Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Пока одни пытаются доказать, что завоевания Чингисхана не было, а Батый - это переодетый Александр Невский, другие пишут исследования об этом, исходя из исторических источников.

Вот, например, текст, описывающий поход Батыя в Венгрию.
Вторжение армий Батыя в Венгрию началось в марте 1241 года. Татары легко преодолели так называемые Русские ворота - Верецкий перевал в Карпатах, разделявший Венгрию и Русь. «У них было сорок тысяч воинов, вооружённых секирами, которые шли впереди войска, валя лес, прокладывая дороги и устраняя с пути все препятствия, - рассказывает архидиакон Фома Сплитский. - Поэтому они преодолели завалы, сооружённые по приказу короля, с такой лёгкостью, как если бы они были возведены не из груды мощных елей и дубов, а сложены из тонких соломинок; в короткое время они были раскиданы и сожжены, так что пройти их не представляло никакого труда. Когда же они встретились с первыми жителями страны, то поначалу не выказали всей своей свирепой жестокости и, разъезжая по деревням и забирая добычу, не устраивали больших избиений».

Но то было лишь начало. Татарские войска наступали на Венгрию с нескольких направлений. Сын Угедея Кадан (особо проявивший себя в ходе этой кампании) и внук Чагадая Бури двигались из Галиции, южнее основных сил Батыя. Пройдя в течение трёх дней лесами «между Русью и Куманией», они захватили королевскую резиденцию Родну, населённую главным образом немцами-рудокопами, добывавшими здесь серебро, причём 600 немцев во главе с графом Аристальдом, «более искусные, нежели другие воины», присоединились к их войску (впоследствии они будут переселены Бури в город Талас [См. поправку в комментариях по поводу названия города], ныне Джамбул, в Казахстане). Двигаясь дальше через ущелья и стремнины, татары неожиданно подступили к крупному епископскому городу Вараду (ныне Орадя, в Румынии). Диаконом здесь служил итальянец Рогерий, впоследствии епископ Сплитский и Салонский, автор «Жалобной песни» о разорении Венгерской земли - одного из основных наших источников по истории венгерской войны. «Татары… быстро овладев городом и спалив большую его часть, в конце концов ничего не оставили вне стен крепости и, захватив добычу, убивали молодых и старых мужчин и женщин на площадях, в домах и в полях, - писал Рогерий (сам он тогда спрятался от татар в лесу, но впоследствии всё-таки попал к ним в плен). - …Совершив всё это, татары неожиданно отошли, забрав с собой всю добычу». Другой монгольский полководец, Бахату, переправился через реку Серет ещё южнее, в Молдавии; «одолев людей, собравшихся для битвы, татары начали полностью занимать эту землю». Что же касается самого Батыя, то он, как уже было сказано, действовал на центральном направлении. «Главный господин Бату, после того как он перешёл ворота (Верецкий перевал. - А. К.), начал сжигать деревни, и меч его не щадил ни пола, ни возраста».

Как всегда, в составе татарских армий действовали отряды из покорённых ранее земель. Современники, с ужасом описывая происходящее, называли прежде всего куманов - половцев, а также другие соседние народы. Татары, «объединившись с кровожадным народом команов, со страшной жестокостью разорили страну», - сообщал автор Кёльнской хроники; «бóльшая часть этого гнусного народа с войском, состоящим из всех, к нему примкнувших, опустошают Венгрию с неслыханной жестокостью», - писал своему тестю, герцогу Брабантскому, граф Генрих Тюрингский. Особой свирепостью отличались отряды мордвы, действовавшие (как и в Польше) в авангарде монгольских войск. «Впереди них идут некие племена, именуемые морданами, и они уничтожают всех людей без разбора, - доносил некий венгерский епископ парижскому епископу Вильгельму (Гильому) III. - Ни один из них не осмеливается надеть обувь на ноги свои, пока не убьёт человека… Без колебания они разорили все земли и разрушили всё, что ни попадалось…» «…Численность их день ото дня возрастает, - сообщал о татарах некий брат-францисканец из Кёльна, - …мирных людей, которых побеждают и подчиняют себе как союзников, а именно великое множество язычников, еретиков и лжехристиан, [они] превращают в своих воинов». Под «еретиками» и «лжехристианами» латинские авторы-монахи могли иметь в виду и христиан греческого обряда, то есть православных, прежде всего, вероятно, алан и русских. Впрочем, об участии русских отрядов в войне в Венгрии мы можем говорить вполне определённо. Собственно, и Галицко-Волынская летопись недвусмысленно даёт понять, что поход в эту страну состоялся не без участия русских воевод (вспомним киевского тысяцкого Дмитра). «Рутенов» (русских) упоминает в составе монгольского войска и хорватский хронист Фома Сплитский, современник и очевидец нашествия татар: один из этих «рутенов» перебежал к венграм накануне решающей битвы.

Уже в начале апреля силы монголов были готовы соединиться. Их передовые отряды, как это случалось во всех кампаниях, действовали против главных сил противника, сосредоточенных в то время у города Пешта (части нынешнего Будапешта, столицы Венгрии). Татары «выслали вперёд конный отряд, который, приблизившись к лагерю венгров и дразня их частыми вылазками, подстрекал к бою, желая испытать, хватит ли у венгров духа драться с ними», - писал Фома Сплитский. Король Бела, считая, что численно его войска превосходят врага, отдал приказ выдвинуться вперёд. Как и следовало ожидать, татары немедленно отступили; венгры начали преследование и вскоре достигли реки Шайо (или Соло; русские летописцы называли её рекой Солоной), правого притока Тисы, где встретились с основными силами татар. Те расположились на противоположном берегу реки, но так, что «венграм они были видны не полностью, а только частью». Венгры всё же сильно опасались их. «Видя, что вражеские отряды ушли за реку, - продолжает Фома, - [они] встали лагерем перед рекой… Король распорядился поставить палатки не далеко друг от друга, но как можно теснее. Расставив таким образом повозки и щиты по кругу наподобие лагерных укреплений, все они разместились словно в очень тесном загоне, как бы прикрывая себя со всех сторон повозками и щитами. И палатки оказались нагромождены, а их верёвки были настолько переплетены и перевиты, что совершенно опутали всю дорогу, так что передвигаться по лагерю стало невозможно, и все они были как будто связаны. Венгры полагали, что находятся в укреплённом месте, однако оно явилось главной причиной их поражения».

Здесь, на берегу Шайо, у местечка Мохи, и произошла битва, решившая судьбу Венгрии. Состоялась она 11 апреля 1241 года - всего через два дня после столь же судьбоносной битвы при Легнице, в которой были разбиты силы польского князя Генриха. Согласованность действий отдельных монгольских отрядов поражает! Всего за три дня они разбили армии сильнейших правителей Центральной Европы и покорили два могучих и прежде процветавших государства!

Битва при Шайо отличалась крайней ожесточённостью, и успех отнюдь не сразу пришёл на сторону монголов. В битве принимали участие все главные предводители монгольского войска, находившиеся тогда в Венгрии, - сам Батый, его первые полководцы Субедей и Буралдай, царевичи Кадан, Шибан и другие. Для нас же сражение при Шайо представляет особый интерес, поскольку именно тогда - единственный раз за время всего Западного похода! - в источниках нашли отражение и личное участие Батыя в военных действиях, и его роль в достижении победы. Исследователям, восстанавливающим ход сражения, вообще повезло. Подробный рассказ о нём сохранился в различных и совершенно не связанных между собой источниках - как западных, латинских, так и восточных - персидских и китайских. Рассказы эти хорошо дополняют друг друга, позволяя увидеть ключевые моменты битвы глазами как самих венгров, так и их противников татар. (Это тоже единственный в своём роде случай в истории Западного похода.) Причём в описании многих деталей источники единодушны: все они сходятся в том, что первоначально перевес сил оказался на стороне короля Белы; что ключевым моментом битвы стало сражение за мост через реку; что, наконец, личное вмешательство в события Батыя существенно повлияло на их ход. Однако общая картина происходившего восстанавливается с трудом - и только благодаря скрупулёзному сличению источников, их «наложению» друг на друга. Особенно трудно поддаются истолкованию действия Батыя. Поговорим о них более подробно, тем более что возможность взглянуть на него непосредственно в боевой обстановке предоставляется нам в первый и последний раз.

По свидетельству архидиакона Фомы Сплитского, накануне сражения Батый, «старший предводитель татарского войска», «взобравшись на холм, внимательно осмотрел расположение войска венгров». Эта рекогносцировка и предопределила исход сражения. Вернувшись к войску, Батый произнёс вдохновлённую речь, причём коснулся в ней численного превосходства венгров, очевидно, смущавшего его воинов.

Друзья мои, - так передаёт речь Батыя сплитский хронист, - мы не должны терять бодрости духа: пусть этих людей великое множество, но они не смогут вырваться из наших рук, поскольку ими управляют беспечно и бестолково. Я ведь видел, что они, как стадо без пастыря, заперты словно в тесном загоне.

Сказав это, Батый «приказал всем своим отрядам, построенным в их обычном порядке, в ту же ночь атаковать мост, соединявший берега реки и находившийся недалеко от лагеря венгров».

Насколько достоверно это свидетельство? Отвечая на данный вопрос, надо учесть, что тема «беспечности» и «бестолковости» правителей Венгерской земли - ключевая в сочинении архидиакона Фомы, не устающего обличать в бездеятельности и разобщённости венгерских баронов и самого короля Белу. А потому и речь, вложенная им в уста предводителю татарского войска, очевидно, принадлежит самому сплитскому хронисту; во всяком случае, её содержание полностью соответствует его взгляду на происходящее. Однако о речи Батыя перед сражением (или даже во время сражения) сообщает и другой современник событий - монах-францисканец Джиованни дель Плано Карпини. Последний полагал, что если бы венгры не дрогнули в решающий момент и «мужественно воспротивились» татарам, те «вышли бы из их пределов, так как татары возымели такой страх, что все пытались сбежать». Остановил их Бату, который, «обнажив меч пред лицом их, воспротивился им». Речь Бату Плано Карпини передаёт в таких весьма выспренних и не вполне ясных выражениях:

Не бегите, так как если вы побежите, то никто не ускользнёт, и если мы должны умереть, то лучше умрём все, так как сбудется то, что предсказал Чингисхан, что мы должны быть убиты; и если теперь пришло время для этого, то лучше потерпим.

«И таким образом они воодушевились, остались и разорили Венгрию».

Других подробностей битвы Плано Карпини не приводит. А вот его спутник, участник того же посольства Бенедикт Поляк, напротив, сообщает о сражении при Шайо много любопытного, причём такого, что находит соответствие в источниках, происходящих из лагеря самих татар. Ссылаясь на их рассказы, Бенедикт тоже пишет, что Бату, уже после того как татары побежали от венгров, «обнажил меч и принудил их вернуться к битве». Правда, ни о какой речи Батыя здесь нет ни слова.

Версия Плано Карпини вызывает ещё большее недоумение, нежели расссказ Фомы Сплитского. Слова, приписанные им Батыю, кажутся совершенно немыслимыми. В самом деле, говорить о неизбежной гибели монголов (и сильно надеяться на это!) могли европейцы, но никак не предводитель монгольского войска. Упомянутое мнимое предсказание Чингисхана, суть которого Плано Карпини раскрывает чуть выше («…они (монголы. - А. К.) должны подчинить себе всю землю… пока не настанет время их умерщвления: именно, они сражались сорок два года и предварительно должны царствовать восемнадцать лет. После этого, как говорят, они должны быть побеждены другим народом, каким, однако, не знают, как им было предсказано»), основано на расчётах предполагаемого времени царствования Антихриста и тех апокалиптических народов, чьё нашествие должно предвещать его появление; расчёты же эти извлекались христианскими писателями из трудов Отцов Церкви - как подлинных, так и апокрифических, написанных от их имени позднее. Ясно, что основанные на подобных расчётах мифические предсказания гибели монгольского царства у самих монголов возникнуть никак не могли. Да и вообще, вся эта сцена, выписанная в традициях рыцарской саги, с пламенными речами (отечественный читатель наверняка вспомнил знаменитое: «Мёртвые сраму не имут…» русского князя Святослава), совершенно не вяжется с обычаями монголов, для которых отступление - военный приём, заслуживающий одобрения, а отнюдь не порицания. Полное непонимание противника, логики его действий заставляло европейских хронистов зачастую описывать то, чего не было на самом деле. Так и здесь: действия Батыя получили истолкование, совершенно не соответствующее реальности. Но что-то всё-таки стояло за его «речами», обращёнными к воинам? И на самом ли деле в какой-то момент исход сражения мог показаться неясным и у монголов возникла мысль об отступлении или даже бегстве?

Картину отчасти проясняют персидские авторы, состоявшие на службе у монголов, в частности Джувейни и Рашид ад-Дин. Они сообщают следующее. Вознамерившись истребить «келаров и башгирдов», то есть венгров-христиан, Бату собрал значительное войско. Но и войско противника было чрезвычайно велико (Джувейни, а вслед за ним и другие авторы называют совершенно фантастические цифры в 400 или даже 450 тысяч всадников). В авангарде своего войска, «для разведки и дозора», Бату отправил младшего брата Шибана (по версии Джувейни, с 10-тысячным отрядом). Спустя неделю Шибан возвратился и сообщил брату о том, что врагов вдвое больше, чем монголов, «и все народ храбрый и воинственный». Вот тогда-то, вероятно, и произошла сцена, описанная, но не понятая европейскими хронистами. После того как «войска близко подошли друг к другу», продолжает Джувейни, Бату «взобрался на холм и целые сутки ни с кем не говорил ни слова, а горячо молился и громко плакал. Мусульманам (напомню, что это пишет мусульманский автор. - А. К.) он также приказал всем собраться и помолиться. На другой день приготовились к битве. Между ними находилась большая река…» Рашид ад-Дин, повторивший рассказ Джувейни, добавляет, что Бату поступал так «по обычаю Чингисхана». Несколько расцвечивает картину младший современник Рашид ад-Дина Вассаф, но ничего нового по существу он не сообщает; более того, в его изложении язычник Бату выглядит чуть ли не правоверным мусульманином: «взошедши на вершину холма», он «смиренно и немощно молился Всевышнему, единственному подателю благ, бодрствовал всю ночь с сердцем, пламеневшим, как светильник, и с душою, веявшею, как утренняя прохлада, провёл ночь до наступления дня».

Итак, дело было не в разработке плана предстоящего сражения и даже не в банальном подбадривании своих воинов накануне или во время схватки. Действия Бату носили отчётливо выраженный ритуальный характер. Но и мусульманские авторы не вполне верно истолковали их. Очевидно, священнодействуя на вершине холма, Бату стремился добиться благосклонности небесных сил - того самого «Вечного Неба», силою и благословением которого монголы объясняли все свои победы. При этом надо учесть, что Бату возносил свои молитвы в одну из особо тёмных ночей, почти в новолуние (в тот месяц оно пришлось на следующую ночь, 12 апреля), - а это время особо отмечалось монголами. Важные дела «они начинают в начале луны или в полнолуние», писал Плано Карпини, а потому они «именуют [луну] великим императором, преклоняют перед ней колена и молятся».

Как известно, Чингисхан и его потомки по мужской линии вели своё происхождение непосредственно от самого Неба (ибо один из предков Чингисхана, Бодончар, был рождён матерью, Алан-Гоа, когда та была безмужней, - по её собственным словам, от некоего небесного света, проникшего в её лоно; история эта была канонизирована монголами и включена в их священную хронику - «Сокровенное сказание») (2). Как и правители других кочевых сообществ, Чингисиды воспринимали себя посредниками между божественным Небом и собственными подданными, верили в свою способность обеспечивать небесное покровительство и благоденствие народу (современные исследователи переводят средневековый монгольский термин «suu jali», которым обозначали такую сверхъестественную способность, словом «харизма»). Эти качества Батый, очевидно, и демонстрировал в ночь перед битвой, вдохновляя воинов на победу. При этом он следовал обычаю своего деда Чингисхана, который нередко накануне важных битв поступал так же, - свидетельство на сей счёт Рашид ад-Дина представляется ключевым для понимания сути происходящего. Уместно отметить, что эпизод при Шайо - кажется, единственное описание подобного ритуала в истории монгольских завоеваний. И то, что он связан именно с Бату, наверное, не случайно. Предводитель Западного похода сумел проявить себя не просто как полководец, но как носитель сакральных свойств, той самой харизмы власти, которая способна была обеспечить победу его войску. А это качество, в глазах самих монголов, было куда более значимым, нежели простое умение верно руководить войсками, тем более что в талантливых и энергичных военачальниках Бату не испытывал недостатка. Современные исследователи полагают даже, что обладание подобными сакральными качествами, подобной харизмой изначально способствовало выдвижению Бату из числа прочих царевичей, и в частности его первенству среди Джучидов.

Любопытно, что ещё один современник, западноевропейский писатель середины XIII века монах-доминиканец Винсент из Бове, автор «Исторического зерцала», также сообщал о каких-то молитвенных действиях Батыя во время его вторжения в Венгрию, но истолковывал их, естественно, в совершенно ином, эсхатологическом ключе. Батый, по его словам, «принёс жертву демонам, спрашивая их о том, хватит ли у него смелости пройти по этой земле. И демон, живущий внутри идола, дал такой ответ: “Иди беззаботно, ибо посылаю трёх духов впереди деяний твоих, благодаря действиям которых противники твои противостоять тебе будут не в силах”, - что и произошло. Духи же эти суть: дух раздора, дух недоверия и дух страха - это три нечистых духа, подобных жабам, о которых сказано в Апокалипсисе». (Ср. в описании «последних времён» в Откровении Иоанна Богослова: «И видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трёх духов нечистых, подобных жабам: это - бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя»; Откр. 16: 13-14.)

Но это лишь одна сторона дела. Роль Батыя нельзя сводить только к ритуальным действиям накануне битвы. Судя по свидетельствам источников, он непосредственно руководил (или по крайней мере пытался руководить) своими войсками - и это, повторюсь ещё раз, единственный случай такого рода во всей его биографии, как она представлена в дошедших до нас письменных источниках. Но вот действия Батыя как полководца получили в источниках далеко не однозначную оценку. Как выясняется, именно в них кроятся причины тех неудач, которые едва не привели к поражению монголов в битве при Шайо.

По сообщению Фомы Сплитского, о планах татар венгров предупредил некий перебежчик из русских. Узнав о предстоящем нападении, брат короля Белы Коломан и епископ Калочский Хугрин со своими отрядами подступили к мосту через Шайо. Оказалось, что часть татар уже начала переправу через реку; завязалась схватка. Венгры стремительным ударом опрокинули противника, «очень многих положили, а других, прорывавшихся назад к мосту, сбросили в реку». Важную подробность сообщает монах-францисканец Бенедикт Поляк: Коломан «в первой же схватке собственноручно сбросил главного вождя тартар с моста над этой рекой вместе с лошадью и оружием в бездну смерти». Факт этот подтверждается восточными источниками, из которых мы узнаём имя погибшего монгольского вождя, - им был воевода Батыя Бахату, возглавлявший одну из колонн монгольского войска при вторжении в Венгрию (подробнее об обстоятельствах его гибели речь пойдёт далее). Коломан «выдержал их второй и третий натиск, - продолжает Бенедикт, - и сражался до тех пор, пока тартары не обратились в бегство».

Успех на первом этапе сражения остался за венграми - это подтверждают все источники. Но что же случилось дальше? Фома Сплитский даёт такую версию событий. После того, как отряд Коломана и Хугрина отошёл от моста, татары подтянули сюда семь осадных орудий и, бросая огромные камни и пуская стрелы, отогнали оставленную венграми стражу. Так им удалось беспрепятственно переправиться через реку, после чего они устремились к лагерю венгров, которые не ожидали нападения и в большинстве своём вели себя весьма беспечно (это, напомню, излюбленная тема сплитского хрониста). Иначе излагает дело поляк Бенедикт: по его сведениям, исход сражения решил обходной манёвр, который предпринял Батый. Предводитель монголов «послал войско через реку в верхнем её течении на расстояние одного или двух дней пути, чтобы они неожиданно с тыла напали на сражающихся на мосту противников… Вследствие этого исход дела принял неожиданный оборот. И после того как венгры пренебрегли предупреждением короля Коломана, тартары перешли через мост». Об обходном манёвре монгольских войск сообщают и источники восточного происхождения; правда, не вполне ясно, ниже или выше по течению реки он имел место.

В дальнейшем сражение развернулось у самого лагеря венгров. Это имело для них роковые последствия. «Многочисленное татарское полчище словно в хороводе окружило весь лагерь венгров, - рассказывает Фома Сплитский. - Одни, натянув луки, стали со всех сторон пускать стрелы, другие спешили поджечь лагерь по кругу. А венгры, видя, что они отовсюду окружены вражескими отрядами, лишились рассудка и благоразумия и уже совершенно не понимали ни как развернуть свои порядки, ни как поднять всех на сражение, но, оглушённые столь великим несчастьем, метались по кругу, как овцы в загоне, ищущие спасения от волчьих зубов». Объятые ужасом, они устремились к бегству - но тут натолкнулись «на другое зло, ими же устроенное и близко им знакомое. Так как подступы к лагерю из-за перепутавшихся верёвок и нагромождённых палаток оказались весьма рискованно перекрыты, то при поспешном бегстве одни напирали на других, и потери от давки, устроенной своими же руками, казалось, были не меньше тех, которые учинили враги своими стрелами». В этой ситуации татары прибегли к ещё одному приёму, который часто использовали: они «как бы открыли им некий проход и позволили выйти. Но не нападали на них, а следовали за ними с обеих сторон, не давая сворачивать ни туда, ни сюда». И когда татары увидели, что отступающие в беспорядке венгры «уже измучены трудной дорогой, их руки не могут держать оружия, а их ослабевшие ноги не в состоянии бежать дальше, тогда они начали со всех сторон поражать их копьями, рубить мечами, не щадя никого, но зверски уничтожая всех…» Жалкие остатки венгерского войска были прижаты к какому-то болоту, и те, кто избежал меча татар, утонули в трясине. В этом страшном побоище погибли епископы Хугрин Калочский, Матвей Эстергомский, Григорий Дьёрский, многие другие магнаты и без числа простых воинов. Отважный брат короля Коломан, тяжело раненый ещё в начале сражения, бежал к Пешту, а затем ушёл за реку Драву, в Хорватию (спустя немного времени он умер от полученных ран). Что же касается короля Белы IV, то он, с трудом избежав гибели или плена, нашёл убежище во владениях австрийского герцога Фридриха II Бабенберга, но тот попросту ограбил его, выманив сумму в 10 тысяч марок, а затем, в залог этой суммы, отняв у него области на западе Венгрии. Из австрийских владений король перебрался в Загреб, где оставался в течение всего лета и осени, а к зиме, опасаясь татар, бежал с семьёй на побережье Далмации и укрылся на одном из островов Адриатического моря.

Взгляд на происходящее с другой стороны представляют Джувейни и Рашид ад-Дин. По их версии, решающую роль в победе монголов сыграли, во-первых, настойчивость и решительность действовавших в авангарде отрядов Шибана и Буралдая, а во-вторых, всё тот же обходной манёвр Батыя, о котором мы уже говорили.

Той же ночью Бату «отправил одну часть войска в обход, - рассказывает Джувейни, - а войско самого Бату с этой стороны переправилось через реку. Шибакан, брат Бату, лично двинулся в самую середину боя и произвёл несколько атак сряду. Неприятельские войска, будучи сильными, не трогались с места, но то войско (отправленное в обход) обошло их сзади. Тогда Шибакан со всем своим войском разом ударил на них, бросился на ограды царских палаток, и они мечами разрубили канаты палаток (деталь, известная нам из рассказа Фомы Сплитского. - А. К.) (3). Когда они опрокинули ограды царских шатров, войско келаров (венгров. - А. К.) смутилось и обратилось в бегство; из этого войска никто не спасся… Это было одно из множества великих дел и ужасных побоищ». Рашид ад-Дин добавляет, что Бату вместе с эмиром Буралдаем (имя которого Джувейни не упоминает) сам переправился ночью через реку; Буралдай же предпринял «нападение всеми войсками сразу». Монголы «устремились на шатёр келара (короля. - А. К.), который был их царём, и мечами перерубили верёвки. Вследствие падения шатра войско их (венгров. - А. К.) пало духом и обратилось в бегство. Как отважный лев, который кидается на добычу, монголы гнались за ними, нападали и убивали, так что уничтожили бóльшую часть того войска». (Впоследствии богато украшенный шатёр венгерского короля служил самому Батыю.) Ещё одна подробность, впрочем едва ли достоверная, содержится в «Книге побед» персидского писателя XV века Шереф ад-Дина Али Йезди. Последний сообщает, что Бату «лично вступил в самое сражение и произвёл несколько нападений сряду». Однако едва ли Йезди обладал какими-то уникальными источниками по истории венгерской войны, откуда мог извлечь эти сведения. Он пользовался сочинениями известных нам авторов (прежде всего, «Сборником летописей» Рашид ад-Дина), а известие о личном участии Бату в схватке скорее всего домыслено им.

Что ж, картина получается впечатляющей и, на первый взгляд, вполне объективной. Мы могли бы ограничиться ею - если бы в нашем распоряжении не оказался ещё один источник, проливающий свет на сокрытые от посторонних глаз обстоятельства разгрома венгров. Оказывается, между главными полководцами монголов произошёл некий спор, даже конфликт, а действия Бату едва не привели к катастрофе. К счастью для монголов и к несчастью для их противников, в битве, наряду с Батыем, участвовал полководец, обладавший исключительным пониманием ситуации и подлинным военным гением.

О том, что осталось вне ведения латинских хронистов и персидских историков, рассказывается в «Жизнеописании Субедея», которое читается в китайской хронике «Юань-ши». По сведениям этого источника, Субедей находился в авангарде армии, воевавшей в Венгрии, «вместе с чжуванами (здесь: членами «Золотого рода». - А. К.) Бату, Хулагу (имя которого в связи с Западным походом в других источниках не упоминается. - А. К.), Шибаном и Каданом». Все эти полководцы продвигались «по отдельным пяти дорогам». Столкновение с основными силами короля Белы действительно вызвало замешательство среди предводителей монголов. «Войско короля исполнено силы, не сможем легко продвигаться», - говорили они. Тогда Субедей «выдвинул отличный план», суть которого сводилась к тому, чтобы заманить венгерское войско к реке (её название передано в китайском источнике как Хо-нин, но по смыслу речь, несомненно, идёт о реке Шайо). Именно Субедею, а не Бату, принадлежала идея обходного манёвра; он и командовал войсками, которые были двинуты в тыл противника. «Войска всех князей находились в верхнем течении, где мелководье и лошади могут перейти вброд, кроме того посередине имелся мост, - разъясняет замысел Субедея автор его биографии в «Юань-ши». - В нижнем течении вода глубокая. Субедей хотел связать плоты для скрытной, подводной (? - А. К.) переправы, выводящей в обхват врага сзади». Непременным условием успеха, как всегда у монголов, должна была стать синхронность действий отдельных монгольских отрядов - и того, который наступал в лоб оборонявшим мост венгерским частям, и того, который заходил сзади и должен был переправляться через реку ниже по течению, там, где его меньше всего ожидали венгры. Однако на этот раз согласованных действий не получилось. Бату поспешил - может быть, переоценив собственные силы, а может, не желая делить лавры победителя со своим престарелым, но по-прежнему не знающим поражений наставником. Китайский источник прямо винит «чжувана» Бату в поспешных и непродуманных действиях, приведших к чрезмерным потерям среди наступавших, причём не только среди «покорённых народов», но и среди собственно монголов: «Не дождавшись переправы, чжуван первым перешёл вброд реку для сражения. Войско Бату стало бороться за мост, но вместо того, чтобы воспользоваться им, утонул каждый тридцатый из числа воинов; вместе с ними погиб его подчинённый полководец Бахату. Сразу после переправы чжуван, ввиду увеличивающегося войска врага, захотел потребовать возвращения Субедея, с запозданием рассчитывая на него. Субедей сказал так: “Ван желает вернуться - пусть сам возвращается. Пока я не дойду до города Пешт на реке Дунай (оба названия приведены в транскрипции, соответствующей венгерскому оригиналу. - А. К.) - не вернусь!” и помчался к городу. (Здесь китайский источник несколько опережает события: город Пешт был взят монголами уже после разгрома венгерских сил при Шайо. - А. К.) Все князья тоже пошли к городу, вследствие чего вместе атаковали, захватили его и вернулись назад». Когда победа была наконец одержана и отряды соединились, Бату предъявил претензии Субедею:

Во время сражения у реки Хо-нин Субедей опоздал помочь, был убит мой Бахату.

Но Субедей отвёл выдвинутые против него обвинения, по существу уличив Бату в непонимании азбучных истин военной тактики монголов:

Чжуван хотя знал, что в верхнем течении мелководье, всё равно завладел мостом, чтобы переправиться и сразиться, не узнав, что я в нижнем течении ещё не завершил связывание плотов. А сегодня знай себе говорит - я опоздал, и думает, что именно в этом причина.

Надо отдать должное Батыю: он сумел признать собственную неправоту. («Тогда Бату тоже уяснил, как было дело», - сообщает источник.) Позднее, на традиционном сборе царевичей и эмиров, когда все «пили кобылье молоко и виноградное вино», Батый подтвердил это: «Говоря про события во время похода на короля, Бату сказал так: “Всё, что захватили в то время, - это заслуга Субедея!”».

Стоит отметить, что впоследствии Батый всегда отдавал должное как самому Субедею, так и его сыну Урянхатаю, - и, в свою очередь, мог рассчитывать на их поддержку, в том числе и в весьма важных для себя деликатных делах, касавшихся его взаимоотношений с родственниками. Если он и отличался злопамятностью, то в той же степени обладал и способностью ценить людей за истинные заслуги. Эта черта характера - присущая только по-настоящему выдающимся политикам - неизменно приносила ему дивиденды.

Примечания

1. Статья представляет собой сокращённый фрагмент из книги: Карпов А. Ю. Батый. М., 2011 (серия «ЖЗЛ»). Там же можно найти сноски на источники и литературу.

2. Эта история со слов самих татар была известна и в других странах; см. рассказы Рашид ад-Дина и армянского историка, современника событий Киракоса Гандзакеци.

3. По всей вероятности, именно об этом сражении сохранилась память в хивинских преданиях, записанных в XVII веке хивинским ханом и историком Абу-л-Гази, потомком Шибана. В этих преданиях тоже рассказывалось о том, как брат Бату перерубал железные цепи и деревянные телеги, которыми был оцеплен неприятельский стан; правда, местом битвы названа столица России Москва (явный анахронизм). Персидский автор начала XIV века Вассаф, следующий в основном за Джувейни, называет вместо Шибана - явно по ошибке - сына Бату Сартака: последний «с одним туманом ринулся навстречу врагу; этот отряд спустился по склону горы в точности как горный поток. Подобно обрушивающейся на людей предопределённой судьбою беде, которую никто не в состоянии отразить, они устремились на лагерь врага и мечами разрубили канаты шатровых оград…».

Западная Европа виделась лакомым куском еще при Чингисхане, однако организован был поход только при его наследнике Угэдэе, который снарядил в дерзкое военное предприятие двух талантливых военачальников — внука Чингисхана, Батыя, и полководца Субэдэя. Последовательно подчинив своей власти сначала половцев, а потом и разрозненные княжества средневековой Руси, после разгрома Киева Батый со своим войском отправился в поход на запад, захватив по дороге крупные города Галич и Перемышль.

Дальнейшей задачей должен был стать захват Венгрии, на территории которой было много пастбищ и припасов для многочисленной армии. Еще одной причиной выбора именно этого направления стал тот факт, что именно в Венгрию бежали остатки войска половецкого хана Котяна, чудом спасшегося после сражения на реке Калке в 1223 году. На захват Венгрии было брошено 30-тысячное войско, сумевшее беспрепятственно пройти территорию Польши, одержав в 1241 году стратегическую победу в битве у силезского городка Легница над объединенным польско-немецким войском князя Великой Польши Генриха II Благочестивого.

Нашествие. (mirror7.ru)

Уже спустя некоторое время Батый и Субэдэй, перейдя Карпаты, вторглись в Молдавию и Валахию. Грамотно экономя силы своего войска и создавая многочисленные резервные отряды, в конце весны монголам удалось одержать победу над войсками венгерского короля Белы IV, объединившегося со своим братом, принцем Хорватии Коломаном. После битвы на реке Шайо территория Венгрии фактически оказалась беззащитной перед многочисленным татаро-монгольским войском. Однако, король Бела IV сумел покинуть страну и обратился за помощью к австрийскому правителю Фридриху II Воителю, который согласился вступить в бой с монголами в обмен на распоряжение уцелевшей венгерской казной.

Расчетливый стратег Батый не решился вступить в открытое противоборство с объединенным войском Австрии и нескольких княжеств Священной Римской империи. Именно этим психологическим обстоятельством некоторые историки объясняют отступление татаро-монголов из Западной Европы. Существует также предположение, что европейские государства спасла от разорения внезапная кончина монгольского хана Угэдэя и предстоящий курултай для решения дальнейшей судьбы огромной империи. Так, в начале 1242 года армия Батыя пополнив запасы продовольствия вторглась в пределы Сербии и Болгарии, а оттуда возвратилась на юг степной Руси.

Карта. (mirror7.ru)

Историки до сих пор спорят о причинах такого внезапного отступления татаро-монгольского войска. Как уже говорилось выше, одной из причин могло стать желание Батыя участвовать в выборах великого хана. Однако, вернувшись на покоренные территории, Батый так и не добрался до монгольской столицы, оставшись в пределах своей независимой вотчины — улуса.

Среди других причин оставления пределов Европы историки из архивных материалов назвали еще одно объяснение — резко поменявшиеся климатические условия. Во главе татаро-монгольского войска были мудрые и опытные полководцы, которые всегда учитывали погодный фактор. Возможно, именно благодаря этому первичное продвижение монголов по территории Польши и Венгрии было столь успешным. Начав свой стремительный поход весной 1241 года, многочисленное конное войско Батыя и Субэдэя быстро восстановило силы после переправки отрядов из разоренной Руси, сумев обеспечить себе обильное продовольствие. Однако, уже осенью 1242 года неожиданно наступила снежная зима, которая сильно затруднила дальнейшее продвижение войска. Если сначала по замерзшей реке Дунай армия смогла перебраться на другой берег и осадить крепости Белы IV, то уже ранней весной с оттепелью войско Батыя осеклось при взятии города Секешфехервара. Местность сильно заболотилась из-за быстро растаявшего льда, и тяжелое конное войско застряло в своем продвижении и было вынуждено отступить от города Трогира.

Батый. (clck.ru)

Неблагоприятные и внезапные климатические изменения той весной способствовали более позднему всходу травы и заболачиванию равнин, что было катастрофично для преимущественно конного войска татаро-монголов. К тому же, весенне-летний сезон в Венгрии выдался крайне неурожайным и внезапно разразившийся голод по всей стране привел к окончательному решению Батыя и Субэдэя о прекращении похода вдоль предгорья Карпат.

К середине тридцатых годов монголы почувствовали себя достаточно сильными для завоевания территорий к западу от Урала. Рейд Джэбе и Субудая в 1220-1224 гг. выявил у тамошних народов немало слабых мест. Решающую роль сыграл тот факт, что после успешного завершения войн с Цзинь в 1234 г. у монголов высвободились значительные военные силы.

В 1235 г. состоялся очередной сьезд монгольской аристократии - курултай. Решения по обсуждавшимся на нем военным вопросам свелись к продолжению войны. Театров военных действий было несколько: неожиданно начавшаяся в прошлом году война с Южной Сун оставалась главным обьектом военной экспансии, хотя монголы отчетливо сознавали трудности покорения многомиллионного государства. Далее шла Корея, куда также были посланы войска (хотя в военном смысле Корея была уже разгромлена в 1231-32 гг.). Немалые силы курултай отрядил на Кавказ, для его окончательного завоевания.

Западное направление также рассматривалось на курултае. Вопрос о послании войск на Европу и половецкие степи поднимался уже на курултае 1229 г., но не получил достаточной поддержки. Теперь же обстоятельства изменились и подготовка к походу началась немедленно. Численность собранных формирований была невелика - 4000 собственно монгольских воинов. Но это небольшое, как кажется, количество солдат уравновешивалось качеством командного состава.

А командиры подобрались отменные. Достаточно упомянуть одного Субудай, которого можно по праву назвать лучшим полководцем столетия, одерживавший всюду одни победы. А кроме него в высшее командование входил Джэбе, вместе с Субудаем проделавший в 1220-1224 гг. тысячекилометровый рейд через многочисленные вражеские царства, молодой и талантливый Бурундай.. Ошеломляет количество аристократов в армии. Кроме сына Джучи - Бату (Батыя) осуществлявшего формальное руководство походом, командовать отдельными частями были назначены братья Бату - Орда и Шейбан, сыновья Угедэя - Гуюк и Кадан, сыновья Джагатая - Бури и Байдар, сын Толуя - Мункэ.

Начало похода весьма темно. В записках отца Юлиана сообщается о покорении монголами "Великой Венгрии, откуда происходят наши венгры". Весьма похоже, что речь идет о степях между Уралом и Волгой. Судя по всему упомянутые восточные венгры долгое время составляли барьер монгольской экспансии на запад, частично входя в состав Волжской Болгарии, они вместе с войсками последней нанесли монголам Субудая поражение в 1223 г. Видимо с тех пор их земли подвергались атакам монголов.

К середине июня 1236 г. монголы достигли границ Волжской Болгарии. Там они продолжили формирование армии, за счет присоединившихся удальцов из кипчакских степей, несомненно сильно разросшейся. Ожидалось также прибытие подкреплений от армии, оперировавшей на Кавказе, но о их прибытии сведений до нас не дошло.

Готовясь к прыжку на Болгарию, монголы активно оперировали в близлежащих местностях. Были покорены волжские венгры; на нижней Волге был взят Саксин. Но это стало лишь прелюдией.

Осенью 1237 г. монголы обрушились на Волжскую Болгарию и раздавили ее. Государство было стерто с лица земли, письменность исчезла, города (числом до 60 !) пали, народ частью бежал в леса, частью был забран в полон и двинут защитной стеной перед армией. Похожая участь постигла соседние племена мерян (мари), вотяков, обе ветви мордвинов (мокса-мордвинов и эрзя-мордвинов) из которых южные - мокса (буртасы), предпочли покориться а северные ушли в леса и начали отчаянную партизанскую войну. С подчинением упомянутых племен монгольские армии вышли на русские рубежи.

На Руси как и всегда не было единства, хотя о татарах знали и слышали - на дорогах было полно беженцев из зоны военных действий, сам великий князь Георгий Всеволодович Владимиро-Суздальский поймал татарских гонцов к королю Венгрии - словом о готовящемся нападении знали все. Но вот договориться о совместной обороне не смогли.

Тем временем монголы тремя группами армий заняли исходные позиции на границах и вступили в переговоры с рязанскими князьями, одновременно ожидая пока не замерзнут все бесчисленные реки и речушки Северо-Восточной Руси - необходимое условия для быстрого передвижения больших конных отрядов. Ровное ледовое покрытие служило идеальным путем для конницы кочевников, да и все русские города стояли на речном берегу. По мере утолщения льда условия монголов становились все более издевательскими, пока рязанцы их в конце концов не отвергли. Миссия рязанского княжича Федора, посланного с богатыми дарами к Бату, дабы предотвратить нападение татар, провалилась - все участники были перебиты.

Одновременно в лагерь Бату пришла весть о восстании на Волге. Вожди Баян и Джику подняли волжских болгар, половецкий князь Бачман - своих соплеменников (поволжских половцев). На помощь к восставшим прибыли аланские отряды предводителя Качир-Укуле. Отправленный против восставших Мункэ (Менгу) долго не мог справиться с восставшими, наносившими ему неожиданные и жестокие удары. Вскоре борьба переместилась к устью Волги. Там, на острове у левого берега Волги Мункэ выследил Бачмана и разбил его отряды, завершив таким образом покорение половцев, живших к востоку от Волги.

Реки стали подо льдом. И одновременно пришли в движение огромные массы татарских войск и полона сконцентрированные у истоков Дона, на рязанском пограничье и около Волги, в районе современного Нижнего Новгорода. Первый удар обрушился на Рязань.

Рязанцы, чьи просьбы о помощи были высокомерно отвергнуты князем Георгием Всеволодовичем во Владимире (он не забыл еще войны 1207 и 1209 гг.) и черниговско-северскими князьями (те припомнили рязанцам майский день 1223 г. когда на Калке рязанцы не помогли им) остались в одиночестве перед полчищами противника. Их войско, закаленное в постоянных степных столкновениях с половцами дало монголами битву - и пало до последнего человека. Затем монголы приступили к взятию городов. Пронск, Белгород, Борисов-Глебов, Ижеславец были захвачены ими без большого труда и 16.12.1237 началась осада Рязани, продолжавшаяся пять дней, по истечении которых на месте города осталось пепелище с разбросанными там и сям телами убитых. Взяв Переяславль-Рязанский, монголы продвинулись во Владимиро-Суздальское княжество.

К этому же времени - конец декабря - относится и довольно спорный факт рейда Евпатия Коловрата. Находившийся в Чернигове Ингор Игоревич, один из князей рязанских, узнав о нашествии татар, собрал 1700 воинов и поставив их начальником боярина Евпатия Коловрата, (наверняка опытного в военном деле) двинулся на Рязанщину. Однако когда дело дошло до соприкосновения с врагом численный перевес оказался не на стороне черниговцев. Немногие витязи, израненными попавшие в плен, были за проявленную храбрость отпущены Батыем.

Пограничная владимирская крепость Коломна имела сильный гарнизон, и немалый оборонительный потенциал. Однако сын великого князя Всеволод, направленный в Коломну для организации обороны, возжелал дать бой в поле. Исход сражения под Коломной можно было предсказать заранее - погибла большая часть русских воинов, а уцелевшие не смогли эффективнно оборонить город, взятый татарами в последующие дни.

Падение Коломны открыло всадникам Бату путь на древние столицы - Суздаль и Владимир, на которые с востока, по Волге, наступала еще одна група монгольских армий. Соединение полчищ кочевников произошло под Владимиром или Суздалем. Попутно Бату захватил Москву (20.01.1238), к которой от Коломны вела прямая дорога - замерзшее русло Москвы-реки. При известии о взятии Москвы великий князь Георгий выехал из Владимира, в северные волости собирать войска для отражения нашествия.

Второго февраля монголы обложили Владимир. Спустя пять дней непрерывного штурма город превратился в груду развалин, отдельный отряд кочевников захватил и разрушил Суздаль. Весть о падении столиц - наиболее укрепленных городов - надо думать, сильно подточила мораль защитников остальных населенных пунктов. В том кровавом феврале монголы захватили по крайней мере 14 городов. Различные части их воинств напали на Ростов, Ярославль, Городец Волжский. Эти последние не удовлетворились разрушением Городца, опустошая все на своем пути они двинулись далее по Волге, их жертвами стали Кострома и Галич. Опустошено было все междуречье Клязьмы и Волги: Переяславль-Залесский, Тверь, Кснятин, Кашин, Юрьев, Волок-Ламский, Дмитров были обращены в руины, пылали селения, население массами спасалось по немногочисленным трактам и дорогам, свободным от татарских разьездов.

В этом хаосе трудно было как-то собрать информацию о происходящем, сведения о перемещении высокомобильных татарских отрядов быстро устаревали, а местонахождения главных сил и ставки Батыя видимо так и не стало известно великому князю Георгию концентрировавшему войска на Сити. То что в сложившейся обстановке трудно удержать в секрете местоположеие своих частей, князю было ясно. И разумеется, на рекогносцировку им ежеутренне посылались разведотряды (сторожа). Утром 4 марта 1238 сторожевой отряд вышедший на обычную разведку наткнулся на какие-то отряды всадников. Это были монгольские полки Батыя.

В завязавшемееся сражение быстро подключилось и остальное русское войско, не успевшее, по видимому, принять боевые построения. Резня на льду Сити и в окрестных перелесках завершилась полным поражением русских дружин. Организованное сопротивление Северо-Востока Руси было сломлено.

На следующий день, 5 марта 1238 толпы татар предваряемые валом пленных, гонимых перед войском, взошли на стены Торжка. Этим завершились двухнедельные (с 20.02.1238) бои за город, который прибавился к длинному списку разоренных монголами городов.

Операции монголов в половецких степях с лета 1238 г. до осени 1240 г. источники передают гадательно. Плано Карпини сообщает о городе Орна населенном христианами, осаждавшемся Батыем. Поняв тщетность своих усилий, Батый запрудил Дон и затопил город 15. Было нанесено поражение половцам. Избежавшие физического истребления половцы обращались в рабов или пополняли армии Бату-хана. Хан Котян, один из сильнейших половецких ханов, не дожидаясь поголовного истребления своих подданных откочевал в Венгрию - просить там убежища. В 1239 г. какое-то монгольское войско напало на Мордовию, взяло Муром, Гороховец и опустошив районы по Клязьме, отошло в степи.

В 1239 г. было произведено первое вторжение монгольских армий. Нападению подверглись Переяславльское и Черниговское княжества. Пал Переяславль. Вокруг Чернингова сомкнулось кольцо осады. На помощь Чернигову пришел Мстислав Турский, но, разбитый, вынужден был отойти из зоны боев. При осаде Чернигова монголы использовали метательные машины огромной силы. Взятие города произошло 18 октября 1239 г.

Главные же события безусловно развивались на юге. Осенью 1240 г. Бату опять бросил свое отдохнувшее, пополненое, и переформированное войско на Южную Русь. Кульминационным моментом кампании явилась десятинедельная осада монголами Киева. Киев они взяли непрерывным штурмом (5.12.1240), длившимся днем и ночью. Горожане являли чудеса мужества, но численное и техническое превосходство осаждавших делало свое дело. Воевода Дмитр, оставленный Даниилом Галицким оборонять город, за беспримерное мужество был помилован монголами.

Следует заметить что болоховцы, как всегда, заняли особую позицию. "Уходя из пределов Руси на запад, монгольские воеводы решили обеспечить себе базу снабжения на Киевщине, для чего вошли в соглашения с боярством Болоховской земли; они не тронули тамошних городов и сел, но обязали население снабжать свое войско пшеницей и просом. После ухода монголов в поход Князь Даниил Романович, вернувшись на Русь, разрушил и сжег города бояр-изменников; тем самым было подорвано и снабжение монгольских войск".

После завоевания Поднепровья, путь армий Бату лежал далее на запад; нападению подверглись Волынь и Галичина. Пал Колодяжин и Каменец, Владимир-Волынский и Галич, Брест и "множество иных городов". Лишь воздвигнутые в защищенных природой местах, твердыни - Кременец и Данилов - устояли. Князья даже не пытались возглавить сопротивление - Михаил Черниговский равно как и Даниил Галицкий (его злейший враг) искали спасения в Венгрии а затем (когда монголы достигли Венгрии) и в Польше. Зимой 1240-1241 гг. монголы впервые появились на границах Западной Европы.

Подойдя к границам Венгерского и Польского королевств, на расстояние трех-четырех дней пути (около 100-120 км), монголы неожидано повернули обратно. Источники обьясняют этот маневр тем, что Бату хотел сохранить запасы фуража в пограничных районах для последующего вторжения.

Венгры не слишком усердно готовились к отражению захватчиков. Король Бела IV больше времени уделял внутренним проблемам, таким как интеграция половцев (последние, будучи кочевниками, имели немало поводов для столкновений с местным, в подавляющей своей массе оседлым населением), или же противоречия с баронами, подстрекаемыми против короля Австрийским герцогом Фридрихом Бабенбергом.

Для охраны восточных границ, приказом короля войско (которым командовал палатин Дионисий Томай) было дислоцировано у т.н. Русского прохода (Верецкий перевал в Карпатах). Усиливались засеки на границах. Надо добавить, что средневековая Венгрия была защищена от неожиданных вражеских нападений мощной системой пограничных укрепленных зон и засек. Лесные же перевалы в Карпатах, соседствующие с Галицко-Волынским княжеством (далеко не всегда дружественным) были укреплены особенно хорошо.

В начале марта, Бату начал очередную фазу своего предприятия. Войска двинулись на запад, гоня перед собой десятки тысяч пленников, топорами расчищавших дорогу сквозь засеки. Благодаря недавнему отходу кочевников пограничные регионы остались до сих пор неразоренными, питая монгольские войска.

Гуюк, всегда бывший недругом Бату, (он страдал главным образом оттого, что вынужден подчиняться человеку которого считал равным ему по рождению), наконец покинул войска, отозванный в Монголию.

Монголы разбились на три большие группы армий Хайду и Байдар двинулись к польской границе, части Бохетура, Кадана и Бучжэка были посланы на юг, в то время как главные силы прорывались к Верецкому перевалу. В этом войске Бату сконцентрировал тумены Орду, Бирюя, Бурундая... В середине марта его войска прорвались через Верецкий перевал.

Одновременно началось наступление в Польше. Еще во время боев в Волыни, в январе, монголы совершили набег на восточную Польшу; захватили Люблин и Завихост, отдельный отряд кочевников дошел до Рацибужа. В начале февраля рейд был повторен. Взяв Сандомир и нанеся поражение малопольскому рыцарству под Турском (13.02.1241), монголы отошли на Русь.

Генеральное наступление началось одновременно с ударом по Венгрии - в начале марта. 10 марта 1241 Байдар перешел Вислу у Сандомира, захватив город. Отсюда Хайду был отряжен в направлении Ленчицы с последующим выходом к Кракову, сам же Байдар совершил рейд до окрестностей Кельц. Пытаясь прикрыть Краков, краковский и сандомирский воеводы, Владислав и Пакослав дали бой и потерпели сокрушительное поражение - 16 марта 1241 под Хмельником. Войска монголов соединились у Кракова взяв его после недолгой осады (22 или 28 марта).

В рамках защитных мероприятий польские князья собирали в западе страны, в окрестностях Вроцлава, общенациональное ополчение. Мешко Опольский привел воинов Верхней Силезии, Нижняя Силезия была представлена полками Генриха II Благочестивого, князя великопольского (осуществлявшего посему верховное руководство). Прибыли ополчения с юга Великой Польши, и даже разоренные татарами малопольские области выставили некоторое количество бойцов. В формировании войска приняли участие также и иностранные контингенты; как-то: немецкие рыцари из метрополии и прибалтийских владений Тевтонского Ордена, приславшего сильный отряд солдат. На соединение с поляками двигались чешские дружины Вацлава I.

Но монголы были уже близко. Перейдя Одру (Одер) у Ратибора, они взяли Вроцлав (2.04.1241), разгромив его полностью, устояла лишь городская цитадель. Неделей позже у Легницы разыгралось сражение с армией Генриха Благочестивого, так и не дождавшегося подхода чехов, и монголы одержали блистательную победу. Мешки отрезанных ушей были позднее доставлены в ставку Бату. В письме к французскому королю, Людовику Благочествому, магистр Тевтонского Ордена не скрывает горечи: "Мы сообщаем Вашей Милости, что татары землю погибшего герцога Генриха полностью разорили и разграбили, они убили его самого, вместе с многими его баронами; погибло шесть наших братьев (монахов-рыцарей Ордена), три рыцаря, два сержанта и 500 солдат. Только три наших рыцаря, известные нам поименно, бежали".

На венгерском направлении события развивались также стремительно; войска Бату просочились сквозь укрепления Верецкого перевала и 12 марта 1241 разгромили поджидавшее их за засеками венгерское войско палатина Дионисия. Карпаты остались позади. Перед монголами расстилались бескрайние просторы знаменитых венгерских степей - пушты.

Весть о форсировании монголами Верецкого перевала достигла королевского двора спустя пару суток. Среди воцарившегося хаоса Бела IV не потерял голову, как некоторые его коллеги в других странах, не ударился в бегство, а начал принимать небходимые меры; укреплялись города, расылались письма с просьбами о помощи ко всем окрестным государям, в т.ч. к папе Римскому и императору Священной Римской империи знаменитому Фридриху II.

И если папа оживленно реагировал на присходящее, принуждая европейских правителей, таких как воинственный Людовик IX Благочестивый, носившийся с идеей организации совместного антимонгольского фронта, и вообще всячески пытался воодушевить народы Западной Европы на сопротивление монголам, то император Фридрих не подавал признаков жизни. Т.е. жизнь-то он вел как и прежде, занимался войнами с гибеллинами в Италии. Проблема организации отпора татарам занимала его наименьшим образом.

Зато на призыв короля Белы живо откликнулись австрийцы, а точнее их герцог Фридрих Бабенберг, успевший перессориться практически со всеми соседями, и заслуживший в летописях прозвище Сварливый. Сей муж, еще совсем недавно подбивавший венгерскую знать на выступление против короны (знать эта, надо сказать, охотно внимала его проискам), и претерпевший за это немалый урон от покойного короля Андрея II (Андреаса), узрел в нашествии монголов прекрасную возможность округлить свои владения за счет Венгрии. Он прибыл в Пешт "с немногими сопровождающими, а также без оружия и знакомства с происходящим".

Туда же в Пешт стекались войска со всех остальных областей государства, (однако, свою жену и некоторых церковных иерархов он отослал на запад, к австрийской границе "ожидать исхода событий". Были мобилизованы куманы-половцы, которым предоставилась возможность послужить своей новой родине. Их отряды, стекавшиеся в Пешт, привычно возглавлял хан Котян.

15 марта 1241 монголы, двигаясь ускоренным маршем, находились всего в половине дневного пути от лагеря венгров под Пештом. Отсюда Бату выпустил к вражескому войску сильные щупальца конных разъездов. Несмотря на строжайший запрет Белы IV производить вылазки, Уголин, калошский архиепископ, не утерпел, погнался за монгольскими наездниками (16.03.1241). И попал в засаду. Обратно Уголин привел лишь трех или четырех кавалеристов.

На следующий день часть войск Бату упорным штурмом взяла город Вайцен (Вач), расположенный на Дунае и лишь на пол-дневного перехода удаленный от Пешта (ок. 40 км.) и истребила всех жителей. А что же король? Он вынужден был довольствоваться зрелищами стычек под Пештом. Героем дня стал Фридрих Бабенберг. Тот показал себя во всей красе - набросился на татарский отряд, по неосторожности подошедший к Пешту слишком близко и, показывая личный пример храбрости, обратил его в бегство.

Даже в лагере Белы было не все ладно. Отдельные солдатские элементы, бароны и некоторые другие дворяне, дали волю давно копившейся злобе на половцев, стоявших в своих таборах рядом с венграми. Огромные толпы собирались перед палаткой короля громко требуя смерти Котяна. После недолгих раздумий в лагерь половцев поскакал нарочный с приказом - Котяну срочно явиться в королевкий шатер. Хан колебался, слыша дикий вой толпы и это промедление было немедленно расценено солдатами как слабость и фактическое признание своей вины. Ярость масс вылилась наружу; они ворвались в шатер Котяна и, перебив охрану, зарубили пожилого хана. Ходили слухи, что это сделал герцог Фридрих собственноручно.

После этого кровопролития в лагере воцарилась гулкая тишина. Теперь, когда выяснилась невиновность Котяна и его подданных, бароны примолкли. Когда весть о смерти Котяна распространилась по местности, окрестные крестьяне (мстя за все, что им причинили половцы, те вовсе не были ангелами и вызывали соответствующую реакцию сельского населения) начали истреблять тех из половцев, которые заезжали или, разделясь на мелкие отряды, стояли в этих деревнях. Куманы отвечали адекватно и вскоре к небу начали подниматься столбы дыма от деревенских пожарищ.

Ввиду продолжающихся нападений, куманы откололись от соединенной армии. Дело дошло до настоящего сражения, с венграми: половцы уничтожили колонну Бульцо, чанадского архиепископа, состоявшую из женщин и детей (двигавшихся к северной границе), и сопровождаемую отрядом воинов, планировавшим влиться в общевенгерское войско. Согдасно сведениям Рогериуса, епископ оказался единственным выжившим венгром, из всей колонны.

Дальнейший путь куманов лежал в сторону Пограничной Марки. Перейдя Дунай, большая часть из них двинулась на север разоряя все на своем пути. На границе Марки дело дошло до сражения с ее жителями, прослышавшими о приближении кочевников и вышедших им навстречу. Но половцы оказались явно сильнее немцев, к войнам с которыми местные жители так привыкли, и венгры скоро обратились в бегство. Заняв Марку, половцы отомстили населению, сожгли не одну деревню. (Испепелены были многие деревни как-то например: Франкавилла, или ст. Мартин). При приближении монголов куманы поспешно покинули эти места, удалившись в Болгарию.

Вернемся в лагерь венгерской армии. Там происходили значительные перемены: один из высших аристократов убедил Белу IV наконец начать движение на соприкосновение с противником (успевшим уже взять Ерлау и Кевешд). Во время этого марша произошла ссора венгерского короля с Фридрихом Бабенбергом. Король требовал беспрекословного исполнения своих приказов, что не могло не взбесить своевольного австрийца. Спор кончился отьездом Фридриха (и его воинских контингентов) от войска.

Военные действия мало-помалу распространялись по остальной территории королевства. В конце марта - начале апреля монгольский отряд захватил Эгер, обычным порядком расправляясь с населением. Реакция венгров - епископ Варадина (совр. Орадя в Румынии) выступает навстречу захватчикам, предвкушая легкую победу - он знает о немногочисленности врагов и, к тому же, недавно победил другой разьезд монголов (вероятно оперировавший вблизи Варадина). Тем не менее он потерпел поражение: преследующие татар, венгерские всадники, увидев за холмом ряды воинов (ими были куклы, посаженные монголами на запасных коней) решили, что попали в засаду и ударились в бегство. Епископ вернулся в Варадин "с немногими людьми".

Тем временем Бела осторожно двигал войско вперед, на восток, вслед за уходившей с такой же скоростью армией Бату. Последний имел поводы для тревоги - венгры ощутимо превосходили его числом, в их войске преобладала знаменитая венгерская конница - лучшая в Европе. Надо полагать в те апрельские дни Батый крупно пожалел о распылении сил: войска Орды и Байдара воевали в Польше, Кадан, Бучжэк и Бельгутай только-только прорывались в Венгрию через горные проходы Южных Карпат. Таким медленным синхронным движением оба войска достигли реки Шайо (приток Тиссы) и разбили свои лагеря на разных ее сторонах.

После рекогносцировки обе стороны приступили к активным операциям. Т.к из-за половодья река не давала возможности перейти ее вброд, монголы, в некотором отдалении от лагеря, навели (09.10.1241) понтонный мост по которому ночью на западный берег потекли ряды воинов. Там их уже ждали. За день до этого к королю явился русский перебежчик и рассказал о намерениях монголов и теперь их встретили железные ряды венгерских латников. Их не сумели расклинить фронтальные удары кочевников, которым на небольшом плацдарме просто негде было развернуться. Нанеся монголам большие потери, королевские воины отбросили их к мосту, у которого немедленно возникла давка. Многие татарские всадники бросались в воду оставив в разлившейся реке немало трупов.

На другом берегу царило смятение. Огромные потери поколебали решимость как простых воинов так и высших военачальников к продолжению войны. Бату самолично, с обнаженным мечом бросился останавливать беглецов. В войске вовсю начались разговоры о необходимости прекращения похода и возвращения в степи. Эта возможность на полном серьезе рассматривалась самим Батыем. Именно в это время произошел его разговор со старым Субудаем, донесенный до нас "Юань Ши" (историей династии Юань - Thietmar). Последний, видимо исчерпав аргументы, воздействовал на растерянного хана личным примером: "Господин, если ты решил возвратиться, я не могу тебя задерживать, но я, для себя лично, принял решение не возвращаться..". Этого хватило. Бату успокоился и приказал готовиться к дальнейшим операциям.

Ликующие венгры возвратились в свой лагерь, к своим, в целях лучшей защиты поставленым тесно одна к одной, палаткам, и заснули крепким сном победителей. У остатков моста была выставлена стража.

В это время их монголы развили бурную деятельность на переправе. Первым делом они установили напротив охранявших мост аж 7 метательных машин, и камнями отогнали их. Затем они восстановили мост и начали переправу масс войск. Все монгольская армия переходила реку. Когда вестники об этом примчались в королевский лагерь, там все спали беспробудным сном. Пока войска просыпалось и, вместо того, чтобы вскочив на коня строиться в боеые построения, занималось утренним туалетом, монгольские конные лучники успели окружить лагерь и наполнили воздух свистом множества стрел.

Только тогда венгры бросились в бой. Но не цельной армией - в ближний бой с татарами вступили только части брата короля, герцога Коломана, остальные же попыталисьб воспользоваться "коридором", специально оставленным монголами дабы истреблять как можно больше венгров в бегстве. Постепенно в сражение подключились все отряды королевской армии, но с их стороны не было никакого организованого управления боем и все больше и больше воинов устремлялось в заветный "коридор". Они еще не знали, что дальше "коридор" сужался и заканчивался стеной отборных монгольских конных лучников...

Венгерская армия подверглась полнейшему разгрому. Массы бегущих, преследуемые татарской легкой кавалерией заполнили дорогу на Пешт. Король и его брат, Коломан, с немногочисленной свитой в отличие от основных толп беглецов, двигались от поля боя обходными путями.

Поспешное бегство Белы IV с залитых кровью берегов Шайо не избавило его от вражеского преследования. татарские разьезды висели на плечах у небольшого королевского отряда, мчавшегося к северу, к польской границе. В комитате Комор он повернул к западу и через Нитру вышел к Пресбургу (совр.Братислава) - западной границе своего королевства. Стремясь в Австрию (куда он загодя отправил королеву) он прошел пограничной заставой Девин и оказался во владениях Фридриха Бабенберга, выехавшего к границе, чтобы встретить короля-неудачника.

Встреча обеих правителей закончилась неожиданно - Фридрих, осознав что Бела находится полностью в его власти, стал требовать возмещения выплат, произведенных им, Фридрихом, в 1235 г., стоявшему под Веной венгерскому королю. А т.к соответствующих сумм у короля естественно не нашлось, ему ничего не осталось, кроме как заложить три западных комитата: Мозон (Визельбург), Шопрон (Эдельбург) и Лочманд (Лутцманнбург), замки которых Фридрих не замедлил занять. Рассчитавшись с вымогателем, Бела забрал жену (находившуюся неподалеку) и со всей возможной скоростью выехал в Венгрию, где у Сегеда начал формирование войска. Одновременно епископ Вайцена был направлен к папе и императору с письмом, содержавшим просьбу о помощи и жалобу на австрийского герцога.

Фридрих Австрийский не удовлетворился занятием трех венгерских комитатов. Вскоре вторжению его войск подверглись и комитаты Пресбург и Рааб. Город Рааб, центр одноименного комитата, был взят австрийцами. Правда ненадолго - вооруженные отряды местного населения вскоре захватили город, перебив находившийся в нем гарнизон Фридриха.

Катастрофа постигшая венгров в генеральной битве у р. Шайо (по названию близлежащего населенного пункта, называемой также битвой при Мохаче (Mohi)), в принципе прекратила существование венгерской полевой армии. Единственная возможность добиться перелома в ходе войны состояла в удержании монголов на левом берегу Дуная, и распылении, а также ослаблении их сил обороной многочисленных крепостей. Пользуясь этими обстоятельствами Бела IV мог бы еще собрать войска в западных комитатах и попытаться повернуть колесо Фортуны в свою сторону. При этом надо принимать во внимание, что группа армий Бату, с самого начала численно не очень сильная, понесла большие потери в боях при Шайо и сейчас, сократив до минимума наступательные операции, ожидала подхода частей, действовавших на флангах.

На флангах же дела обстояли следующим образом. Посланные в обход Карпат монгольские войска дробились на несколько частей. Одна из этих армий, ведомая Каданом, сыном великого хана Угедэя, пройдя в Венгрию перевалом Борго, заняла Родну - большое селение немецких горняков (31.03.1241), Быстриц (Бестерце в Румынии) (02.04) и Колочвар. Имея проводников из местного населения Кадан, пройдя через горы и леса неожиданно появился перед Варадином. Быстро взяв город монголы расправились с населением и отошли в укромное место неподалеку от него, так что защитники цитадели и жители, укрывавшиеся в ней, уверовав в уход кочевников вышли на руины города. Тут-то монголы и нагрянули снова. Перерезав всех не успевших скрыться они приступили к осаде цитадели, задействовав метательные машины, и, немного погодя, взяли ее.

Остальные формирования монголов вливались в Венгрию через перевалы Ойтоц (в последний день марта взятый с боем частями Бельгутая) и Красная башня (полки Бучжэка). Продвигаясь вдоль горного хребта Бельгутай взял Кронштадт, двинулся далее и - на руинах Херманнштадта (взятого монголами 11 апреля 1241) соединился с Бучжэком. Обьединившись, они продолжили наступление на запад, захватив Вейссенбург и Арад. Превратив в развалины Сегед они достигли зоны операций Кадана, чьи войска также не мешкали - ими были взяты Егрес, Темешвар, Дьюлафехервар, Перег, не говоря уж о бесчисленных мелких укрепленных местах, вроде острова на р. Фекете Корош, чья судьба красочно описана у Рогериуса.

После победы у Шайо армия Бату неспешно начала движение на Пешт. Торопиться было некуда, армия венгров рассеяна, причем так, что собрать ее в ближайшее время не представлялось возможным, а гарнизоны городов и крепостей непосредственной угрозы не представляли. Пешт был взят после трехдневных боев, 29-30 апреля.

Взятием Пешта монголы закончили завоевание венгерских областей, лежавших к востоку от Дуная. Отдельные места (такие как деревня Перег, между Арадом и Чанадом) еще брались ими штурмом, но в целом военные действия прекратились, монголы начали устанавливать свою администрацию.

Наряду с завоеванием Венгрии полным ходом развивались операции войск кочевников в Польше и Чехии. После блистательной победы под Легницей они безуспешно осаждали Легниц. Затем последовало двухнедельное пребывание монголов у Одмухова (возможно они занимались восстановлением боеспособности войска) и осада ими Рацибужа. Но каменные стены города оказались крепче чем ожидалось и сняв 16.04.1241 осаду, монголы направились в Моравию. Отдельные небольшие отряды разоряли немецкое пограничье. Одному из них удалось продвинуться до Мейсена.

Весть о том что монгольское нашествие минуло немецкие земли была встречена в Германии с облегчением. Император Римской империи Фридрих II Гогенштауфен немедленно начал поход на Рим.

В Моравии монголы столкнулись с народной войной. Горные луга могли предложить лишь ограниченное количество пищи для скота, а небольшие деревушки (Моравия и сегодня негусто населена) - для людей. Боевые действия велись в районах Опавы, Градищенского и Оломоуцкого монастырей, Бенешова, Пржерова, Литовела, Евичко.. В декабре кочевники двинулись на соединение с Батыем готовившимся перейти замерзший Дунай.

Из Моравии часть монголов проникла в конце апреля в Словакию, входившую в состав Венгерского королевства. Пройдя Грозенковским и Яблоновким перевалами они устроили погром в этой тихой стране. Пали города Банска Штявница, Пуканец, Крупина; словацкие жупы (территориальная единица) Земилин, Абов, Турна, Гемер вплоть до Зволенского лесного массива, подверглись опустошению. Пал Ясовский монастырь. Но стены городов и здесь были возведены на совесть - устояли Пресбург (Братислава), Комарно (Коморн), Нитра, Тренчин и Бецков. В декабре 1241 г. оперировавшие в Словакии отряды перешли Дунай у Коморна и соединились с отрядами Бату.

Во второй половине января 1242 г. Бату перевел по льду свои, снова соединенные войска через Дунай. Первостепенной целью монголов стало пленение венгерского короля Белы, который после своего бегства из Австрии некоторое время обретался в Сегеде. Понимая, что монголы не оставят мысль о погоне за ним, король направился к адриатическому побережью и провел там лето и осень 1241 г.. Посчитав, однако, приморские города недостаточно надежными, он двинулся на самые крайние рубежи своей державы - перебрался на один из островов (остров Трау) близ Спалато, перевезя туда же свою семью.

В погоню за ним был брошен стремительный Кадан, остальная же армия продолжила город за городом покорять Венгрию. После напряженной осады, был взят Гран (Эстергом) - резиденция венгерских королей и важнейший перевалочный торговый пункт на среднем Дунае. Одновременно кочевниками были захвачены практически все города правобережной Венгрии, отбиться удалось лишь немногим. Так спаслись Секешфехервар и эстергомская цитадель. В районе Чернхаде монголы разбили действовавший против них крестьянский отряд. Ожесточенному обстрелу подвергся также и монастырь св. Мартина Паннонского (Паннонхалма), но, вместо того чтобы штурмовать стены, монголы совершенно неожиданно свернули все осадные приготовления и отошли.

Это их странное поведение объяснялось смертью верховного хана Угедэя и необходимостью Батыя (да и всех монгольских царевичей, бывших в войске) участвовать в выборе нового хана. На этот титул претендовал без сомнения в первую очередь сам Бату, к великому неудовольствию его двоюродного брата - Гуюка. Именно поэтому всем монгольским армиям действовавшим в Европе Бату разослал один и тот же приказ - поворачивать на восток и идти на соединение с главной армией.

Пройдя к побережью Адриатики, Кадан начал с осады Загреба, где, как он предполагал укрывается король Венгрии (действительно ненадолго останавливавшийся там в 1241 г.). Взяв его, он кинулся на юг по следу короля который в свое время двигался вдоль побережья. Так Кадан прибыл в окрестности Спалато намного раньше, чем его ожидали. Штурм замка Клис (в 9 км. от Спалато), одного из предыдущих местопребываний Белы IV, уже почти завершившийся успехом, был немедленно прекращен, как только Кадан узнал о настоящем местопребывании короля. Молниеносный рейд - и монгольские всадники стоят на берегу пролива, отделяющего остров со стоящим на нем городом, от берега. Все переправочные средства здесь были заблаговременно уничтожены и Кадану ничего не осталось кроме как кидаться в море, пробуя достичь стен Трау на коне.

Поняв всю тщету своих усилий, он попытался "сохранить лицо". Высланный парламентер, прокричал защитникам Трау предложение сдаться, не дожидаясь, пока монголы пройдут на остров. К несчастью Кадана, жители Трау не отличались впечатлительностью, в отличие от венгерского короля, уже подготовившего корабль для бегства.

Быстро взять город возможным не представлялось. В то же время очевидно, что Кадану был дан ясный приказ - любой ценой поймать короля. Отойдя в Хорватию и Далматию, Кадан весь март держался в господствующих над побережьем, горах "пять-шесть раз спустившись к городам вниз". В конце концов иссякло даже и его безграничное терпение. Бела IV, явно не собирался выходить из своих островных укреплений, а время уходило - растояние до главных сил Бату становилось все больше и больше. После продолжительных и тяжких размышлений, монгольский принц плюнул на все.

Он еще раз прошел к Трау, и тщательно исследовал все возможности переправы. Найдя их равными нулю он направился на юг, в Боснию и Сербию. Дойдя до Рагузы, Кадан попытался было взять город но, согласно Тамасу Спалатскому "смог нанести лишь небольшие повреждения". Продолжив марш по побережью монголы полностью уничтожили города Котор, Свач и Дривасто. Эти места и стали самым крайним рубежом продвижения монголов на запад. Отсюда монголы повернули на восток и вскоре вышли в пределы Болгарии и половецкие степи. Великий западный поход был закончен.

Католическая Европа тоже не была подготовлена ко встрече с полчищами Бату, хотя сведения об их приближении поступали давно. Было известно о вторжении 1223 г. на Русь; тогда же грузинская царица Русудан писала о монголах папе. Король Бела IV отправлял доминиканские и францисканские миссии для разведки; из них особенно известна миссия доминиканца Юлиана. Да и сам великий хан писал венгерскому королю, требуя подчинения, остерегая его принимать половцев и упрекая в том, что множество ханских посольств не вернулось из Венгрии.

Император Фридрих II в письме к английскому королю Генриху III обвинял Белу в беспечности. Сам Фридрих II тоже получил письмо хана с требованием покорности и якобы ответил не без иронии, что, будучи знатоком пернатых, мог бы стать ханским сокольничим. Впрочем, тогда курсировали слухи, которым верил и папа, о тайном соглашении императора с ханом - определить достоверность этих слухов было бы весьма интересно.

Завоевание монгольскими войсками Руси, вторжение их в Польшу, Венгрию и другие земли вызвало панику в Европе. В хронике монастыря св. Пантелеона (Кельн) читаем: «Значительный страх перед этим варварским народом охватил отдаленные страны, не только Францию, по и Бургундию и Испанию, которым имя татар было дотоле неизвестно».

Во французской хронике отмечено, что страх перед монголами во Франции повлек за собой полный застой торговли; английский хронист Матвей Парижский сообщает, что на время прервалась торговля Англии с континентом, а в Германии даже возникла молитва: «Господи, избави нас от ярости татар».

Обращение Белы IV за помощью и к империи, и к папству породило переписку между государственными деятелями, анализ которой обнаружил ее полную бесполезность. Из этих писем особенно известно послание императора Фридриха II королям Англии и Франции. Император Венгрии не помог, папа ограничился призывами, собственные папские вооруженные силы ввиду из незначительности вообще не могли идти в расчет. Ближайшие соседи Венгрии - Венеция и Австрия не помогли Беле IV. Более того, венецианский хронист Андрей Дандоло писал: «Лишь принимая во внимание христианскую веру, венецианцы не причинили тогда королю вреда, хотя очень многое могли против него предпринять».

Страны Европы надолго запомнят испытанный ими ужас, само имя монголов на долгое время, вплоть до начала XIV века, будет вызывать страх, впрочем обоснованный (в Венгрии от военных действий и их непосредственных последствий (голода, болезней) население уполовинилось). Несмотря на многочисленные монгольские походы последующих десятилетий на Польшу, Венгрию и Болгарию, вторжение подобных размеров не повторится более никогда.

Источники и литература
1. Греков Якубовский Золотая орда и ее падение.
2. Der Mongolensturm/Ungarns Geschichtsschreiber 3. Koln 1985
3. Карамзин Н.М. История государства Российского. тт.2-3 М.1991
4. Карамзин Н.М. История государства Российского. тт.4 М.1991
5. Die ungarische Bilderchronik. Budapest. 1961.
6. Пашуто В.Т. Внешняя политика древней Руси. М.1968

Западный поход

Для русского историка биография Бату по существу начинается с весны 1235 года, когда на курултае, созванном великим ханом Угедеем, было объявлено о начале Западного похода. «Когда каан во второй раз устроил большой курултай и назначил совещание относительно уничтожения и истребления остальных непокорных, то состоялось решение завладеть странами Булгара, асов и Руси, которые находились по соседству становища Бату, не были ещё окончательно покорены и гордились своей многочисленностью, - читаем в «Истории завоевателя мира» персидского историка Ала ад-Дина Ата-Мелика Джувейни, жившего в середине XIII века и находившегося на службе у правителя монгольского Ирана Хулагу-хана. - Поэтому в помощь и подкрепление Бату он (Угедей) назначил царевичей: Менгу-хана и брата его Бучека, из своих сыновей Гуюк-хана и Кадагана и других царевичей: Кулькана, Бури, Байдара, братьев Бату - Хорду и Тангута, и нескольких других царевичей, а из знатных эмиров был Субатай-бахадур. Царевичи для устройства своих войск и ратей отправились каждый в своё становище и местопребывание, а весной выступили из своих местопребываний и поспешили опередить друг друга» 1 .

Бату вместе с братьями отправился в свой удел - Дешт-и-Кипчак. Но ещё до этого, исполняя монгольский обычай, он устроил пир и угощение для своих родичей и будущих соратников по Западному походу. «Бату-хан в продолжение сорока суток угощал всё это собрание, - рассказывает Абу-л-Гази, - во все эти сорок суток ни на одну минуту не были они свободны от утех и удовольствий. После сего Бату разослал по областям знаменщиков для набора войска; на этот раз собралось войска так много, что ему не было счёта». Войско Бату и оснащено было лучше других: по сведениям китайских источников, его воины получали в походе на двоих такой же паёк, какой в остальных частях армии давался на десятерых человек 2 . Они первыми вторгнутся в пределы Волжской Болгарии, и уже здесь осенью 1236 года Бату встретится с остальными царевичами, назначенными для участия в походе.

Названные царевичи принадлежали к следующему поколению Чингисидов, поколению внуков (а отчасти даже правнуков) Чингисхана. Они представляли все четыре ветви, идущие от четырёх старших сыновей «покорителя Вселенной», имевших право наследовать власть в Монгольской империи. Из сыновей Тулуя (скончавшегося ещё до начала похода, в сентябре-октябре 1232 года) Джувейни называет старшего, будущего великого хана Менгу (Мунке), и седьмого, Бучека (или Буджака); Гуюк, также впоследствии ставший великим ханом, был старшим сыном Угедея, а Кадан (Кадаган) - шестым сыном; линия Чагатая была представлена его старшим внуком Бури, вторым сыном первенца и любимца Чагатая Мутугэна (считавшегося любимцем также Чингисхана и погибшего ещё при жизни деда и на его глазах при осаде крепости Бамиан в Афганистане), и шестым сыном Байдаром; рядом с Бату были его старший брат Орда и младшие Берке (третий сын Джучи), Шибан (пятый сын) и Тангут (шестой). Наконец, среди участников похода назван и один из младших сыновей Чингисхана Кулкан (Кулькан); он родился от второй жены «покорителя Вселенной» Кулан-хатун (из меркитского племени) и хотя в отличие от четырёх старших братьев не имел права наследовать отцу, ещё при жизни отца был в остальном приравнен к ним. Как видим, всё это были не просто представители четырёх старших родов Чингисидов, но старшие представители этих родов - старшие сыновья или лица, их заменявшие.

На этот счёт имелось особое предписание великого хана. «В отношении всех посылаемых в настоящий поход, - читаем в «Сокровенном сказании», - было поведено: “Старшего сына обязаны послать на войну как те великие князья-царевичи, которые управляют уделами, так и те, которые таковых в своём ведении не имеют. Нойоны-темники, тысячники, сотники и десятники, а также и люди всех состояний обязаны точно так же выслать на войну старшего из своих сыновей. Равным образом старших сыновей отправят на войну и царевны и зятья… По отправке в поход старших сыновей получится изрядное войско. Когда же войско будет многочисленно, все воспрянут и будут ходить с высоко поднятой головой. Вражеских же стран там много, и народ там свирепый. Это - такие люди, которые в ярости принимают смерть, бросаясь на собственные мечи (едва ли не отголосок рассказов мусульманских писателей о древних руссах и франках. - А. К). Мечи же у них, сказывают, остры. Вот почему я, Угедей-хан, повсеместно оповещаю о том, чтобы нам, со всей ревностию к слову нашего старшего брата Чаадая, неукоснительно выслать на войну старших сыновей. И вот на основании чего отправляются в поход царевичи Бату, Бури, Гуюк, Мунке и все прочие”» 3 . Поход на запад становился общим делом всех наследников Чингисхана, в полном смысле слова исполнением священной воли основателя Монгольской империи.

Особая роль в походе отводилась старшему сыну Угедея Гуюку и внуку Чагатая Бури. На первого было возложено «начальствование над выступившими в поход частями из Центрального улуса»; Бури же был поставлен «над всеми царевичами, отправленными в поход», - то есть фактически встал во главе почти всего монгольского войска, за исключением собственных сил Бату. Это делало Бури, человека молодого, но весьма амбициозного, едва ли не центральной фигурой всего предприятия. Родившийся от некой простолюдинки, жены домашнего слуги его отца, Бури был смел до дерзости. К тому же он ненавидел Бату, унаследовав ненависть к сыну Джучи от отца и деда, и это не могло не привести к их столкновению. Не менее амбициозен был Гуюк, также питавший откровенную неприязнь к Бату При этом Гуюк успел проявить себя в ходе предшествующих войн, в частности в китайской кампании; летописи не раз называют его имя (как и имя Менгу), рассказывая о взятии отдельных китайских городов. Бату ничем подобным похвастаться не мог. И хотя его имя называлось первым среди имён участвовавших в походе царевичей, хотя основной целью похода было расширение его удела - Улуса Джучи, ему ещё только предстояло завоевать первенство не на словах, а на деле, стать подлинным предводителем монгольского войска. Забегая вперёд скажу, что Бату удастся добиться этого - но не столько военными, сколько политическими методами, используя такие свои качества, как хладнокровие, выдержка, а также умение использовать промахи и невоздержанность соперников.

Из всех старших царевичей, участвовавших в походе, лишь с одним у Бату с самого начала установились более или менее доверительные отношения. Это был Менгу, старший сын Тулуя. И дело не только в том, что Джучи при своей жизни не враждовал с Тулуем, как враждовал он с Чагатаем и Угедеем. Отношения внутри «Золотого рода» наследников Чингисхана были весьма сложными. Мать Менгу, ханша Соркуктани-беги, ставшая после смерти мужа главой его многочисленного семейства и весьма влиятельная в Монгольской империи, нуждалась в некоторой опоре вне своего клана и нашла эту опору в Бату, главе клана Джучи. Известно о трениях, возникших между Соркуктани-беги и великим ханом Угедеем. Так, последний вознамерился сделать Соркуктани женой своего сына Гуюка, но ханша нашла в себе силы воспротивиться этому брачному проекту 4 . Кроме того, Угедей самовольно передал второму своему сыну Кудэну часть того войска (две тысячи воинов), которое принадлежало Тулую и его сыновьям. Естественно, что Менгу видел в Гуюке - своём несостоявшемся отчиме! - прямого соперника, а в Бату - соответственно, союзника. И расчёты Менгу оправдались: именно поддержка Бату впоследствии обеспечит ему ханский престол.

Рашид ад-Дин рассказывает, что первоначально Угедей намеревался и сам выступить в поход против кипчаков. Великий хан был известен любовью к роскоши и удовольствиям. По словам персидского историка, большую часть времени он «был поглощён различными наслаждениями с красивыми жёнами и луноликими пленительницами сердец»; кроме того, он «очень любил вино и постоянно находился в опьянении и допускал в этом отношении излишества» - Угедей и сам признавался в этом своём пороке. Тем не менее заботы об устроении державы тоже увлекали великого хана. После того как он собрал курултай и «целый месяц беспрерывно родственники в согласии пировали с раннего утра до звезды», хан «обратился к устроению важных дел государства и войска. Так как некоторые окраины государства ещё не были полностью покорены, а в других областях действовали шайки бунтовщиков, он занялся исправлением этих дел. Каждого из родственников он назначил в какую-нибудь страну, а сам лично намеревался направиться в Кипчакскую степь». Это, однако, пришлось не по вкусу его младшим родственникам. Общее мнение выразил Менгу, который, «хотя и был ещё в расцвете молодости», тем не менее, по словам Рашид ад-Дина, обладал и разумностью, и опытностью. «Мы все, сыновья и братья, стоим в ожидании приказа, чтобы беспрекословно и самоотверженно совершить всё, на что последует указание, дабы каану заняться удовольствиями и развлечениями, а не переносить тяготы и трудности походов, - так передаёт его слова персидский историк. - Если не в этом, то в чём же ином может быть польза родственников и эмиров несметного войска?» Речь Менгу была одобрена всеми родичами; тогда-то, рассказывает Рашид ад-Дин, «благословенный взгляд каана остановился на том, чтобы царевичи Бату, Менгу-каан и Гуюк-хан вместе с другими царевичами и многочисленным войском отправились в области кипчаков, русских, булар, маджар, башкирд, асов, в Судак и в те края и все их завоевали; и они занялись приготовлениями к этому походу» 5 .

Трудно сказать, насколько этот рассказ достоверен в деталях. Но он может свидетельствовать о том, что между старшими и младшими Чингисидами наметились серьёзные расхождения. Менгу, представитель младшего поколения наследников Чингисхана, открыто указывал великому хану, чем ему надлежит заниматься, а во что не стоит вмешиваться. Опираясь, в частности, на это свидетельство, исследователи полагают, что выступление в поход столь значительного числа царевичей, и особенно старших сыновей тех «великих князей-царевичей», «которые управляли уделами», может отчасти объясняться желанием Угедей-хана обезопасить свою власть и избавиться на время от присутствия в центральном улусе молодых, но уже слишком влиятельных и амбициозных племянников 6 .

Ко времени подготовки к походу относится несколько важнейших мероприятий центральной власти. Во-первых, с целью сбора средств для похода были установлены налоги: копчур - налог со скота, определяемый как одна голова скота с каждых ста голов, и налог с зерна: один тагар (мера) пшеницы с каждых десяти тагаров «для расходования на бедных». Во-вторых, «для того, чтобы происходило беспрерывное прибытие гонцов как от царевичей, так и от его величества каана в интересах важных дел», во всех странах, завоёванных монголами, были поставлены особые почтовые станы со сменами лошадей, вьючных животных и людей - так называемые ямы (по-монгольски «джам», от китайского «чжань» - «станция»). Для выполнения этого указа и учреждения ямов были отправлены гонцы и назначены четыре особых чиновника, по одному от каждого из четырёх старших представителей рода - самого великого хана, его старшего брата Чагатая, Бату и вдовы Тулуя Соркуктани-беги. (Бату представлял некий Суку-Мулчитай, имя которого в источниках более не упоминается.) «При настоящих способах передвижения наших послов, - объяснял это своё распоряжение Угедей, - и послы едут медленно, и народ терпит немалое обременение». А посему был установлен следующий непременный порядок: «повсюду от тысяч выделяются смотрители почтовых станций - ямчины и верховые почтари - улаачины; в определённых местах устанавливаются станции - ямы, и послы впредь обязуются, за исключением чрезвычайных обстоятельств, следовать непременно по станциям, а не разъезжать по улусу». Указ Угедея определял нормы содержания ямов и грозил жестокими карами за их нарушение: «… На каждом яме должно быть по двадцати человек улаачинов. Отныне впредь нами устанавливается для каждого яма определённое число улаачинов, лошадей, баранов для продовольствия проезжающим, дойных кобыл, упряжных волов и повозок. И если впредь у кого окажется в недочёте хоть коротенькая верёвочка против установленного комплекта, тот поплатится одной губой, а у кого недостанет хоть спицы колёсной, тот поплатится половиною носа» 7 .

Учреждение ямов сыграло огромную роль в истории не одной только Монгольской империи. Пройдёт время, и ямская служба, столь необходимая на громадных пространствах Евразии, будет унаследована Московским царством, а затем и Российской империей. Значение ямов понимали и сам Угедей, ставивший себе это в особую заслугу, и его брат Чагатай. «Из доложенных мне мероприятий я считаю самым правильным учреждение ямов», - сообщал он великому хану И добавлял, упоминая выступившего в Западный поход Бату: «Я тоже озабочусь учреждением ямов, поведя их отсюда навстречу вашим. Кроме того, попрошу Батыя провести ямы от него навстречу моим». Так, практически одновременно, создавались становой хребет и кровеносная система великой Евразийской империи.

Б?льшая часть монгольского войска двигалась весьма неспешно. Оказавшийся в Монгольских степях как раз перед началом Западного похода, в 1235–1236 годах, китайский посол Сюй Тин встретил многочисленное монгольское войско, двигавшееся мимо него безостановочно в течение нескольких дней. Китайского посла особенно удивило то, что большинство в этом войске составляли юноши, даже подростки, в возрасте тринадцати-четырнадцати лет. Когда он спросил, чем это объяснить, ему ответили, что войско послано «воевать мусульманские государства, куда три года пути. Тем, кому сейчас 13–14 лет, будет 17–18 лет, когда достигнут тех мест, и все они уже будут превосходными воинами» 8 . Название «мусульманские государства» было для китайцев синонимом далёких западных земель. Кто знает, возможно, именно встреченные Сюй Тином юнцы и были теми, кто спустя несколько лет обрушит свой удар не только на мусульманские земли Волжской Болгарии, Ирана или Малой Азии, но и на христианскую Русь?!

Так начинался завоевательный поход монголов в Европу. Впрочем, завоевательным он называется нами сегодня; таковым он стал для народов, разорённых, уничтоженных и завоёванных монголами. Сами же монголы несколько иначе смотрели на происходящее. Для них это было не столько завоевание чужого, сколько утверждение своей власти на те страны и народы, которые принадлежали им по праву - праву силы и праву установлений «покорителя Вселенной» Чингисхана.

В этом смысле наследников Чингисхана можно назвать и наследниками великого «золотого царя» - «алтан-хана» - китайского императора, империя которого была завоёвана ими. Само её название - «Поднебесная», или «Срединное царство», - точно определяло её положение в мире как единственной империи, власть которой распространяется на всё земное пространство, осеняемое небом. Ещё и в XVII–XVIII веках (не говоря о более ранних временах), и даже позднее китайские богдыханы смотрели на приезжавших в их страну чужеземцев - купцов и послов иностранных держав - исключительно как на своих подданных и принимали посольские дары и подношения как изъявление покорности, как дань, привозимую с отдалённых краёв «Поднебесной» империи. Для китайцев окружающие их народы были «варварами», и они отгораживались от них Великой стеной, но когда «варвары» заняли императорский трон, ситуация изменилась только отчасти. Монголы с таким же презрением относились к китайцам, как и к другим покорённым народам (хотя многому научились у них). Но представление о том, что их империя - единственная, что мир принадлежит им, было присуще им в не меньшей степени. («Силою Бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, и кончая теми, где заходит, пожалованы нам» - так утверждал в своём послании римскому папе великий хан Гуюк в ноябре 1246 года 9 .) Монголы считали своими любые земли, «куда доходили кони их полчищ» (по выражению арабского учёного-энциклопедиста первой трети XIV века ан-Нувейри). А потому земли кипчаков, русских, болгар и других народов и представлялись им той «некоторой окраиной» их государства, которая «ещё не была полностью покорена» ими. При этом, в отличие от китайцев, монголы были кочевниками, а значит, изначально привычны к набегу, к поиску новых мест для кочевий, к овладению ими в кровопролитных войнах с другими племенами. Китайцы настолько презирали окружающих их «варваров», что считали войны с ними, завоевание их земель делом абсолютно бессмысленным. Монголы же были рождены для войны, и война надолго стала главным и единственным способом их существования.

Вся держава Чингисхана была построена как один военный лагерь. Она делилась на «центр» и «правое» и «левое» «крылья». Последние, в свою очередь, были поделены на «тьмы», или «тумены» (способные выставить 10 тысяч воинов), а те - на тысячи, сотни и десятки, так что ни один монгол в возрасте от пятнадцати до семидесяти лет не мог находиться вне своего подразделения. Во главе каждого из этих подразделений стояли, соответственно, темники, тысячники, сотники и десятники. При этом был установлен весьма жестокий порядок: если во время военных действий из десяти человек бежали один или двое, то казнили весь десяток. Так же поступали и в том случае, если один или двое смело вступали в бой, а остальные не следовали за ними; если кто-то из десятка попадал в плен и не был освобождён своими товарищами, то последних также могла ждать смерть. Военачальники монголов, как правило, непосредственно не участвовали в битвах - что было отличительной чертой монгольского войска и позволяло умело руководить им на любом этапе сражения. Но при этом соблюдалось правило: если темник или тысячник погибал в бою, то его дети или внуки наследовали его ранг, а если он умирал своей смертью, от болезни, «тогда его дети или внуки опускались на один ранг ниже». Точно так же если сотник умирал от старости или же темник перемещал его на другую должность, «то обе эти должности не подлежали наследованию» 10 . Подобные установления скрепляли монгольское войско невиданной для иных племён и народов дисциплиной. Монголы очень редко сдавались в плен, были неустрашимы и неудержимы в бою.

Превосходили они своих врагов и технической оснащённостью и тактической выучкой. Монголы, можно сказать, рождались всадниками. Их с младенчества накрепко привязывали к спине коня, и в таком положении они повсюду следовали за матерью. «В три года их привязывают верёвками к луке седла, так что рукам есть за что держаться», и пускают коней «нестись во весь опор, - доносил своему правительству в 1233 году китайский посол к «чёрным татарам» (монголам) Пэн Да-я. - В четыре-пять лет им дают маленький лук и короткие стрелы, вместе с которыми они и растут. Круглый год они занимаются охотой в поле. Все они стремительно носятся на лошадях, при этом они стоят на носках в стременах, а не сидят, поэтому основная сила у них находится в икрах… Они быстры, как идущий смерч, и могучи, как давящая гора. Поскольку в седле они поворачиваются налево и переворачиваются направо с такой скоростью, как будто крылья ветряной мельницы, то могут, повернувшись налево, стрелять направо, причём не только туда - целятся ещё и назад. Что касается их стрельбы в пешем положении, то они становятся, широко раздвинув ноги, делают широкий шаг и изгибаются в пояснице, наполовину согнув ноги. Поэтому они обладают способностью пробивать панцирь своей стрельбой из лука» 11 . Это же отмечали и современники-европейцы: «Стреляют они дальше, чем умеют другие народы»; «Они отличные лучники»; «…более искусные… чем венгерские и команские (половецкие. - А. К.), и луки у них более мощные» 12 . Для устрашения врагов монголы применяли особые «свистящие», или «гремучие», стрелы - с просверленными наконечниками, издававшими при полёте ужасающий свист. Их копья были снабжены специальными крючьями, при помощи которых они стаскивали вражеских всадников с коней. Панцири у монголов были изготовлены из кожаных ремней, сплетённых в несколько слоёв (на Руси такие панцири называли «ярицами») и в отдельных случаях снабжённых металлическими пластинами. Лёгкие и удобные, они были неуязвимы для стрел противника на том расстоянии, на котором сами монголы пробивали вражеские доспехи насквозь. Для эпохи Средневековья подобное преимущество сопоставимо с тем, какое уже в Новое время, после изобретения огнестрельного оружия, получат европейцы над «варварами» и дикарями, не знающими «огненного боя». Но мало того что монголы обладали врождёнными качествами воинов-наездников. Они многому научились у завоёванных ими тангутов, китайцев и мусульман-хорезмийцев, переняли их опыт, их способы ведения боевых действий, овладели передовой по тем временам военной техникой - камнемётными машинами, мощными самострелами, передвижными башнями, таранами, катапультами, а от китайцев научились использовать при осаде порох, которого в Европе ещё не знали. Огненные стрелы монголов и зажигательные и разрывные снаряды на основе нефти и пороха сеяли панику среди врагов. В войске монголов находились инженеры из числа китайцев и тангутов; они и руководили осадными работами при взятии среднеазиатских и европейских городов.

Выносливость монголов не знала пределов. Они были привычны и к жестокому зною, и к лютой стуже (ибо и то и другое не редкость для Монголии), могли проводить в походе по несколько дней без отдыха, не возили за собой обозов и провианта. Обычной их пищей служила баранина, реже конина; пили они также кобылье и овечье молоко, но вообще могли питаться всем, что находили, не делая никаких различий между «чистой» и «нечистой» пищей и не брезгуя даже внутренностями убитых ими животных, выдавливая кал руками и съедая всё остальное. Во время стремительного похода они могли вообще обходиться без еды, в крайнем случае для поддержания сил пили свежую конскую кровь - а она была всегда, что называется, под рукой. «Их пищу составляет всё, что можно разжевать, именно они едят собак, волков, лисиц и лошадей, а в случае нужды вкушают и человеческое мясо, - писал о монголах монах-францисканец Джиованни дель Плано Карпини, отправившийся с посольством в их землю. - …Хлеба у них нет, равно как зелени и овощей и ничего другого, кроме мяса; да и его они едят так мало, что другие народы могут с трудом жить на это». Монах-итальянец знал, о чем писал, поскольку почти полтора года провёл среди монголов, довольствуясь выдаваемым ему скудным пайком, недостаточным даже для него, привыкшего к посту и воздержанию. Не кажутся фантастическими и его слова о вынужденном каннибализме монголов. Рашид ад-Дин, автор официальной истории Чингисхана и его ближайших преемников, рассказывает об одном эпизоде китайской кампании: когда войска сына Чингисхана Тулуя находились в пути, «у них не осталось провианта, и дошло до того, что они ели трупы умерших людей, павших животных и сено». И тем не менее поход продолжился и увенчался очередной победой над войсками китайского императора. Другую историю (вероятно, уже расцвеченную легендой) приводит Плано Карпини: во время осады главного китайского города монголам «не хватило вовсе съестных припасов», и тогда Чингисхан приказал своим воинам, «чтобы они отдавали для еды одного человека из десяти»! 13 Подобные истории, передаваемые из уст в уста, внушали противникам монголов ещё больший ужас, нежели многочисленные истории о зверствах монголов по отношению к врагам.

Нечто необыкновенное представляли собой и монгольские лошади - главная движущая сила любых завоевательных походов того времени. Низкорослые, но невероятно выносливые, они могли добывать себе пропитание сами - даже там, где другие лошади умирали от голода, например, в заснеженной степи, разгребая копытами снег. Эти лошади «очень крепкие, имеют спокойный покладистый нрав и без норова, способны переносить ветер и мороз долгое время, - писали побывавшие в Монгольских степях китайские дипломаты, большие знатоки лошадей. - …Во всех случаях быстрой скачки у татар нельзя досыта кормить лошадей, их всегда (после скачки) освобождают от сёдел, непременно связывают так, чтобы морда была задрана вверх, и ждут, пока их ци (жизненная сила. - А. К.) придёт в равновесие, дыхание успокоится и ноги охладятся». Каждому монгольскому воину полагалось иметь не одну, а нескольких лошадей: обычно двух-трёх, а для начальников - по шести-семи и больше. Уставшую лошадь никогда не осёдлывали вновь, но давали ей отдохнуть. Ещё и поэтому монгольское войско было значительно мобильнее любого другого. В бою лошадь также была защищена кожаным панцирем - «личиной» (прикрывающей морду) и «коярами» (прикрывающими грудь и бока). Это не стесняло движений лошади, но хорошо защищало её от стрел и копий. Монголы и их лошади умели переправляться через самые широкие и глубокие реки. Для этой цели каждый монгол имел особый кожаный мешок, накрепко завязывающийся и наполняемый воздухом; туда складывали всё необходимое для войны, а иногда помещались и сами воины (такие импровизированные судна из бычьей или воловьей кожи могли служить для нескольких человек). Эти мешки привязывали к хвостам лошадей и заставляли их плыть вперёд наравне с теми лошадьми, которыми управляли люди. Причём лошади плыли в строго определённом порядке, позволявшем сразу же по завершении переправы вступить в сражение.

Огромное внимание монголы уделяли разведке, тщательному изучению противника и местности, в которой предстояло воевать. Прирождённые степняки, они обладали поистине орлиным зрением, исключительным глазомером, легко находили ориентиры в любой, даже совершенно незнакомой им местности. «Их движущееся войско всё время опасается внезапного удара из засады», сообщают китайские дипломаты, а потому «даже с флангов… в обязательном порядке прежде всего высылаются во все стороны» конные дозоры. «Они внезапно нападают и захватывают тех, кто или живёт, или проходит там, чтобы выведать истинное положение дел, как то: какие дороги лучшие и можно ли продвинуться по ним; какие есть города, на которые можно напасть; какие земли можно воевать; в каких местах можно стать лагерем; в каком направлении имеются вражеские войска; в каких местностях есть провиант и трава». В зависимости от полученных сведений монголы и действовали, применяя различные хитрости и уловки - то охватывая противника с флангов, то заманивая его в заранее подготовленную ловушку. Как правило, они опережали противника на несколько ходов. Начиная войну, они уже всё знали о своих врагах, в то время как их собственные намерения оставались неизвестными. Словом, это были идеальные воины, обладавшие какими-то непостижимыми, сверхъестественными способностями к войне, к уничтожению себе подобных. Не знающие ни жалости, ни сострадания, превосходящие силой, свирепостью и скоростью передвижений все известные тогда племена и народы, они казались выходцами из какого-то совсем иного мира - да они и были представителями иного, неведомого европейцам мира, иной, неведомой им цивилизации. Сегодня их, наверное, назвали бы сверхлюдьми . В категориях же Средневековья нашлось другое выражение, более ёмкое и определённое. Современники увидели в неведомых пришельцах посланцев преисподней, выходцев из ада - «тартара», предвестников приближающегося - и уже вплотную приблизившегося! - конца света.

Но, пожалуй, главной особенностью войн, которые вели монголы, было использование ими покорённых народов в качестве авангарда своих войск, живого щита или тарана. «Во всех завоёванных странах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасения, что когда-нибудь могут оказать какое-либо сопротивление. Годных для битвы воинов и поселян они, вооруживши, посылают против воли в бой впереди себя, - сообщал накануне вторжения монголов на Русь венгерский монах-миссионер Юлиан. - …Воинам… которых гонят в бой, если даже они хорошо сражаются и побеждают, благодарность невелика; если погибают в бою, о них нет никакой заботы, но если в бою отступают, то безжалостно умерщвляются татарами. Поэтому, сражаясь, они предпочитают умереть в бою, чем под мечами татар, и сражаются храбрее…» 15 Именно эти многотысячные массы людей и посылались прежде всего на штурм крепостей, в том числе и тех, которые принадлежали их собственным правителям; естественно, что они первыми и гибли от стрел и камней осаждённых. «Всякий раз при наступлении на большие города они сперва нападают на маленькие города, захватывают в плен население, угоняют его и используют на осадных работах, - писал в 1221 году побывавший у монголов посол южнокитайского Сунского государства Чжао Хун. - Тогда они отдают приказ о том, чтобы каждый конный воин непременно захватил десять человек. Когда людей захвачено достаточно, то каждый человек обязан набрать сколько-то травы или дров, земли или камней. [Татары] гонят их день и ночь; если люди отстают, то их убивают. Когда люди пригнаны, они заваливают крепостные рвы вокруг городских стен тем, что они принесли, и немедленно заравнивают рвы; некоторых используют для обслуживания колесниц… катапультных установок и других работ. При этом [татары] не щадят даже десятки тысяч человек. Поэтому при штурме городов и крепостей они все без исключения бывают взяты. Когда городские стены проломлены, [татары] убивают всех, не разбирая старых и малых, красивых и безобразных, бедных и богатых, сопротивляющихся и покорных, как правило, без всякой пощады» 16 . Чудовищная жестокость, парализующая всякую волю к сопротивлению, - вот ещё одна страшная черта монгольских войн. При взятии вражеских городов действовало жёсткое правило, откровенно сформулированное знаменитым китайским министром первых монгольских ханов Елюй Чуцаем: «Как только враг, отклонив приказ о сдаче, выпускал хотя бы одну стрелу или метательный камень по осаждающим войскам, в соответствии с существовавшей государственной системой все убивались без пощады во всех случаях». Так, накануне падения китайской столицы Кайфын командовавший войсками Субедей прислал к великому хану донесение: «Этот город долго сопротивлялся нам, убито и ранено много воинов, поэтому [я] хочу вырезать его весь» 17 .

Так было при завоевании Китая; так будет и при завоевании Волжской Болгарии, Руси, Венгрии… Войска покорённых стран («погибших государств», по терминологии китайских историографов) составляли значительную часть и собственно монгольского войска. Это повелось ещё с тех пор, когда воины Чингисхана воевали с соседними, родственными им племенами - найманами, татарами, меркитами, кереитами и прочими, вошедшими в состав их армии; это продолжилось и в ходе последующих завоевательных походов. А потому по мере продвижения на запад монгольское войско не ослабевало, как это обыкновенно бывает во время длительных военных кампаний, особенно на чужой, вражеской территории, а, наоборот, усиливалось, становилось многолюднее. Впрочем, мы ещё поговорим об этом подробнее, когда речь пойдёт об участии кипчаков-половцев, асов-аланов, «морданов», да и русских в завоевательных походах Батыя и его полководцев.

Упомянутый выше венгерский монах Юлиан привёл ещё одно любопытное свидетельство на сей счёт: всех тех людей, которых монголы заставляют служить себе, они «обязывают… впредь именоваться татарами». Таково одно из объяснений названия, под которым монголы выступают почти во всех средневековых источниках - не только русских, но и китайских, арабских, персидских, западноевропейских и т. д. В действительности монголы сами себя татарами никогда не называли и с татарами издавна враждовали: так, именно татарами некогда был убит отец Чингисхана Есугай-Баатур; впоследствии Чингисхан жестоко отомстил за смерть отца и в кровопролитной войне истребил почти всех татар. И тем не менее их имя прочно соединилось с именем его собственного народа. И дело здесь не в желании самих монголов называть этим именем поверженных врагов, как полагал Юлиан; и даже не в том, что оставшиеся в живых татары будто бы составляли авангард их армии и потому повсюду «распространилось их имя, так как везде кричали: “Вот идут татары!”», как ошибочно думал побывавший у монголов монах-францисканец Гильом Рубрук 18 . Современные исследователи акцентируют внимание на том, что татарские племена были историческими предшественниками монголов и последние со временем заняли их место. Монголоязычные татары жили в Восточной Монголии; их коренной юрт располагался у озера Буир-Нур, вблизи кочевий собственно монголов. Во времена, предшествовавшие рождению Чингисхана, татары господствовали во всём этом регионе, так что «из-за их чрезвычайного величия и почётного положения другие тюркские роды… стали известны под их именем и все назывались татарами», - замечает в своём экскурсе в историю монголов Рашид ад-Дин. Ещё в XI веке обширные пространства между Северным Китаем и Восточным Туркестаном именовались по их имени «Татарской степью» (подобно тому как «Кипчакской степью» - Дешт-и-Кипчак - именовали пространства между Западным Туркестаном и Нижним Подунавьем). И когда полтора столетия спустя монголы заняли эти громадные территории, подчинили их своей власти, в тюркской и мусульманской среде они и сами стали именоваться татарами. От половцев это название стало известно на Руси и в Венгрии, а затем и во всей латинской Европе 19 . Оно и закрепилось в исторической традиции за монголами и всем разноэтническим населением их империи. Так что к современным татарам это название имеет весьма отдалённое отношение. Земли же, завоёванные монголами, - огромные пространства Восточной Европы и Центральной Евразии, включая Русь - будущее Московское государство, - на долгие столетия стали обозначаться на европейских картах зловещим словом «Тартария», в котором легко можно расслышать не только имя самих татар - то есть монголов, но всё то же название преисподней - чудовищного «тартара» - обиталища демонов и прочей тёмной силы…

Но вернёмся к событиям, непосредственно предшествовавшим великому Западному походу. Войска центральных улусов Монгольской империи «все сообща» пришли в движение в феврале - марте 1236 года. Б?льшую часть весны и летние месяцы они провели в пути, сообщает Рашид ад-Дин, «а осенью в пределах Булгара соединились с родом Джучи: Бату, Ордой, Шибаном и Тангутом, которые также были назначены в те края». «От множества войска земля стонала и гудела, а от многочисленности и шума полчищ столбенели дикие звери и хищные животные» - так описывает начало похода Джувейни.

Незадолго до вторжения монголов в Волжскую Болгарию, 3 августа 1236 года, случилось солнечное затмение, наблюдавшееся по всей Восточной Европе и отмеченное летописцами. Тьма накрыла солнце сначала с запада, оставив лишь узкий серп («словно месяц четырёх дней»), а затем ушла на восток 20 . В этом небесном знамении многие увидели предвестие будущих грозных событий: «…И были страх и трепет на всех видящих и слышащих сие…» Первый удар монгольского войска пришёлся по Волжской Болгарии - сильнейшему мусульманскому государству Восточной Европы. Напомню, что ещё в 1223 году болгары нанесли поражение отряду Джебе и Субедея, возвращавшемуся домой после первого похода на запад. Тогда болгары применили излюбленную тактику самих монголов, сумев заманить их в заранее подготовленную ловушку. И позднее болгарам приходилось постоянно сталкиваться с монгольскими отрядами, нападавшими на их земли. Так было в 1229 году, когда монголы захватили Саксин и разбили болгарские заставы на Яике; так было и три года спустя, в 1232 году, когда монголы вновь появились в их пределах и «зимовали, не доходя до Великого города Болгарского». Ещё в 1230 году, вскоре после поражения на Яике, болгары заключили мир с владимиро-суздальским князем Юрием Всеволодовичем, сильнейшим из русских князей того времени, и тем обезопасили свои западные рубежи. До времени казалось, что им удаётся сдерживать натиск грозного врага. Но то были лишь передовые, разведывательные отряды. Когда монголы всей своей мощью обрушились на болгар, участь их была решена.

Лето 1236 года войска Бату и его братьев провели у самых границ Болгарской земли. Именно в это время здесь оказался венгерский монах-доминиканец Юлиан, направлявшийся с миссионерскими целями к венграм-язычникам (уграм), жившим в Приуралье. Помимо миссионерских Юлиан преследовал и иные, секретные цели; во всяком случае, он и тогда, и позднее действовал очень умело, добывая важные сведения о передвижениях и намерениях монголов 21 . Юлиану удалось отыскать своих давно потерянных сородичей, но здесь же он нашёл и «посла татарского вождя» - едва ли не посла самого Бату, который вёл с уграми какие-то переговоры. От этого посла Юлиан узнал, что монгольское войско находилось по соседству, на расстоянии пяти дневных переходов; оно намеревалось «идти против Алемании» (Германии) и только дожидалось «другого, которое послали для разгрома персов» 22 . Упоминание о персах, равно как и об Алемании как о главной цели Западного похода монголов, не вполне верно (не исключено, что это результат целенаправленной дезинформации монгольского посла). Но вот то, что «другое войско» должно было соединиться с первым, - факт несомненный. И мы знаем, что во главе этого «другого» войска, шедшего из глубин Азии, были старшие царевичи Монгольской империи, а вёл войско лучший полководец империи Субедей-Баатур, прекрасно знавший и местность, в которой монголам предстояло воевать, и все повадки и уловки противника.

Происходивший из монгольского племени урянхаев, Субедей, «отважный храбрец, отличный наездник и стрелок», очень рано перешёл на службу Чингисхану 23 . Он начинал карьеру в качестве «сына-заложника», потом был десятником, сотником и так прошёл все ступени воинской службы, в конце концов породнившись с Чингисидами через брак с принцессой из их рода Тумегань. «Опорой и поддержкой в кровавых битвах» называл его Чингисхан, а враги именовали «псом», «откормленным человеческим мясом» и готовым на всё ради достижения поставленной цели. У них «…железные сердца, сабли вместо плёток. Они питаются росой, ездят верхом на ветре. В дни битв они едят человеческое мясо, в дни схваток им пищей служит человечина» - такими казались недругам монголов полководцы Чингисхана, и первый из них - Субедей-Баатур 24 . «Им молвишь: “ Вперёд, на врага!” / И кремень они сокрушат. / Назад ли прикажешь подать - / Хоть скалы раздвинут они, / Бел-камень с налёту пробьют, / Трясины и топи пройдут» - а это уже слова самого Чингисхана о людях, подобных его верному «цепному псу» 25 . 61-летний Субедей (он родился в 1175 году) фактически возглавил Западный поход, как возглавлял он прежние походы и во времена Чингисхана, и при Угедей-хане. Остальные царевичи могли чувствовать себя спокойно «под его крылышком», как выразится позднее сам Угедей, подводя итоги военной кампании Бату на Руси и в других странах Запада. Впрочем, свой отличный полководец имелся и у Бату - вместе с ним (а отчасти вместо него) его войсками в Западном походе предводительствовал Буралдай (или Бурундай, как будут называть его русские летописи), сородич и преемник знаменитого Боорчи-нойона, первого сподвижника и эмира Чингисхана и предводителя «правого крыла» всего монгольского войска.

Объединившись, войска приступили к решительным действиям. «Бату с Шибаном, Буралдаем и с войском выступил в поход против буларов (здесь: болгар. - А. К.) и башгирдов (башкир; здесь, вероятно: уральских венгров. - А. К.)… и в короткое время, без больших усилий, овладел ими и произвёл там избиение и грабёж», - сообщает Рашид ад-Дин 26 и далее добавляет: «Они (монголы. - А. К.) дошли до Великого города и до других областей его, разбили тамошнее войско и заставили их покориться». Правда, приложить усилия монголам, конечно, пришлось. У болгар было сильное войско, в стране имелось множество крепостей, некоторые из них, по словам современника, могли выставить до 50 тысяч воинов. Особенно укреплена была столица страны - Великий город, как одинаково называли его русские летописцы и восточные хронисты. Город располагался на реке Малый Черемшан, на месте Билярского городища (в нынешнем Алексеевском районе Татарстана), примерно в 40 километрах южнее Камы 27 . К началу XIII века он входил в число крупнейших городов Европы. Город был окружён несколькими валами и рвами, в центре располагалась цитадель, защищённая мощной, до 10 метров толщиной, деревянной стеной. Имелись и колодцы с хорошей питьевой водой, так что город казался прекрасно приспособленным и к отражению вражеского штурма, и к длительной осаде. Увы, именно в этих колодцах археологи и находят трагические свидетельства последних минут жизни защитников города: людей сбрасывали сюда ещё живыми, обрекая на мучительную смерть… «Сначала они (царевичи) силою и штурмом взяли город Булгар, который известен был в мире недоступностью местности и большою населённостью, - сообщает современник событий Джувейни. - Для примера подобным им жителей (частью) убили, а частью пленили». О том же писал и русский летописец: «Той же осенью пришли от восточной страны в Болгарскую землю безбожные татары, и взяли славный Великий город Болгарский, и перебили оружием от старца и до юного и до сущего младенца, и взяли товара множество, а город их пожгли огнём и всю землю их полонили» 28 . Как свидетельствуют археологи, столица Великой Болгарии так и не возродилась: новое поселение возникнет здесь по соседству со старым, превратившимся в пепелище 29 .

Та же участь будет ждать и другие города, оказавшиеся на пути монгольского войска. Завоеватели щадили лишь тех, кто сразу и безоговорочно признавал их власть, да и то не всегда. Любые же попытки сопротивления, как мы знаем, подавлялись безжалостно. Когда осенью 1237 года уже известный нам монах Юлиан вторично направится для проповеди к язычникам-венграм, он, достигнув пограничья Русской и Болгарской земель, с ужасом узнает, что ему некуда дальше идти и некому проповедовать: «О, горестное зрелище, внушающее ужас всякому! Венгры-язычники, и булгары, и множество царств совершенно разгромлены татарами».

Впрочем, полное истребление жителей не входило в планы завоевателей. В этом случае некому было бы работать на них, выплачивать дань, обеспечивать их всем необходимым. Бату и другие царевичи с готовностью приняли тех болгарских князей, которые изъявили им покорность. Таковых оказалось двое - некие Баян и Джику: «они были щедро одарены» и «вернулись обратно», то есть возвратили себе власть, ограниченную, правда, признанием власти монгольских ханов. Точно так же будут вести себя монгольские завоеватели и на Руси, и в других захваченных ими странах. Беспощадное разорение страны, чудовищная жестокость, насилие - и в то же время признание за князьями, выразившими свою покорность новым властителям, всех ранее принадлежавших им земель, вполне милостивое обращение с ними, включение их в существующие в Монгольской империи структуры власти.

Покорение Болгарии оказалось, однако, далеко не окончательным. Когда монголы покинут пределы страны и обрушатся на русские земли, болгарские князья - очевидно, те же Баян и Джику - восстанут против завоевателей. Понадобятся новый поход в их земли самого Субедея, новые кровавые расправы. В конечном же счёте Великая Болгария на Волге прекратит своё существование как самостоятельное государство, а её земли войдут в собственный улус Бату и его потомков.

Разгромив Болгарию, монгольское войско разделилось. Сам Бату, его братья, а также царевичи Кадан и Кулкан двинулись в земли соседних с Болгарией поволжских народов - мокши и эрзи (мордвы), а также буртасов (этническая принадлежность которых точно не определена) - и, как сообщает Рашид ад-Дин, «в короткое время завладели ими». Воинственные мордовские племена в то время враждовали друг с другом; один из мордовских князей, Пуреш, правитель мокшан, был союзником владимиро-суздальского князя Юрия Всеволодовича; его противник Пургас (правитель эрзян) делал ставку на волжских болгар и жестоко враждовал с Русью. Разные пути выбрали они и в отношении вторгшихся в их страну монголов. «Там было два князя, - сообщал о «царстве морданов» (мордвы) венгр Юлиан. - Один князь со всем народом и семьёй покорился владыке татар (по-видимому, Пуреш. - А. К.), но другой с немногими людьми направился в весьма укреплённые места, чтобы защищаться, если хватит сил». Этим вторым князем, по всей вероятности, был Пургас; войну с ним монголы возобновят позднее, уже после разорения Северо-Восточной Руси. Что же касается Пуреша, то возглавляемые им мокшане примут самое активное участие в последующих войнах Бату в Венгрии и Польше. Юлиан свидетельствует о том, что «в течение одного года или немного большего срока», то есть за 1236–1237 годы, монголы «завладели пятью величайшими языческими царствами», в число которых он включал Волжскую Болгарию, земли уральских венгров-язычников, «царство морданов», а также какие-то другие государственные образования - Сасцию, или Фасхию (в которой видят либо Саксин в низовьях Волги, завоёванный монголами ещё в 1229 году, либо земли башкир), Меровию (вероятно, марийцев - черемисов русских летописей) и совершенно неопределяемые Ведин и Пойдовию. Они «взяли также 60 весьма укреплённых замков, столь людных, что из одного могло выйти 50 тысяч вооружённых воинов», - добавляет венгерский монах.

Другая часть монгольского войска во главе с царевичами Гуюком и Менгу и эмиром Субедеем обрушилась на половецкие кочевья, оттесняя половцев к Каспийскому побережью.

8 ЗАПАДНЫЙ ТАНТРИЗМ Нельзя забывать, что МакГрегор Мэтерс дважды появлялся на судебных заседаниях, чтобы дать свидетельские показания против Кроули. Как в первом случае, когда он безуспешно пытался добиться судебного запрета на публикацию третьего номера

Северо-западный фронт Ночью на разбитой станции нас выгрузили из эшелона, и дальше, к фронту шли пешком. Голубая зимняя дорога, отвалы снега по бокам, ледяная луна в стылом зимнем небе, она светила нам с вышины и двигалась вместе с нами. Скрип-звон, скрип-звон сотен сапог по

Западный цикл Бусинка шестьдесят седьмая – Первая ласточка Прожив более 60-ти лет в Союзе, Мария Иосифовна ждала этого часа и наконец-таки, вырвалась из ужасного советского ада. Поселившись в Калифорнии, в силиконовой долине, она наслаждалась райским климатом

Западный экспресс Это был поезд из моего сна, из детской мечты, из тайных одиноких игр, когда, преодолевая скуку жаркого летнего дня и длину обязательного надоевшего пути по лесной тропе, сам был и паровозом, пыхтящим устало, и машинистом, неутомимым и суровым, и

Западный поход Для русского историка биография Бату по существу начинается с весны 1235 года, когда на курултае, созванном великим ханом Угедеем, было объявлено о начале Западного похода. «Когда каан во второй раз устроил большой курултай и назначил совещание относительно

Глава двадцать первая. ЗАПАДНЫЙ И СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТЫ В августе 1942 года Конева назначили командующим войсками Западного фронта. Жуков в должности заместителя Верховного главнокомандующего отбыл в Сталинград.Центр тяжести боёв, основные свои усилия на Восточном

Западный маршрут - Нам предстоит тяжелый западный маршрут, - сказал Рыбалко, когда мы построились на товарной платформе станции Москва-Сортировочная. - Подробности узнаете в пути, а сейчас - по коням!Рыбалко указал нам на два классных вагона, сиротливо стоявших у

Западный гость Двумя основными версиями происхождения Ли Бо паритетно считаются «сычуаньская» и «западная» - город Суйе на территории современной Киргизии близ города Токмок на реке Чу. До последнего времени большинство современных исследователей склонялись к

СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ ПРОХОД В пятнадцать лет в руки Амундсена случайно попала книга английского полярного исследователя Джона Франклина, в которой он рассказывал об экспедиции, обследовавшей побережье Северной Америки между Гудзоновым заливом и рекой Маккензи. Книга Дж.

Часть вторая. Первый Кубанский поход ("Ледяной поход") ...Мы уходим в степи. Можем вернуться только, если будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы. Из письма М. В. Алексеева

ЗАПАДНЫЙ ВАЛ И БИТВА В АРДЕННАХ Спор о том, кому командовать сухопутными операциями, который упорно вел Монтгомери, по существу был беспредметным. Не столь уж важно, если не считать престижных соображений, докладывал Брэдли непосредственно Эйзенхауэру или же через