люди отправляются учиться в Италию, в среде интеллигенции возникает тяга к языческой эллинской традиции. Философский рационализм и европейская схоластика (а в ее основе лежала та же языческая ученость) стали рассматриваться в этой среде как более высокие и утонченные учения, чем святоотеческое аскетическое богословие. Интеллект брал верх над Откровением, индивидуализм – над христианским подвигом. Позднее эти тенденции вместе с переехавшими на Запад греками сильно поспособствуют развитию западноевропейского Ренессанса.

Исторические масштабы

Империя выжила в борьбе с крестоносцами: на азиатском берегу Босфора, напротив поверженного Константинополя, ромеи сохранили свою территорию и провозгласили нового императора. Через полвека столица была освобождена и продержалась еще 200 лет. Однако территория возрожденной империи практически сводилась к самому великому городу, нескольким островам в Эгейском море и небольшим территориям в Греции. Но и без этого эпилога Империя ромеев существовала практически целое тысячелетие. Можно в данном случае даже не учитывать то обстоятельство, что Византия прямо продолжает древнеримскую государственность, а своим рождением считала основание Рима в 753 году до Рождества Христова. Даже без этих оговорок другого такого примера в мировой истории нет. Империи существуют годами (империя Наполеона: 1804–1814 гг.), десятилетиями (Германская империя: 1871–1918 гг.), в лучшем случае – столетиями. Империя Хань в Китае просуществовала четыре века, Османская империя и Арабский халифат – немногим больше, но к концу своего жизненного цикла стали лишь фикцией империй. Фикцией на протяжении большей части своего существования была и основанная на Западе Священная Римская империя германской нации. Не так много в мире можно насчитать и тех стран, которые не претендовали на имперский статус и непрерывно просуществовали тысячелетний срок. Наконец, Византия и ее исторический предшественник – Древний Рим – продемонстрировали и «мировой рекорд» выживаемости: любое государство на Земле выдерживало в лучшем случае одно-два глобальных иноплеменных нашествия, Византия – намного больше. Лишь Россию можно было бы сопоставить с Византией.

Почему пала Византия?

На этот вопрос ее преемники отвечали по-разному. Псковский старец Филофей в начале XVI века считал, что Византия, приняв унию, изменила Православию, и в этом была причина ее гибели. Однако он утверждал, что кончина Византии была условна: статус православной империи был передан единственному оставшемуся суверенному православному государству – Московскому. В этом, по мысли Филофея, не было заслуги самих русских, такова была Божия воля. Однако от русских отныне зависели судьбы мира: если и на Руси падет Православие, то вместе с ним и мир вскоре закончится. Таким образом, Филофей предупреждал Москву о великой исторической и религиозной ответственности. Унаследованный Россией герб Палеологов – двуглавый орел – символ такой ответственности, тяжкий крест имперского бремени.

Младший современник старца Иван Тимофеев, профессиональный воин, указывал на иные причины падения империи: императоры, доверившись льстивым и безответственным советникам, презрели военное дело и потеряли боеготовность. О печальном византийском примере утраты боевого духа, ставшей причиной гибели великой империи, говорил и Петр Великий: торжественная речь была произнесена в присутствии Сената, Синода и генералитета в Троицком соборе Санкт-Петербурга 22 октября 1721 года, в день Казанской иконы Божией Матери, при принятии царем императорского титула. Как можно заметить, все трое – старец, воин и новопровозглашенный император – имели в виду близкие вещи, лишь в разном аспекте. Мощь Империи ромеев держалась на крепкой власти, сильной армии и верности подданных, но сами они в основании должны были иметь твердую и истинную веру. И в этом смысле империя, точнее все те люди, которые ее составляли, всегда балансировала между Вечностью и погибелью. В неизменной актуальности этого выбора – удивительный и неповторимый привкус византийской истории. Иными словами, эта история во всех ее светлых и темных сторонах – яркое свидетельство правоты речения из чина Торжества Православия: «Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди!»