Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

В театре «Практика» вышел спектакль Семена Александровского по пьесе Михаила Дурненкова «Война еще не началась». Рассказывает Алла Шендерова .

За последние две недели это вторая московская премьера, основанная на тексте Михаила Дурненкова. Первой была «Утопия», поставленная в Театре наций Маратом Гацаловым (см. “Ъ” от 26 июня). «Война еще не началась» - цикл диалогов для трех актеров, персонажи так и названы: Первый, Второй, Третий. Пол и возраст актеров, как пишет драматург, не имеют значения, а последовательность сцен можно менять. И хотя в «Утопии» все более традиционно (есть единый сюжет, в котором существуют мама-папа-сын и заезжий бизнесмен), у двух текстов легко заметить общность.

В обоих действуют члены одной семьи, обменивающиеся скупыми, схематичными репликами («Ты с ума сошел? - Мы чуть с ума не сошли! - Мы звонили в школу! - Я чуть не поседел!»), но в этих скомканных диалогах есть секрет. Вот, скажем, у Чехова с его знаменитыми подтекстами слова служат ширмами: герои специально говорят не о том, что у них болит. Герои Дурненкова говорят почти как роботы, их речь не окрашена индивидуальностью, и в то же время за каждым словом четко видна их (точнее, наша) жизнь со всеми подробностями.

Диалоги из «Война еще не началась» разыгрывают не три, а девять молодых, но вполне искушенных артистов - те самые брусникинцы (выпускники мастерской Дмитрия Бусникина при Школе-студии МХАТ), что уже довольно давно обосновались в «Практике» и чьи «Чапаев и Пустота», «Это тоже я» и «Конармия» стали хитами.

Художник Леша Лобанов устроил на крошечной сцене «Практики» карнавал: развесил в глубине флажки с названием спектакля, надул шарики, установил манекены, витринные позы которых портят у кого маска мертвеца, у кого - пояс шахидки. Между рослыми манекенами притулились живые актеры - в цветных джинсах и майках и вырви-глаз париках. Двое из девяти в перерывах между репликами успевают побыть таперами - в глубине под флажками стоит пианино, прочие вторят их игре трещотками и пищалками: аккорды, написанные питерским композитором Настасьей Хрущевой, напоминают джинглы из музыкальных автоматов, как если бы их исполняли доведенные до отчаяния клоуны. Впрочем, «злость» и «отчаяние» - эмоции, которые Семен Александровский не пускает в свой спектакль. Они остаются за скобками - как и все подробности жизни Первого, Второго и Третьего, которые мы, к сожалению, знаем и так.

В спектакле есть пролог, взятый режиссером из новостей. Самое трудное для актеров - прочесть с экрана телефона новость, сняв парик и не прикрываясь образом. Потому пролог выходит слегка затянутым: зал не сильно веселится, слушая, как полиция арестовала австралийца, написавшего на пакетике с наркотой свой адрес - а вдруг потеряется; или как власти Нижнего Новгорода заделали на дороге яму, заметив, что она стала местом фотосессии для иностранцев.

Куда сильнее действуют диалоги Дурненкова, разыгранные от лица дурашливых паяцев: кто-то кричит, рвет страсти в клочья, кто-то красит текст в неуместно радужные краски. И спектакль вдруг расцветает. Исполнителей в три раза больше, чем героев, так что диалоги повторяются, а тут еще один из персонажей вдруг признается, что он (точнее, она - Анастасия Великородная) - робот с блоком абсурда, но блок сбоит, сгенерировать абсурд не получается; на смену роботу выходит семейка, в которой сын построил родителям дом, заехал навестить и теперь уезжает. Мать благодарит, тыркает молчащего отца: ты бы хоть слово сказал. Отец, дождавшись ухода сына, говорит, что сожжет этот дом - в пять утра, когда нет ветра. «И тогда он опять приедет. Ко мне» - эту фразу все та же Анастасия Великородная произносит, наполняя паузы между словами такой звенящей радостью прозрения, что эффект выходит сильнее, чем от целого спектакля об отношениях отцов и детей.

Есть среди эпизодов и такие, что хотелось бы, как говорят, «развидеть»: диалог жены тележурналиста, поверившей в фейковую новость про убитого ребенка, ведь ее с экрана озвучил муж. Придя домой и узнав, что жена в панике спрятала собственного сына у матери, он пытается ее разуверить: этого не было, тот ребенок жив - «чтобы они этого не сделали, мы сказали, что это было». «Тссс! Я… смотрю… новости!» - восторженно перебивает жена (Мария Крылова) - и зал накрывает волна отчаяния.

Война, что еще не началась, но конца и края ей нет, кроется тут не в точных словах, а в паузах, в улыбках, в том, с какой жадностью брусникинцы хватаются за свои пищалки и трещотки, пытаясь выпищать и вытрещать тот ужас, что мы не можем или боимся объяснить.

Словом, может, это и не самый совершенный спектакль Семена Александровского, на счету которого обаятельный хит «Топливо» и эстетский золотомасочный «Cantos» с Теодором Курентзисом. Но пищат, трещат и делают паузы в его спектакле очень точно.

О ежедневной «войне» вокруг нас: в быту, телевизоре, государственных структурах и даже разговорах с друзьями. «Сноб» поговорил с режиссером спектакля Семеном Александровским, художественным руководителем «Практики» Дмитрием Брусникиным и актером Василием Буткевичем об их личной «войне» и узнал, как они справляются с обилием негативной информации

Ɔ. С чем вы воюете внутри себя и в окружающем мире?

Семен Александровский:

У каждого человека есть люди, с которыми он постоянно ведет внутренний диалог. Чаще всего это его близкие, а диалог этот очень сложный, и в нем много войны. Он возникает неизбежно, потому что мы часто раним друг друга, а после переживаем это наедине с собой. И вот эту войну внутри себя я пытаюсь преодолеть, потому что нет ничего важнее, чем мир с близкими. Я пытаюсь сделать так, чтобы эта война не выходила наружу.

Я стараюсь не воевать с тем, что вокруг меня, наоборот, выстраиваю отношения с окружающей миром на обоюдном согласии. Если есть почва для диалога, договариваюсь. Если же нет, то не воюю — просто ухожу.

Дмитрий Брусникин:

Я не воюю. Ни с окружающим миром, ни внутри себя. Я разговариваю. С собой — о лени, нетерпении, каких-то проблемах. И веду диалог с внешним миром. Там очень много раздражающих факторов и агрессивных проявлений, но воевать с ними не надо.

Василий Буткевич:

Я ежедневно воюю со своими комплексами: с детскими или приобретенными позже. Все это я выражаю на сцене — 90 процентов переживаний идет туда.

В окружающем мире я сражаюсь с несправедливостью. Не люблю ее проявления ни по отношению ко мне, ни к другим людям. Не могу спокойно воспринимать это: часто вступаю в контры, даже лезу на рожон — и очень из-за этого страдаю.

Ɔ. Как вы справляетесь с обилием негативной информации вокруг?

Семен Александровский:

Самые сильные мои потрясения происходят в связи с материалом, над которым я работаю. Как-то мы делали эскиз по делу о демонстрации 1968 года на Красной площади, и я вынужден был читать протоколы следствия — это был очень болезненный опыт.

Я стараюсь ограничивать информационный поток — иногда читаю новости, но не очень этим увлекаюсь. Если чувствую агрессию или гнев внутри, пытаюсь отключиться. Я для себя давно сделал вывод: на негатив нельзя отвечать негативом — нужно создавать альтернативу.

Дмитрий Брусникин:

Я стараюсь не воспринимать негатив и не пускать его в себя. Читаю меньше новостей, мало смотрю фейсбук, ограничиваю себя таким образом. Нужно компенсировать этот негатив, больше читать. И классическую литературу, и стихи. И музыку слушать.

Василий Буткевич:

Меня спасает профессия. Если я что-то услышал, то могу прийти на спектакль или репетицию и выплеснуть эти эмоции, как-то отгородиться от них.

Если случилась какая-то трагедия, то стараюсь избегать соцсетей, телевизор я вообще не смотрю. Да и из соцсетей хочу вообще удалиться: каждое утро я открываю их и получаю поток грязи. Надеюсь, когда-нибудь я найду в себе силы это сделать.
Ɔ.

Я стараюсь не воевать с тем, что вокруг меня, наоборот, выстраиваю отношения с окружающей миром на обоюдном согласии. Если есть почва для диалога, договариваюсь. Если же нет, то не воюю - просто ухожу. - из интервью режиссера Семена Александровского.

Война, что еще не началась, но конца и края ей нет, кроется тут не в точных словах, а в паузах, в улыбках, в том, с какой жадностью брусникинцы хватаются за свои пищалки и трещотки, пытаясь выпищать и вытрещать тот ужас, что мы не можем или боимся объяснить.

КоммерсантЪ, Алла Шендерова

Здесь нет героев и людей, есть только текст, очень симптоматичный. Бороться с этим тотальным недоверием, ханжеством, глупостью и полной потерей ориентиров можно только так, проговаривая это вслух и желательно, как здесь - в гипертрофированном виде, яростным глаголом и с эмоциями на лице. Иначе от этой бациллы не избавиться. Потому и форма такая клоунада и цирк. Вообще, клоуны - это же не только развлечение, это еще ужас, страх и ненависть, про что этот спектакль. Боевые действия теперь у нас на кухне, потому и военная риторика в телевизоре так хорошо откликается в сердцах россиян. Она своя, родная.

Телеканал Дождь, Денис Катаев

Режиссер в программке обращает внимание, что хотел достигнуть терапевтического эффекта, пережить травматичные события через сочетание смеха и ужаса. Это ему удалось. Но только спектакль сейчас больше напоминает диагноз. Ценность пьесы совсем не в ее политической позиции и направленности. Самое важное, что драматургу удалось зафиксировать окружающий его пейзаж в том самом 2014-м году, той точке невозврата, когда все были раскалены и взрывоопасны настолько, что достаточно было малейшей искры, чтобы разнести все в клочья.

Парадигма онлайн-абсурда резко, без паузы продолжается нон-фикшн-новеллами, их рассказчики то ли злые клоуны, то ли наивные дети на шумном утреннике. Красочная одежда и искусственные сине-желто-фиолетовые кудри, пищалки и трещотки в руках, бойкая и остервенело-радужная мелодия на фисгармонии создают то однозначное противопоставление, которого требуют все эти черные или бесцветные истории «из телевизора». «В принципе залипать – это, наверное, самое сейчас главное удовольствие».

Независимая газета, Елизавета Авдошина

Правообладатель иллюстрации Theatre Royal Plymouth Image caption На афише спектакля пьеса "Война еще не началась" представлена как "черная комедия"

На этой неделе в Театре Royal Plymouth начались премьерные показы пьесы российского драматурга Михаила Дурненкова "Война еще не началась".

Это не первое представление Дурненкова-драматурга английской публике – в 2009 году его пьеса "Пьяные" (The Drunks), написанная им в соавторстве с братом Вячеславом, была поставлена Королевским Шекспировским театром в Стратфорде и получила неплохие рецензии.

Переведенная на английский язык Ноа Биркстед-Брином, "Война еще не началась" в январе этого года была включена в , которые прошли в лондонском Frontline Club, но тогда это была лишь читка текста со сцены, теперь – полновесная постановка.

"Война еще не началась" – это пьеса для трех актеров, состоящая из 12 диалогов. В ней практически отсутствуют какие-либо авторские ремарки: мы не знаем ни когда, ни где происходят диалоги героев, ни даже кто, собственно, эти герои - кто из них мужчины, кто женщины. "Пол и возраст значения не имеют", - сообщает нам автор, что, как представляется, одновременно и упрощает, и усложняет режиссерскую задачу.

Учитывая, что пьесы современных зарубежных драматургов не часто ставятся на британской сцене, выбор для постановки столь многослойного произведения – большое достижение для его автора.

За несколько дней до премьеры живущий в Москве Михаил Дурненков дал интервью журналисту Русской службы Би-би-си Катерине Архаровой .

__________________________________________________________________

К.А.: В каком году написана эта пьеса? Я, читая ее, с одной стороны, думала, что она совсем свежая, с другой, что и 10 лет назад могла быть написана?

М.Д.: Она написана в 2014 году, а 10 лет назад - нет, наверное, не могла бы. Дело в том, что явления, которые меня интересовали как драматурга, всегда находились в разрезе общества, морали, отношений. Потому что драматург – это такой наблюдатель за обществом и за изменениями, и мне казалось, мы мало чем отличаемся от других стран подобного экономического социального статуса. А вот в последние три-четыре года у нас стало все стремительно меняться, и события просто несутся вскачь, я бы сказал. Сейчас появился уникальный срез общества и того, что происходит с нами, поэтому мне кажется, эта пьеса не могла быть написана лет 10 назад.

К.А.: В каком смысле "стремительно меняться", в какую сторону?

М.Д.: Мы жили под гнетом этих нефтяных денег, и все социальные явления и всё, что происходило, было придавлено и приглушено какой-то если не обеспеченностью, то по крайней мере каким-то ощущением роста экономики, жизни, интеграции в Европу, какой-то европеизации России - видимой, по крайней мере. Кто воровал, тот воровал по-прежнему, но денег хватало всем, поэтому никто особо этим не возмущался. А в 2012 году произошел вот этот слом, когда люди вышли на улицу, начались эти демонстрации с Болотной площади, а потом остальные события – война на Украине, Крым, санкции, кризис, политическое завинчивание гаек, выступления художников, посадки в тюрьмы (все это стало происходить просто валом), "воцерковление" - много, на самом деле, событий. Вот так начинаешь перечислять - и замолкаешь просто от ощущения какого-то вала этого всего, что произошло с нами за эти четыре года. Просто страна стала другая. Может быть, подлинная в каком-то смысле. Может быть, обнажились процессы, которые всегда были – и то, что европейцы мы весьма условные, и то, что общество у нас не совсем еще готово воспринимать идеи либеральные и демократические. Вот это всё вдруг стало понятно.

К.А.: Вы сказали, что уникальный срез общества образовался или стал образовываться, а в то же время вам не кажется, что люди не меняются, и в вашей пьесе это весьма очевидно, поскольку она вневременная во многом?

М.Д.: Думаю, да. Знаете, у меня было желание запечатлеть это в пьесе - момент того, что происходило вокруг, и мне как раз показалось, что такая форма – много небольших новелл – наиболее подходящая для этого. Но когда я написал, то получилось, что она, конечно же, о вечных каких-то механизмах или процессах: разжигание ненависти, использование страха, использование человеческих отношений для того, чтобы возбудить эту ненависть, для разжигания жестокости – вот это все было и до и после, но просто как-то эти все процессы шли подспудно, а здесь они обнажились настолько бесстыдно, скажем так, что невозможно было на них внимания не обращать.

И общество у нас... я вот помню, лет пять назад оно довольно монолитное было в каком-то смысле – арт-сообщество или еще что-то, - а потом вдруг оно раскололось на две части. Вдруг вот эта спящая парадигма западников-славянофилов стала настолько очевидной, что эти люди не подают друг другу руки. Раньше это было скорее эстетическим расхождением, нежели идеологическим, а сейчас это прямо вот идеологическое – люди рядом не сядут, на конференции даже.

К.А.: Интересно, что у вас в пьесе "Война еще не началась" все расхождения общечеловеческие, то есть вы все-таки приняли отстраненность авторскую, хотели вы того или нет. Может быть, поэтому ее и поставили в Англии?

М.Д.: Я думаю, да, потому что понятно, о чем идет речь, несмотря на то, что я о своих каких-то рассказываю вещах. Но знаете, это в любом произведении есть. Был такой художник современный, Акилле Бонито Алива [итальянский искусствовед и критик – К.А.], который разработал термин "gloucal" – и global (глобальный), и local (местный) одновременно: когда ты пишешь о чем-то частном, о какой-нибудь жизни пастухов высоко в горах, где они далеко от социума - и когда ты описываешь их жизнь, ты понимаешь, что рассказываешь вечные человеческие темы, которые точно так же касаются людей, живущих в крупных мегаполисах.

Здесь то же самое – описывая время, которое происходит с нами, ты не можешь не оперировать терминами и не касаться того, что происходит, наверное, сейчас везде.

К.А.: Насколько хорошо ставятся ваши пьесы в России и ставятся ли?

М.Д.: Ставятся, но в последнее время реже - последние два-три года, - потому что я, наверное, стал более резким в своих высказываниях и стал писать о вещах, о которых, наверное, не принято говорить в публичном пространстве - вот, вроде этой пьесы "Война еще не началась". Я, честно сказать, сомневаюсь, что ее поставят в России, потому что она идет вразрез с государственной идеологией, а театры у нас государственные...

К.А.: В чем она идет вразрез?

М.Д.: В ней описывается точка зрения на события, которая не принята, наверное.

К.А.: Но там ничего конкретно нет, только диалоги. Практически нет сценических указаний никаких, и состав актеров может быть произвольный...

М.Д.: Есть история, например, - довольно документальная - про то, как по телевизору показали распятого мальчика. Потом оказалось, что это фейк, но по телевизору никто не опроверг. Он так и остался в сознании миллионов, это осталось настоящим фактом "жестокости украинских карателей", которые злобствуют и зверствуют на территории бывшей России, условно говоря. И в целом эта пьеса – это такая большая фига в кармане, в том смысле, что она конечно совершенно не про то, о чем сейчас показывают по телевизору в России. Такие пьесы точно ставить не будут. Я ее писал по заказу Николы Маккартни, драматурга и куратора программы театра Oran Mor в Глазго, и я понимал, что это будет поставлено в Глазго, и никак себя не ограничивал в своем творчестве. То, что ее сейчас не ставят в России - я на это и не рассчитывал.

К.А.: Вы как ее видите – как вербатим или как постановочную пьесу?

М.Д.: Мне кажется, она постановочная. Я даже указывал в ремарках, что актеры "разыгрывают" персонажей, то есть там степень отстраненности – это важная вещь. Это то, что выводит историю на всеобщий пласт. То, что любого пола и возраста актер может сыграть любого персонажа из этой пьесы, указывает на то, что между актером и персонажем должна быть большая дистанция.

К.А.: Вы еще в начальных ремарках указали, что в зависимости от сценической задачи режиссер может по-разному подойти к порядку сцен, к выбору актеров – то есть их возрасту, полу и так далее. Интересно, как она может варьироваться, как вы думаете, - эта сценическая задача?

М.Д.: Я немножко лукавлю, поскольку я же предлагаю всё-таки довольно удачный порядок новелл, там есть ритмическая структура – в том, как они составлены. Но конечно, режиссер, даже не спрашивая меня, может все это переставить местами. Я знаю, что в Англии всегда стараются ставить буквально и близко к тексту - это мы тут, в России, к этому не привыкли, у нас тексты драматургов перекраиваются как угодно. Тем не менее я счел необходимым такую ремарку оставить. Но мне казалось важным оставить последней эту метафору с Украиной...

К.А.: Да, это сильный момент: "Вспомню, почему не надо его убивать... это какое-то очень простое слово..."

М.Д.: Да, я где-то прочитал, я помню, меня поразило, что Россия относится к Украине, как к своей жене, которая полюбила другого, и не может ей этого простить, как жестокий муж такой. В свое время меня потрясла точность этого сравнения и поведение сторон в этом случае.

• Спектакль The War Has Not Yet Started идет в театре Royal Plymouth до 28 мая

2014-й год навсегда останется в истории трагичным годом. Такое долгожданное, желанное и радостное для многих жителей нашей страны событие, как «присоединение» Крыма, обернулось вдруг стремительным обвалом рубля, палением цен на нефть и санкциями, лишившими жителей России многих продуктов, лекарств и привычного качества жизни.

Но все бы не беда! Ради полуострова можно и питаться похуже, и умирать пораньше, и на машине старой поездить. Беда оказалась в другом - в разразившейся войне с некогда братским государством, сбитыми самолетами, смертями с обеих сторон и развернувшейся во всю мощь пропагандистской машиной.

Страшный был год. Который необратимо изменил настоящее и надолго лишил веры в будущее.

В этом же году драматург Михаил Дурненков пишет пьесу «Война еще не началась ». Зловещее название уже сделало эту пьесу актом художественного акционизма.

12 разрозненных, на первый взгляд не связанных между собой, этюдов-притч. 3 обезличенных персонажа. На протяжении всей пьесы происходит абстрактный спор-дебаты между «отцами и детьми», «мужчинами и женщинами», «нашими и вашими» - никем конкретным и абсолютно узнаваемым каждым - о пользе/угрозе уличных протестов, об официально необъявленной войне с Украиной, о воздействии на психику государственной пропаганды и о засилии недостоверных новостей, которые сегодня мы научились по-модному называть fake news.

Пьеса получилась невероятно сильной и острой. Настолько, что казалось, что в России ей не идти на сцене в обозримом будущем примерно никогда.

А тем временем в мире ее ждала яркая судьба. Пьесу читали и ставили в Шотландии, Англии, Чехии, Румынии, Литве.

После одной из последних премьер в городе Плимут британская критика единодушно соглашалась: эта пьеса - лучший способ узнать и понять современную Россию.

Однако, озлобленным, оскорбленным, воинствующим или просто остро чувствующим патриотам нет причин беспокоиться. Английскую публику ландшафт России интересовал куда меньше своего. Кто-то отмечал, что ощущения от спектакля такие, словно прочел твиттер Трампа. Кто-то разглядел в пьесе абсолютно универсальную и общечеловеческую склонность людей предавать друг друга, в конечном счете предавая самих себя. И оказался недалек от истины.

Поскольку ценность пьесы совсем не в ее политической позиции и направленности. Самое важное, что драматургу удалось зафиксировать окружающий его пейзаж в том самом 2014-м году, той точке невозврата, когда все были раскалены и взрывоопасны настолько, что достаточно было малейшей искры, чтобы разнести все в клочья.

И вот прошло 4 года. И происходит то, что казалось невероятным.

Театр «Практика» ​ выпускает первую российскую премьеру, где режиссером становится Семен Александровский , широко известный театральному зрителю своим спектаклем «Топливо» и наделавшей шуму опере «Cantos».

Никакого больше твиттера Трампа. Сами с собой о себе решились наконец проговорить главное и очень болезненное.

Режиссер выбирает для этого максимально дружелюбную и мирную эстетику - буффонаду, предлагая всем дружно посмеяться над некогда страшным и испугаться некогда смешного, сменить точку невозврата на точку соприкосновения.

Спектакль открывается даже не самой пьесой, а зачитыванием самых свежих и актуальных инфоповодов. Тут и перлы с РИА Новостей, и сюжеты инфернальных ток-шоу федеральных каналов, и консирологические теории с просторов социальных сетей. Все находит свое место. И все служит той возможности дружно посмеяться над собой и абсурдом, константно происходящим вокруг. Удостоится вниманием даже чемпионат мира по футболу.

Крайне интересный эффект. Еще утром ты читал эти же “новости” в интернете или видел их по тв, а вечером сидишь и дружно всем залом смеешься над их абсурдностью.

Но такая дружная обстановка длится недолго. Все эти «зарисовки современности» становятся лишь средством вернуться в ту современность 2014-го года, осовременить события пьесы.

К пьесе режиссер подходит очень внимательно. Текст пусть и подвергается небольшой обработке предъявляется зрителю дословно, со всем своим многообразием подтекстов. От лица трех персонажей выступают сразу 9 ребят из Мастерской Дмитрия Брусникина​ , лишь усиливая универсальность и обезличенность персонажей.

Артисты облачены в стильные “клоунские” костюмы. Все пространство заполняют праздничные воздушные шары и разноцветные гирлянды с надписью “война еще не началась”. По сути художник Леша Лобанов​ создал эдакий русский вариант карнавала смерти, пира во время чумы, праздника меда на главной улице страны, пока вооруженные силы воюют на территории другой страны.

Но по мере развития, некоторые притчи-этюды пьесы начинают повторяться. Градус озлобленности в подаче исполнителей нарастает. За счет эстетики “клоунады” режиссеру удается добиться от исполнителей ценного качества - игровая природа обособляется. Выражение лиц, глаз, движения рук все становится зверее, бешеннее, более остервенелым. Милые и забавные клоуны сами не замечают как трансформируются в агрессивных фанатиков. И то, что вызывало смех 10 минут назад начинает пугать нешуточно. Если кто-то и смеется, то смех этот больше не здоровый. Так смеется мать убитого ребенка.

Режиссер в программке обращает внимание, что хотел достигнуть терапевтического эффекта, пережить травматичные события через сочетание смеха и ужаса. Это ему удалось. Но только спектакль сейчас больше напоминает диагноз.

Сегодня он говорит, что это только кажется, что “война еще не началась”. Война вообще не начинается в один день и час. Ей предшествует масса событий, выбор, споры, взгляды и заблуждения. И это и есть война. Война с начинающейся войной. Где каждый находится на своем личном поле боя. И победить можно только в том случае, если проиграть войне. Выместить ее из своей головы.

Крайне важный спектакль. Страшно смешной. И нешуточно страшный. Сходите, пожалуйста!

«Завтра я приду, и мы сделаем это. И будем свободны. И будем вместе. И никогда больше не будет больно.» (с) «Война еще не началась», М. Дурненков