Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Действие драмы разворачивается в современной Германии. Весь сюжет объединен в двухлетний период времени. Предпосылкой к драме является эпиграф Гиппократа. Данная цитата с перевода на русский звучит так: «Что не исцеляет лекарство, то исцеляет железо; что не исцеляет железо, то исцеляет огонь».

Родовой замок баронов фон Моор населяют отец, его младший сын по имени Франц, а также воспитанница графа Амалия фон Эдельрейх. Она является невестой старшего сына.

Завязка сюжета начинается с письма, которое было получено младшим сыном от стряпчего из Лейпцига. В данном письме описается беспутная жизнь Карла фон Моора, являющегося старшим сыном графа. Сын является студентом Лейпцигского университета. Старик фон Моор узнаёт о печальных новостях и решает лишить старшего сына наследства, а также своего родительского благословения.

Об этом подробно в письме описывает Франц и отсылает своему брату.

Одновременно с этим, на границе Саксонии, в корчме, где обычно проводят свободное от учёбы время студенты университета, ожидает на посланное письмо к отцу, ответа, Карл фон Моор. В своём письме Карл чистосердечно признаётся в своей неправильной жизни. Он обещает поменять свою жизнь в готовности заняться настоящим стоящим делом.

Одновременно с Карлом также проводит время его друг Шпигельберг. Сокурсник убивает время в рассуждениях о смысле жизни. Он считает, что лучше заниматься бандитизмом, чем выживать в нищенском состоянии.

Когда приходит письмо от фон Мора, Карл впадает в депрессию и отчаяние.

Наряду с этим Шпигельберг размышляет о прекрасной жизни в богемских лесах. Он хочет заниматься там ограблением у богатых денег, а затем пускать их в оборот. Рассуждая об этом, друзья всё больше проникаются актуальностью данной идеи. По ходу действий Шпигельберг мечтает стать атаманом, однако данную должность занимает в итоге Карл фон Моор.

Карл надеется, что разбойничья жизнь заставит его позабыть про своих родных и невесту. Он даёт своим побратимам разбойникам клятву верности, а они присягают на верность атаману.

После изгнания своего старшего брата из жизни отца, Францу фон Мору делает попытки очернить Карла в глазах Амалии. Францу рассказывает невесте Карла, что её жених отдал бриллиантовый перстень, подаренный ею как знак верности, развратнице, в залог за любовные утехи. Францу фон Мору описывает Карла во всех тёмных негативных тонах, надеясь, что Амалия выкинет его из своего сердца. Однако всё не так уж просто. Сердце любящей женщины всё также предлежит Карлу фон Мору.

Шиллер Фридрих

Разбойники

Фридрих Шиллер

Разбойники

Перевод Наталии Ман

Стихотворения в переводах М. Достоевского

Quae medlcamenta non zanat, f_e_r_r_u_m sanat: quae

ferrum non sanat, i_g_n_i_s sanat.

Hippokrates {*1}

In tyrranos! {*2}

{*1 Чего не исцеляют лекарства, исцеляет ж_е_л_е_з_о; чего не исцеляет железо, исцеляет о_г_о_н_ь. Гиппократ (лат.).

*2 На тиранов! (лат.)}

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Максимилиан, владетельный граф фон Моор.

} его сыновья.

Амалия фон Эдельрейх.

Шпигельберг |

Швейцер |

Рацман } беспутные молодые люди,

Шуфтерле | потом разбойники.

Косинский |

Герман, побочный сын дворянина.

Даниэль, слуга графа фон Моора.

Пастор Мозер.

Шайка разбойников.

Второстепенные действующие лица.

Место действия - Германия; время - около двух лет.

АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Франкония*. Зал в замке Мооров.

Франц, старик Моор.

Франц. Здоровы ли вы, отец? Вы так бледны.

Старик Моор. Здоров, мой сын. Ты что-то хотел мне сказать?

Франц. Почта пришла... Письмо из Лейпцига от нашего стряпчего...

Старик Моор (взволнованно). Вести о моем сыне Карле?

Франц. Гм, гм! Вы угадали! Но я опасаюсь... Право, не знаю... Ведь ваше здоровье... Точно ли вы себя хорошо чувствуете, отец?

Старик Моор. Как рыба в воде! Он пишет о моем сыне? Но что ты так забеспокоился обо мне? Второй раз спрашиваешь меня о здоровье.

Франц. Если вы больны, если чувствуете хоть легкое недомогание, увольте... Я дождусь более подходящей минуты. (Вполголоса.) Эта весть не для хилого старца.

Старик Моор. Боже! Боже! Что я услышу?

Франц. Дозвольте мне сперва отойти в сторонку и пролить слезу сострадания о моем заблудшем брате. Я бы должен был вечно молчать о нем ведь он ваш сын; должен был бы навеки скрыть его позор - ведь он мой брат. Но повиноваться вам - мой первый, печальный долг. А потому не взыщите...

Старик Моор. О Карл, Карл! Если бы ты знал, как своим поведением ты терзаешь отцовское сердце! Одна-единственная добрая весть о тебе прибавила бы мне десять лет жизни, превратила бы меня в юношу... Но - ах! - каждая новая весть еще на шаг приближает меня к могиле!

Франц. О, коли так, несчастный старик, прощайте! Не то мы еще сегодня будем рвать волосы над вашим гробом.

Старик Моор (опускаясь в кресло). Не уходи! Мне осталось сделать лишь один шаг... А Карл... Вольному воля! Грехи отцов взыскуются в третьем и четвертом колене... Пусть добивает!

Франц (вынимает письмо из кармана). Вы знаете нашего стряпчего? О, я бы дал отсечь себе руку за право сказать: он лжец, низкий, черный лжец! Соберитесь же с силами! Простите, что я не даю вам самому прочесть письмо. Всего знать вы еще не должны.

Старик Моор. Все, все! Сын, ты избавишь меня от немощной старости. .

Франц (читает). "Лейпциг, первого мая. Не будь я связан нерушимым словом сообщать тебе, любезный друг, все, что узнаю о похождениях твоего братца, мое скромное перо не стало бы так терзать тебя. Мне известно по множеству твоих писем, что подобные вести пронзают твое братское сердце. Я уже вижу, как ты льешь горючие слезы из-за этого гнусного, беспутного..."

Старик Моор закрывает лицо руками.

Видите, батюшка, а ведь я читаю еще самое невинное... "...льешь горючие слезы..." Ах, они текли, они лились солеными ручьями по моим щекам! "Я уже вижу, как твой старый, почтенный отец, смертельно бледный..." Боже! Вы и впрямь побледнели, хотя не знаете еще и малой доли!..

Франц. "...смертельно бледный, падает в кресло, кляня день, когда он впервые услышал лепет: "Отец". Всего разузнать мне не удалось, а потому сообщаю лишь то немногое, что мне стало известно. Твой брат, как видно, дошел до предела в своих бесчинствах; мне, во всяком случае, не придумать ничего, что уже не было бы совершено им, но, быть может, его ум окажется изобретательнее моего. Вчера ночью, сделав долгу на сорок тысяч дукатов..." Недурные карманные денежки, отец! "...а до того обесчестив дочь богатого банкира и смертельно ранив на дуэли ее вздыхателя, достойного молодого дворянина, Карл с семью другими товарищами, которых он вовлек в распутную жизнь, принял знаменательное решение - бежать от рук правосудия". Отец! Ради бога, отец! Что с вами?

Старик Моор. Довольно, перестань, сын мой!

Франц. Я пощажу вас. "Ему вдогонку послана беглая грамота... Оскорбленные вопиют об отомщении. Его голова оценена... Имя Мооров..." Нет! Мой злосчастный язык не станет отцеубийцей. (Разрывает письмо.) Не верьте письму, отец! Не верьте ни единому слову!

Старик Моор (горько плачет). Мое имя! Мое честное имя!

Франц (падает ему на грудь). Презренный, трижды презренный Карл! Разве я не предчувствовал этого еще в детстве, Когда мы услаждали душу молитвами, а он, как преступник от темницы, отвращал свой взор от божьего храма, таскался за девками, гонял по лугам и горам с уличными мальчишками и всяким сбродом, выклянчивал у вас монеты и бросал их в шапку первого встречного нищего? Разве я не предчувствовал этого, видя, что он охотнее читает жизнеописания Юлия Цезаря, Александра Великого и прочих столь же нечестивых язычников, чем житие кающегося Товия?* Сотни раз я предсказывал вам, - ибо любовь к брату всегда уживалась во мне с сыновним долгом, - что этот мальчик ввергнет нас в позор и гибель. О, если бы он не носил имени Мооров! Если б в моем сердце было меньше любви к нему! Безбожная любовь, которую я не в силах вырвать из своего сердца! Она еще будет свидетельствовать против меня перед престолом всевышнего.

Старик Моор. О, мои надежды! Мои золотые грезы!..

Франц. Вот именно. Про что же я вам и толкую. Этот пылкий дух, что бродит в мальчике, говаривали вы тогда, делающий его столь чутким ко всему великому и прекрасному, эта искренность, благодаря которой его душа, как в зеркале, отражается в его глазах, эта чувствительность, заставляющая его проливать горючие слезы при виде любого страдания, эта мужественная отвага, подстрекающая его залезать на вершины столетних дубов и вихрем переноситься через рвы, изгороди и стремительные потоки, это детское честолюбие, это непреклонное упорство и прочие блистательные добродетели, расцветающие в сердце вашего любимца, - о, со временем они сделают из него верного друга, примерного гражданина, героя, большого, великого человека! Вот и полюбуйтесь теперь, отец! Пылкий дух развился, окреп - и что за прекрасные плоды принес он! Полюбуйтесь-ка на эту искренность - как она быстро обернулась наглостью, а чувствительность - как она пригодилась для воркования с кокетками, как живо отзывается она на прелести какой-нибудь Фрины*. Полюбуйтесь на этот пламенный дух: за каких-нибудь шесть годков он начисто выжег в нем все масло жизни, и Карл, еще не расставшись с плотью, призраком бродит по земле, а бесстыдники, глазея на него, приговаривают: "С"est l"amour qui a fait ca!" {Это любовь его доковала! (фр.)} Да, полюбуйтесь на этот смелый, предприимчивый ум, как он замышляет и осуществляет планы, перед которыми тускнеют геройские подвиги всех Картушей и Говардов*. А то ли еще будет, когда великолепные ростки достигнут полной зрелости! Да и можно ли ждать совершенства в столь нежном возрасте? И быть может, отец, вы еще доживете до радости видеть его во главе войска, что квартирует в священной тиши дремучих лесов и наполовину облегчает усталому путнику тяжесть его ноши! Может быть, вам еще доведется, прежде чем сойти в могилу, совершить паломничество к памятнику, который он воздвигнет себе между небом и землей!* Может быть... О отец, отец, отец! Ищите себе другое имя, или все мальчики и торговцы, видевшие на лейпцигском рынке портрет вашего сынка*, станут указывать на вас пальцами.

Старик Моор. И ты тоже, мой Франц? Ты тоже? О, мои дети! Они разят меня прямо в сердце!

Франц. Видите, и я могу быть остроумным. Но мой юмор - жало скорпиона... И вот этот "сухой, заурядный человек", этот "холодный, деревянный Франц" или - не знаю, на какие там еще милые прозвища вдохновляло вас различие между мною и братом, когда он, сидя на отцовских коленях, теребил вас за щеки, - этот Франц умрет в родном углу, истлеет и будет позабыт, в то время как слава того всемирного гения пронесется от полюса к полюсу! О создатель! (Молитвенно воздевая руки.) Холодный, сухой, деревянный Франц благодарит тебя за то, что он не таков, как тот!

Старик Моор. Прости меня, сын мой! Не гневайся на отца, обманутого в своих надеждах! Господь, что заставил меня лить слезы из-за Карла, осушит их твоей рукой, мой милый Франц!

Франц. Да, отец, я осушу их. Франц готов пожертвовать своей жизнью, чтобы продлить вашу. Ваша жизнь - для меня оракул, которого я вопрошаю перед любым начинанием; зеркало, в котором я все созерцаю. Для меня нет долга, даже самого священного, которого бы я не нарушил, когда дело идет о вашей бесценной жизни. Верите ли вы мне?

Старик Моор. На тебя лягут еще и другие обязанности, сын мой. Господь да благословит тебя за то, чем ты был для меня и чем будешь.

Пьеса рассказывает о семье баронов фон Моор. Действие происходит на протяжении двух лет. Главные герои - отец, младший сын Франц и воспитанница графа, невеста старшего сына, Амалия фон Эдельрейх.

Пьеса начинается с получения письма от стряпчего из Лейпцига Францем фон Моором. В письме идёт речь о старшем брате-студенте Карле, который ведёт беспутную жизнь, и это известие печалит отца.

В корчме от отца ждёт ответ Карл, который всё описал и раскаялся в своём письме. Он хочет работать и заниматься делом. Старый барон решает лишить наследства старшего сына. Друг Карла Шпигельберг озвучивает свой план, по которому они создадут банду разбойников в богемских лесах. Карл соглашается стать их предводителем.

Младший брат Франц в своих интересах начинает лгать Амалии о брате. Он рассказывает ей лживую историю о подаренном перстне Амалии Карлу. Девушка не верит Францу.

Франц подговаривает Германа, незаконнорождённого сына одного из дворян. По плану он должен прийти к барону и сказать, что его старший сын погиб под Прагой. Старик умрёт, а Амалию выдадут замуж за Германа. Франц получит всё наследство.

План приведён в действие. Старик падает в обморок, но догадывается по улыбке младшего сына, кто виноват во всех несчастьях. Карл продолжает грабить богатых и отдавать деньги сиротам. Франц обманул Германа и тот рассказывает, что старший сын и отец-барон живы. Амалия отказывается выйти замуж за Франца.

После одной битвы к разбойникам попадает дворянин без наследства, возлюбленную которого тоже звали Амалия. Карл собирается ехать домой, чтобы увидеть свою любимую. Под чужим именем он проникает в родовое поместье, но брат узнаёт Карла. Франц приказывает убить приезжего, но дворецкий отказывается, тоже признав в нём старшего сына барона.

В лесу разбойники находят башню и освобождают барона. Карл решает взять замок, но Франц испугался и удавился. Старик признаёт своего сына и умирает. Амалия не может быть вместе с Карлом, ведь тот дал клятву разбойникам. По просьбе девушки парень убивает её. После всех несчастий Карл фон Моор едет к бедняку, чтобы тот за деньги сдал его властям.

Главной мыслью драмы является ненависть между родственниками, способная убивать; ответственность человека за свой выбор и свои поступки, за моральные обязательства.

Картинка или рисунок Разбойники

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Ницше Так говорил Заратустра

  Данное произведение состоит из четырёх частей. Основу романа составляют философские притчи, охватывающие темы морали и нравственности. В первой части книги главный герой Заратустра

Сцена первая

Старый граф фон Моор и его младший сын Франц беседуют в одном из покоев замка. Из Лейпцига доставили письмо с информацией о Карле, старшем сыне графа. Известия пришли неутешительные: Карл проиграл в карты крупную сумму денег, обесчестил дочь банкира, убил ее возлюбленного и сбежал от правосудия вместе со своими друзьями. За его голову назначена награда.

Старый граф приходит в полное уныние. Франц, не желая дочитывать ужасное послание, рвет его. Он советует отцу отречься от старшего сына, но граф слишком любит первенца. Старик все-таки соглашается написать Карлу письмо с угрозой. Если тот не исправится, отец отречется от старшего сына. Франц, притворяясь заботливым отпрыском, говорит, что отцу будет тяжело сочинять такое послание. Лучше он сам напишет брату. Граф соглашается и уходит.

Франц подбирает обрывки письма, чтобы никто не узнал его почерк. Письмо подложное. Младший сын завидует наследнику титула и состояния. Он хочет очернить брата в глазах отца, чтобы занять его место.

Сцена вторая

Карл Моор и его друг Шпигельберг сидят в трактире. Старший сын графа сетует, что людской род измельчал. Все мужчины – подхалимы и трусы. Они способны только восхищаться подвигами героев, а сами готовы упасть в обморок при первой серьезной опасности. Шпигельберг говорит, что к Карлу это не относится. Он до сих пор с восхищением вспоминает их проделки в Лейпциге: пост, который устроил городу Карл, скупив все мясо, а также похороны собаки. Моор морщится, он остался без денег, но написал письмо отцу. Надеется, что старый скряга простит его шалости.

В трактир входят другие друзья Карла: Швейцер, Гримм, Роллер, Шуфтерле, Рацман, Шварц. Они приносят письмо. В нем Франц сообщает, что отец проклял Карла и не советует ему появляться в замке, там его ждет самый мрачный из подвалов и цепь. Моор потрясен таким сообщением, уходит.

Друзья раздумывают: что им теперь делать, на что жить? Шпигельберг предлагает идти в Богемский лес и стать разбойниками. Все соглашаются, но им нужен предводитель. Шпигельберг надеется, что изберут его. Но в этот момент возвращается Карл, и друзья предлагают ему стать во главе шайки. Моор с радостью принимает предложение. Он клянется никогда не оставлять товарищей. Шпигельберг разочарован и надеется в перспективе погубить Моора, чтобы занять его место.

Сцена третья

Франц является к возлюбленной Карла Амалии, в которую также давно влюблен. Он пытается оклеветать старшего брата, но девушка разгадывает хитрость ухажера и прогоняет его.

Акт второй

Сцена первая

Прошел год, старый граф все еще жив. Франц хочет убрать отца так, чтобы на него не пало подозрение. И решает, что лучше всего убить графа горем. Младший Моор подговаривает дворянина Германа, который также влюблен в Амалию, помочь избавиться от старика. В награду Франц обещает руку девушки, когда станет графом. Он сознательно обманывает Германа. Младший Моор сам мечтает жениться на красавице.

Сцена вторая

Старый граф с Амалией вспоминают о счастливых днях, когда все были вместе. Появляется Франц с известием о незнакомце, который знал Карла. Граф хочет выслушать визитера. Входит переодетый Герман. Он сообщает, что, проклятый отцом Карл Моор, от отчаяния завербовался в армию и героически погиб на поле боя. Девушка и старик поражены таким страшным известием. Граф умирает на руках Амалии. Франц торжествует – его план сработал.

Сцена третья

В Богемский лес возвращается Шпигельберг с десятком завербованных разбойников. Он рассказывает Рацману о том, как они славно повеселились в дороге: обобрали монастырь и обесчестили монашек. Рацман сообщает, что разбойники недавно ограбили одного графа, который обманом присвоил себе миллион.

Вбегает Шварц и кричит, что Роллер повешен. Его поймали в городе еще три недели назад, жестоко пытали, но он никого не выдал. Атаман только вчера узнал об этом и пообещал сжечь город.

Раздается шум, и вваливается толпа разбойников во главе с Карлом. Среди них живой Роллер. Моор исполнил обещание и сжег город. В суматохе Роллер бежал прямо с виселицы, но в огне погибли восемьдесят человек. Большей частью это были старики, больные, дети и беременные, которые не смогли спастись. Шуфтерле хвастается, что бросил в пламя младенца. Моор в гневе его прогоняет. Карла мучает совесть: освобождение друга стоило слишком больших жертв.

Появляются еще разбойники. Они сообщают, что окружены. Лес наводнили драгуны и гусары. Разбойники решают драться. В это время входит патер и предлагает Карлу сдаться. Атаман отвергает это предложение. Тогда патер обращается к разбойникам. Им обещано полное прощение и награда, если они выдадут своего предводителя. Но никто не согласен предать атамана. Патер уходит, а разбойники бросаются в бой.

Акт третий

Сцена первая

Амалия грустит о погибшем Карле. Франц напоминает девушке, что она бедная сирота и всем обязана их семье. Теперь граф Моор – Франц, он оказывает девушке высокую честь, беря ее в жены. Амалия гневно отвергает это предложение. Она никогда не станет женой такого жестокого и лживого человека. Тогда Франц угрожает отправить девушку в монастырь. Амалия такой угрозе только рада. Она до конца дней будет молиться там за Карла.

Рассерженный молодой граф грозится силой потащить Амалию к венцу. Девушка дает ему пощечину в качестве своего приданого. Вне себя от злости Франц заявляет: раз Амалия не хочет быть его женой, то станет наложницей. Он пытается силой увести девушку в спальню. Внезапно Амалия бросается на шею молодому человеку, умоляя простить ее. И тут же выхватывает у него шпагу. Угрожая оружием, Амалия заставляет взбешенного Франца уйти.

Успокоившись, девушка снова возвращается к мысли укрыться в монастыре и уже составляет план побега. Неожиданное появление Германа прерывает размышления Амалии. Герман признается, что обманул всех: Карл и старый граф живы!

Сцена вторая

В это время разбойники располагаются на привал. Им удалось вырваться из окружения, но Роллер погиб. Появляется молодой дворянин Косинский. Он хочет примкнуть к разбойникам и просит выслушать его историю.

Косинский должен был жениться на прекрасной девушке, но за два дня до свадьбы его вызвали ко двору и обвинили в государственной измене. Молодой человек оказался в тюрьме, а его невеста, чтобы спасти любимого, стала наложницей князя. Через месяц юношу выпустили и даже извинились за недоразумение. Разгневанный Косинский бросился во дворец, но там его схватили, осудили и выслали за границу. А Амалия осталась лить слезы.

Услышав имя девушки, Моор приходит в ужас. Он торопится домой, чтобы узнать о судьбе своей возлюбленной.

Акт четвертый

Сцена первая

Карл возвращается в родные места, с грустью и болью вспоминает минувшие дни. Он проникает в замок под видом графа фон Бранда, а Косинского выдает за своего слугу.

Сцена вторая

Амалия показывает переодетому Карлу портреты предков. Увидев на картине отца, Моор просит у него прощения. Франц замечает, что странный гость похож на Карла. Он зовет старого преданного слугу Даниэля и требует, чтобы тот убил гостя. Если Даниэль этого не сделает, его бросят в темницу, где он умрет от голода и жажды. Старик вынужден согласиться.

Сцена третья

Даниэль приходит к Карлу и просит разрешения поцеловать гостю руку. Он тоже заметил сходство и хочет убедиться в справедливости своих подозрений. Старик узнает молодого хозяина по шраму на руке. Карл просит никому не раскрывать его тайну. Из слов слуги он понимает, что его оклеветал собственный брат, а отец вовсе не проклинал старшего сына.

Разгневанный Карл велит Косинскому оседлать лошадей и ждать его. Он идет прощаться с Амалией.

Сцена четвертая

Девушка бродит по саду, нахлынувшие чувства буквально разрывают ее. Амалия, кажется, влюбилась в гостя. Но как же Карл? Она должна быть ему верна! Амалия смотрит на портрет. Разбойник узнает образ и спрашивает: чей он? Девушка отвечает, что это ее любимый – он самый прекрасный и благородный человек.

Карл понимает: Амалия любит его прежнего, но теперь он разбойник, убийца и не достоин ее светлых чувств.

Сцена пятая

Разбойники ждут своего атамана на лесной поляне возле развалин старой башни. Шпигельберг уговаривает Рацмана подкараулить Моора, когда тот будет возвращаться, и застрелить атамана. Все подумают, что Карл просто не вернулся. Но разговор подслушивает Швейцер. Он выхватывает нож и убивает Шпигельберга.

Возвращается Карл. Разбойники укладываются спать, только Моор продолжает размышлять о своей участи. В это время к башне подходит Герман и зовет узника. Он принес еду. Карл слышит разговор и хватает Германа. Тот умоляет отпустить его и не причинять вреда пленнику. Карл открывает отмычкой дверь, и старый Моор выходит на свободу.

Оказывается, старик очнулся в гробу. Тогда Франц запер его в этой башне и опустил в землю пустой гроб. Он надеялся, что старик скоро умрет без еды и воды, но Герман стал по ночам носить узнику пищу.

Разъяренный Карл клянется уничтожить брата. Он будит разбойников, посылает Швейцера с отрядом захватить замок и привести к нему Франца живым. Разбойник клянется, что исполнит волю атамана.

Акт пятый

Сцена первая

Францу приснился Страшный Суд, на котором оправдывают всех, кроме него. В испуге младший Моор требует привести пастора, чтобы узнать у того: какой грех самый страшный? Пастор отвечает, что нет ничего страшнее отцеубийства и братоубийства. В гневе Франц прогоняет священника.

В это время на замок нападают разбойники. Бьются стекла, начинается пожар. Франц пытается молиться, но у него не получается. Тогда он просит Даниэля заколоть его шпагой. Старый слуга в ужасе убегает. Франц, не желая попадать живым в руки брата, кончает жизнь самоубийством. В замок врываются разбойники и находят его труп. Поскольку Швейцер не смог выполнить клятву, он стреляет себе в висок.

Сцена вторая

Старик Моор и Карл ожидают возвращения разбойников. Сын боится рассказать отцу всю правду. Ведь на его руках кровь многих людей, большинство из которых были невиновны. Отец не сможет такое простить.

Возвращаются разбойники с известием о смерти Франца и Швейцера. Они приводят с собой Амалию. Старик и девушка радостно обнимаются.

Амалия узнает Карла и бросается к нему в объятия. Но молодой человек вынужден открыть страшную правду. Он – убийца, атаман разбойников. От такого известия старик умирает, но Амалия по-прежнему любит Карла и готова все простить. Теперь их ждет счастливое совместное будущее.

Разбойники напоминают атаману о его клятве. Тогда Карл отворачивается от девушки. Амалия умоляет убить ее, она не сможет жить без любимого. Моор убивает возлюбленную и распускает шайку. Он решает сдаться властям, чтобы понести заслуженное наказание и очистить свою душу.

I. Источники драмы

В одном из первых нумеров «Швабского Магазина» за 1775 год был напечатан следующий рассказ, озаглавленный «К истории человеческого сердца» (Zur Geschichte des menschlichen Herzens). Постараемся сохранить в переводе колорит времени:

Читая анекдоты, которыми нас время от времени дарят Франция и Англия, мы должны думать, что лишь в этих счастливых государствах встречаются люди со страстями. О нас, бедных немцах, ничего не рассказывают, и молчание наших писателей должно навести иностранцев на мысль, что жизнь немца проходит в еде, питье, механической работе и сне, что в этом кругу он бессмысленно двигается до тех пор, пока у него не закружится голова, и он не упадет, чтобы не вставать более. Трудно выяснить характер народа, которому предоставлено так мало свободы, как нам, несчастным немцам: каждая характерная черта, которую мимоходом отметит перо беспристрастного наблюдателя, может открыть ему дорогу в общество колодников. Но, несмотря на то, что господствующая у нас форма правления не дает немцу возможности проявлять свою активность, все-таки мы люди, не лишенные страстей, и при случае действуем не менее энергично, чем французы или англичане. Когда у нас будут оригинальные немецкие романы и собрание немецких анекдотов, тогда философу будет не трудно до тончайших оттенков определить национальный немецкий характер. – Вот рассказ, события которого происходили среди нас, и я предоставляю какому-нибудь даровитому писателю право сделать из него комедию или роман с тем условием, чтобы он отважился удержать Германию в качестве места действия, а не переносил сцены в Испанию или в Грецию.

Один б…ский дворянин, предпочитавший деревенское уединение шуму придворной жизни, имел двух сыновей с весьма несходными характерами. Вильгельм был благочестив, по крайней мере он молился так часто, как вы могли только пожелать, был строг к себе и к ближним, когда они поступали дурно; он был покорнейшим сыном у своего отца, прилежнейшим учеником у своего гувернера, мрачного фанатика и ревностного поклонника порядка и экономии. Карл был во всем полной противоположностью своему брату. У него была открытая, впечатлительная натура; он был временами ленив и нередко раздражал родителей и воспитателя своими легкомысленными шалостями. Но светлая голова и доброе сердце делали его любимцем всех домочадцев и всей деревни. Только его строгий брат и педант-гувернер, которого душила желчь при виде своеволия Карла, не прощали ему его недостатков.

Оба брата поступили в гимназию в Б. и остались там верны себе. Строгий почитатель прилежания и добродетели осыпал похвалами Вильгельма, а Карла аттестовал, как легкомысленного, невнимательного юношу. В университете Вильгельм не изменил своего скромного образа жизни, тогда как пылкий темперамент Карла не позволял ему успешно бороться с искушениями, встречавшимися на его пути.

Он стал поклонником Цитеры и последователем Анакреона. Вино и любовь были его любимыми предметами; наукой он занимался только урывками. Словом, он был одною из тех мягких натур, для которых чувственные удовольствия всегда имеют прелесть, и которых созерцание прекрасного приводит в платонический восторг. Строгий Вильгельм бранил его, писал о его поведении домой и навлекал на него упреки и угрозы. Но Карл был еще слишком ветрен, чтобы жить по правилам прописной морали, хотя его расточительность и безграничная щедрость к бедным товарищам вовлекли его в долги, настолько значительные, что скрывать их долее было невозможно. К этому присоединилась несчастная дуэль, которая окончательно лишила его расположения отца и поставила его в необходимость покинуть университетский город под покровом ночной темноты. Весь мир был перед ним и казался ему пустынею, где он не мог найти ни пропитания, ни убежища.

Барабанный бой вывел его из этих размышлений, и он последовал за знаменем Марса. Он стал в ряды прусской армии, и быстрота, с которой король Фридрих увлекал свои войска от одного чудесного подвига к другому, не оставляла ему времени заглянуть в себя. Карл был храбрым солдатом и в битве при Фрейберге (1762 г.) был ранен. Он слег в лазарет; картина человеческого горя была перед его глазами. Стоны страдальцев, хрипение умирающих, жгучая боль от собственной раны разрывали его мягкое сердце, и Карл воспрянул духовно: с горьким раскаянием посмотрел он на свои недостойные увлечения, проклял их и решился стать добродетельным и благоразумным. Немного оправившись, он написал нежнейшее письмо своему отцу, в котором открыто признавался в своих проступках, рисовал картину постигших его бедствий, свое раскаяние и молил о прощении, давая самые торжественные обещания исправиться. Напрасная попытка! Суровый Вильгельм перехватил его письмо, и Карл остался без ответа.

Мир был заключен, и полк, в котором служил Карл, распустили. Новая буря в сердце Карла! Но не желая более бродить по безжалостному свету, он решил трудиться. Променяв свой мундир на рабочую блузу, он поступил в батраки к крестьянину, жившему на расстоянии полутора часов ходьбы от родового замка его отца. С образцовым усердием работал Карл в поле и на ферме. В часы досуга он учил детей своего хозяина, и успехи учеников вознаграждали его за труд. Его доброта и разнообразие его талантов сделали его любимцем всей деревни. Под именем доброго Ганса он стал известен даже собственному отцу, которому часто случалось беседовать с ловким работником и хвалить его, не подозревая, кто перед ним. Однажды добрый Ганс работал в лесу. Вдруг слышит он глухой шум, идет на него с топором в руке и – о ужас! видит своего отца в отчаянной борьбе с замаскированными разбойниками, которые насильно вытаскивают его из коляски. Кучер лежит на земле, обливаясь кровью, смертоносная сталь готова вонзиться в грудь старика. Но сыновняя любовь воодушевляет Карла и удесятеряет его силы: как безумный, бросается он на злодеев, укладывает троих на месте, а четвертого обезоруживает и связывает. Потом он усаживает в коляску отца, тем временем потерявшего сознание, и везет его в замок.

«Кто мой ангел хранитель?» спрашивает отец, открыв глаза.

«Совсем не ангел, а человек сделал то, что каждый обязан сделать для своих ближних», отвечал Ганс.

«Какое благородное сердце под холстинной блузой! Но скажи мне, Ганс, всех ли злодеев ты убил?»

«Нет, сударь, один еще жив». «Приведи его».

Разбойник является, бросается к ногам дворянина, молит о помиловании и, рыдая, произносит:

«Ах, сударь, не я… другой… Ах если-б я мог навеки онеметь! Другой…» «Да назови же проклятого другого!» прогремел дворянин: «Кто твой сообщник?» «Ах, я должен это сказать! – Господин Вильгельм!.. По его мнению, вы жили слишком долго, и он хотел этим гнусным способом завладеть вашим состоянием. – Да, сударь, ваш убийца – Вильгельм».

«Вильгельм?» переспросил отец глухим голосом, закрыл глаза и не двигался. Карл, как статуя ужаса, стоял перед постелью старика. Несколько мгновений длилось страшное молчание. Наконец, старик открыл глаза и воскликнул голосом, полным отчаяния: «Нет более; сына, нет более ни одного сына! О! Эта гнусная фурия, обвитая змеями, мой сын – пусть в аду назовут его имя! И тот юноша с розовыми щеками и с чувствительным сердцем, мой сын Карл, жертва своих страстей, повергнут в нищету… может быть, уже мертв…»

«Нет, он жив еще!» воскликнул Карл, не будучи в состоянии сдерживаться долее.

«Он жив и лежит в ногах у лучшего из отцов. О! разве вы меня не узнаете? Мои пороки лишили меня чести называться вашим сыном. Но разве не могут слезы, раскаяние…»

Тут отец бросается к сыну, подымает его, обнимает дрожащими руками, и оба застывают в немом объятии. Эта пауза служит выражением сильнейшей; страсти, когда голос сердца велит умолкнуть устам.

«Мой сын, мой Карл явился моим! ангелом-хранителем!» сказал отец, когда он нашел возможность заговорить, и его слезы закапали на загорелый лоб сына.

«Карл открой глаза, взгляни на слезы радости, которые проливает твой отец».

Но Карл повторял только: «Милый отец!» и прижимался к его груди.

Когда буря страсти улеглась, Карл рассказал отцу свою историю, и оба отдались радости свидания.

«Ты – мой наследник», сказал отец, «а Вильгельма, это исчадие ада, я сегодня же отдам в руки правосудия».

«О, отец!» воскликнул Карл, снова; бросаясь к ногам старика: «простите своему сыну, простите моему брату!»

«Что за доброта!» произнес восхищенный и умиленный отец. «Ты можешь простить этому клеветнику, который, как я узнал, скрывал от меня твои письма, недавно найденные мною в его бюро, этому чудовищу, которое восстает на своих единокровных! Нет, это немыслимо! – Но я согласен предоставить злодея терзаниям его совести. Пусть он исчезнет с глаз моих! Средствами к жизни он будет обязан твоему великодушию».

Это решение Карл, в самых мягких выражениях, возвестил своему брату и тотчас же назначил ему приличное содержание. Вильгельм удалился, не выражая особенного раскаяния, и с тех пор живет в большом городе, где он и его бывший гувернер стали главами секты, называемой сектой зелотов. Карл, предмет преданного обожания своих будущих подданных, живет с отцом, покоя его старость.

Рассказ этот, в свое время произведший некоторую сенсацию, приписывается швабскому литератору Христиану Даниэлю Шубарту (по крайней мере сын Шубарта поместил его в собрание сочинений своего отца), имевшему немалое влияние на лирику Шиллера, с одной стороны, своими песнями в народном духе (писанными отчасти на швабском диалекте), с другой, своими одами, в тоне Клопштоковских лирических произведений1
Даниэль Шубарт, родившийся в 1739 году, был сын школьного надзирателя и дирижера оркестра в имперском городе Аале (в Швабии). Он был богато одарен от природы, но его чувственная натура нуждалась в строгой выдержке, в заботливом воспитании. К несчастью, судьба отказала ему в этом.
К школе он бездельничал, но, несмотря на это, блестящие его способности выдвигали его из среды товарищей. Родители сколотили маленький капитал и послали сына в университет изучать теологию. С этого времени начинается разгульная жизнь молодого Шубарта, понемногу подтачивавшая его физическая и духовные силы. Покинув университет кандидатом теологии, он начал свои странствовании по городам и деревням Швабии. Вращаясь преимущественно в среде просто пародия, он умел всюду быть желанным гостем и собутыльником: музыкант, композитор, поэт-импровизатор и импровизатор-проповедник, учитель, влагавший в своих учеников не одну светлую идею, а главное, отличный рассказчик, он зарабатывал себе «хлеб насущный» своими разнообразными талантами и не заботился о будущем. Женитьба не изменила его, и семейная жизнь его была довольно скандальна. Молва о его музыкальном дарования достигла до ушей герцога Карла Евгения, и Шубарт был в 1769 году приглашен в Людвигсбург дирижировать оркестром и развивать лекциями по эстетике офицеров местного гарнизона. Шубарт стал вращаться в придворном кругу, но остался тем же разгульным, беззаботным малым, каким был прежде. Его стихи и шуточки над придворными наделали ему много врагов, а застольные беседы атеистического характера и связи с дамами высшего круга были достаточным поводом к изгнанию не только из резиденции, но и из Вюртемберга: герцог стал к этому времени строгим цензором нравов. расставшись с семьей, которую приютил его тесть, Шубарт опять пустился странствовать по свету. В Аугсбурге он основал газету «Teutsclie Chronik» и убедился, что его настоящее призвание – литература и именно журнальная литература. Свои летучие листки он диктовал за трубкой табаку и кружкой пива, и из Аугсбурга его политические песенки и зажигательные статейки распространялись по всей Германии и читались за такими же кружками пива и трубками. Угрозы и преследования не могли помешать Шубарту писать, а швабам – читать его «Teutschc Chronik». Тогда Карл Евгений употребил против Шубарта низкое средство: он заманил легкомысленного человека в пределы Вюртемберга, схватил его (в 1777 г.) и на несколько лет посадил в Гоген-Асперг, безо всякого законного предлога. Комендант Гоген Асперга, генерал Ригель, сам недавно выпущенный из заключения, старался поскольку это от него зависело, смягчить участь своего пленника. Его снисходительности, между прочим, обязан Шубарт своим единственным свиданием с Шиллером. Шиллер хорошо знал заключенного по рассказам своего друга и товарища по академии сына Шубарта и не мог без ужаса думать о том, что быть может, и к нему, Шиллеру, герцог применит ту же суровую воспитательную меру, которою он исправлял Шубарта. Выражение его сочувствия глубоко растрогало Шубарта, видевшего в произведениях пламенного юноши самое высокое и чистое проявление гения.
Год проходил за годом, а жизнь в тюрьме текла своим обычным, ровным ходом медленно, но верно разрушая уже подточенные прежним разгулом силы Шубарта. Наконец негодование общества, успевшего тем временем оценить литературный талант Шубарта (вышло в свет собрание его стихотворений) вынудило герцога вспомнить о пленнике и даровать ему свободу. Шубарт возвратился в круг своей семьи, снова принялся за редактирование «Teutsche Chronik» и в короткое время добился для своей газеты прежней популярности, хотя критика но пропускала случая отметить упадок его таланта: одиночество и мистико-религиозные книги, которыми снабжал его Ригель, сделали свое дело. Шубарт издал первую часть своего жизнеописания, составленного им в тюрьме, и много толковал о своем плане романа, героем которого должен был быть «вечный жид». Но для приведения этого проекта в исполнение у него не оставалось ни сил, ни времени: он умер в октябре 1791 г.

Из вышеприведенного рассказа Шубарта Шиллер взял факты, которые происходят до начала действия или за сценой (вымышленный рассказ об участии Карла в семилетней войне).

Характером Карла2
За героем Шиллер оставил имя Карла: имя же другого брата было изменено, по-видимому, из боязни обидеть Говена и Петерсена, которые носили имя Вильгельма.

Моора Шиллер, по собственному признанию, более всего обязан Плутарху и Сервантесу, который в это время был в Германии очень популярен, благодаря переводу Боде: Карл Моор, как атаман-разбойник, имеет большое сходство с благородным атаманом Роком Гинартом3
«Дон-Кихот», том 2-й гл. LX. путешественники, задержанные Роком, готовы принять его скорее за Александра Великого, чем за бандита. Рок удалился из общества, чтобы мстить ему за свои и за чужия обиды, и всякий, нуждающийся в защитнике, может смело явиться к нему.

Внушающим такое почтение своей шайке; юмор Шиллеровых разбойников имеет сходство с тоном, каким Сервантес говорит о жизни шайки Рока.

На идею, как рассказа Шубарта, так и трагедии Шиллера, несомненно имела сильное влияние евангельская притча о блудном сыне (первоначально Шиллер хотел назвать свою драму «Блудный сын»). Вообще, Библия сильно отразилась, как на форме, так и на содержании речей действующих лиц.

Из великих умов XVIII века на «Разбойниках» более всего заметно влияние Руссо и Гете. Разбойники, разорвавшие связь с обществом, являются, до некоторой степени, осуществлением идеала Руссо – людьми в естественном состоянии. Чувствительность, проповедуемая Руссо, составляет одну из характерных черт Карла Моора, изгоняющего Шуфтерле за то, что он обесчестил всю шайку убийством ребенка.

С «Вертером» Моор имеет много общего. Карл Моор представляет собою что-то среднее между Гецом и Вертером: как Гец, он в разладе с обществом; как Вертер, – с самим собою.

Из драм периода «бури и натиска» Шиллер воспользовался для «Разбойников» «Уголино» Герстенберга (старый Моор заключен в своего рода башню голода), «Юлием Тарентским» Лейзевица и «Близнецами» Клингера. Последние две драмы развивают модную в то время тему вражды двух братьев, возникшей на почве несходства характеров и соперничества в любви. В «Юлии Тарентском» есть сцена нападения на женский монастырь, откуда Юлий похищает свою возлюбленную. В первоначальной редакции «Разбойников» тоже была такая сцена (Амалия, по первоначальному плану, должна была удалиться в монастырь), но краски её показались слишком резкими даже товарищам поэта по Карловой школе, и Шиллер опустил сцену, сохранив лишь рассказ о ней. С «Юлием» «Разбойники» сходятся в том, что и там героем является пострадавший брат, а с «Близнецами» – в характеристике героя: пылкий, энергичный Гвельфо, воодушевленный чтением Плутарха, имеет много общего с Карлом Моором. Период «бури и натиска», сверх того, явно отразился на свободной форме «Разбойников», на языке их, местами грубо-циничном, местами поэтичном и образном до напыщенности, на введении в пьесу музыки и пения.

Шекспир, с которым Шиллер познакомился при посредстве своего профессора Абеля, тоже внес довольно значительную лепту в «Разбойников»; Франц Моор во многих чертах напоминает Его. Эдмунда из «Лира» (подложное письмо), а больше всего – Ричарда III. Как и интриганы Шекспира, он изображен материалистом, циником, сластолюбцем; как они, он раскрывает свои планы в длинных монологах, которые, впрочем, под влиянием национального характера и драм Лессинга, носят более отвлеченный характер, Чем у Шекспира. Кроме указанного, на самый замысел «Разбойников» могли подействовать «Два веронца», где Валентин принимает на себя начальство шайкой изгнанных дворян под условием, что его подчиненные не будут обижать женщин и бедняков.

Из народных песен о разбойниках Шиллеру, вероятно, были знакомы некоторые баллады о Робине Гуде, вошедшие в собрание Перси. Эпизод спасения Роллера Моором напоминает балладу, в которой переодетый Робин Гуд с опасностью собственной жизни спасает своего любимца, маленького Джона.

Личность Карла Моора – амальгама самого автора и его школьного товарища Граммонта (как Вертер – портрет Гете и Иерузалема вместе). Меланхолия Граммонта, его недовольство собою, часто повторяемое им желанье «быть урожденным нищим» («als Better geboren werden») – все это мы находим у Моора вместе с пылкостью самого Шиллера, с его отвращением ко всякому стеснению, ко всякой тираннии.

Жизнь в обществе трехсот слишком юношей дала Шиллеру возможность в первом же своем произведении мастерски справиться с такой трудной задачей, как изображение жизни и движений толпы.

Оригиналами для изображения различных типов разбойников служили, по-видимому, товарищи академики4
Шиллеровские разбойники говорят языком академиков и в свою очередь влияют на него: многие выражения из Шиллеровой драмы надолго остались в ходу среди «герцогских сыновей».

Которые наделили их и своими фамилиями (Моор, Швейцер встречаются в списках академии; Рацман была фамилия одного офицера, нелюбимого воспитанниками академии); Капф и Фабер, о которых Шиллер отзывается, как о неисправимых хвастунах, широковещательно повествующих о будущих своих подвигах, послужили оригиналами для Шпигельберга; Роллер, Швейцер во многих чертах списаны с друзей Шиллера: Говена, Петерсена, Шарфенштейна и др.; план выселения в Св. Землю, о котором говорит Шпигельберг, принадлежит одному академику (по всем признакам Карлу Кемпфу), внушавшему Шиллеру большое презрение.

Закулисные стороны придворной жизни, с которыми академики, при их близости к герцогу, были хорошо знакомы, дали поэту впоследствии сюжет для «Коварства и Любви», а пока послужили материалом для эпизода с Косинским.

Научные занятия Шиллера также не остались без влияния на драму: Франц Моор, в длинных своих монологах, проявляет довольно порядочные сведения по медицине: в монологе II действия, собираясь погубить отца, убив его нравственно, Франц Моор чуть не дословно излагает § 14 диссертации Шиллера «О связи между духовной и животной сторонами человеческой натуры», а далее пространно рассуждает о сходстве между сном и смертью – вопрос, которому Шиллер посвятил последнюю главу своей диссертации.

Шиллер писал не только с моделей, бывших у него в это время перед глазами; яркие воспоминания детства тоже в иных случаях давали необходимый матерьял; его лорхский учитель, пастор Мозер, дал свой духовный облик и имя священнику, пришедшему пробудить совесть в Франце; рассказ отца о злодеянии Тренка, который в военное время разграбил и сжег город в Богемии, чтобы отомстить за убитого товарища, перенесен Шиллером на Моора и приурочен к освобождению Роллера.

Сюжет драмы – сделать оскорбленного в своих чувствах героя предводителем шайки разбойников был не чужд, как литературе, так и жизни того времени: народные повести и романы XVII века с знаменитым Симплициссимусом во главе, драмы M?ller"а, из которых одну, «Софию», академики даже играли, прославляли доблестных и великодушных атаманов; рассказы о «великих» разбойниках, напр. о французе Картуше или об англичанине Говардсе, переходили из уст в уста, украшались, распространились, печатались, и жизнеописания рыцарей; большой дороги читались в то время с такой же жадностью, как биографии героев, древности. Подвиги разбойников далеко не отошли еще в область предания: дороги южной Германии были очень небезопасны: из-за шаек, в члены которых вербовались отставленные от должности чиновники, сборщики податей, проходимцы и отчаянные головы из всех классов общества. Особенный страх наводили на вюртембергцев шайки разбойников, предводителями которых были евреи, напр. шайка Шмерле и Левена. Поэтому и Шиллер подчеркивает семитический элемент в своем Шпигельберге и Шуфтерле. Несмотря на строгия меры, несмотря на обилие виселиц, одна из которых украшала самый Штутгардт, разбойничество процветало: в самый год выхода в свет драмы была захвачена в Баварии шайка приблизительно в 1000 человек.

Из отдельных личностей всего более сходства с Шиллеровым Моором имеет баварский разбойник Матиас Клостермейер, казненный в 1771 году. Во главе шайки в 30–40 человек он искусно избегал преследований посланного для поимки его отряда и даже приобрел славу талантливого стратега. Об нем ходил ряд рассказов. Он мстителен, вспыльчив, но охотно становится на сторону слабых и притесняемых. Он грабит и зажиточных людей, но при случае тайно ссужает часть своей добычи какому-нибудь бедняку. Он смело мстит членам аугсбургского суда за крестьян, пострадавших по их вине. Его сообщник Андрей Мейер предан ему так же беззаветно, как Швейцер своему атаману. Курфюрст предлагает Клостермейеру помилование, если он согласится покинуть свою шайку. Клостермейер собирает товарищей и сообщает об этом (он вообще имеет страсть говорить громкие фразы). Товарищи просят не оставлять их, и он сдается на их мольбы. Узнав о том, что один из его подчиненных схвачен, он поднимает такую же бурю, как Моор, узнавший о поимке Роллера. Под конец карьеры в, нем просыпается совесть, и раскаяние начинает терзать его. Окружающие замечают это и упрекают его в трусости и намерении изменить «делу». – Эти и подобные им рассказы поглощались воспитанниками академии с жадностью.

II. Планы второй части «Разбойников»

Блестящий успех пьесы, как это вполне естественно, надолго приковал к её сюжету внимание автора.

Мысль написать 2-ю часть «Разбойников» не оставляла Шиллера несколько лет. В августе 1784 года он писал: «После „Карлоса“ примусь за вторую часть „Разбойников“, которая должна быть полной апологией автора за первую часть, и в которой кажущаяся безнравственность должна разрешиться высокой нравственной идеей. Это для меня безграничное поле деятельности». Вторая часть «Разбойников» была немыслима без Карла Моора: поэтому его намерение отдаться в руки правосудия должно было по какой-нибудь причине остаться без исполнения. В июле 1785 г. Шиллер пишет Кернеру, что решился написать одноактное продолжение «Разбойников», которое будет помещено в издаваемой им «Талии». Драма эта написана не была, но в бумагах Шиллера найдены два её наброска.

Первый носит заглавие: «Невеста в трауре. Вторая часть Разбойников». Название это напоминает Конгревовскую «Печальную невесту», где молодая женщина встречается в склепе с своим мужем, которого она долго считала умершим, и, конечно, принимает его за привидение.

В числе действующих лиц фигурируют: Карл Моор, скрывающийся под именем графа Юлиана: дочь Моора; его сын Ксаверий; мальчик или маленькая девочка; жених дочери Моора; три духа (Франц Моор, Амалия, старик Моор); Косинский, Швейцер, Герман (жена Моора вычеркнута из списка действующих лиц). Место действия не указано. О содержании драмы мы узнаем лишь следующее:

«К молодой графине приходит монахиня. Она ласкает молодую девушку, но не произносит ни одного слова. Графиня видит ее уже не в первый раз: она встречалась с монахиней в капелле женского монастыря, которую нередко посещала. Часто монахиня стояла рядом с ней на коленях, молилась, часто шла около неё, но всегда молчала. Но, по-видимому, ей хочется, чтобы Аделаида приняла пострижение. Графиня искренно любит молчаливую свою подругу и поддерживает сношения с нею. Монахиня тайно приходит к ней в замок и знаками дает ей понять, что Аделаиде следует предпочесть монастырь брачному венцу. Когда монахиня снова приходит, ее не допускают к Аделаиде. – Раз Аделаида входит в кабинет отца и видит там портрет. Она присматривается внимательней: нет никакого сомнения в том, что это изображение молчаливой монахини. Она целует картину. Отец входит, видит это и с удивлением узнает, что она знакома с оригиналом портрета. Любопытство графа возбуждено: он хочет видеть монахиню, которая так походит на его Амалию, так как это её портрет». Далее мы находим только замечание: «Вопрос в том, могут ли встретиться эти два духа5
Очевидно, дух Амалии и дух Франца, которые в списке действующих лиц помещены рядом.

И как будут они держаться друг относительно друга? Если это возможно, то лишь в присутствии графа, и дух монахини»… Отсюда уже можно понять, почему драма называется «Невеста в трауре»: очевидно, монахиня прикажет ей возложить на себя печальные одежды. Но, по-видимому, задача вести действие с тремя духами показалась поэту затруднительной, и он оставил этот план для другого. Имена действующих лиц и самый ход действия здесь обозначены гораздо определеннее; поэтому можно заключить, что план составлен позже предшествующего. Действие происходит в Савойе, в замке графа Юлиана. Граф Юлиан не кто иной, как Карл Моор, а охотник Турн – верный Швейцер. У Юлиана двое детей: сын Ксаверий и дочь Матильда, помолвленная с графом Диссентисом. Кроме этих лиц, указан еще Косинский, богемский дворянин, и дух Франца Моора. Основная мысль Шиллера была такая: Карл Моор, считающий, что он искупил преступления былых лет своею нравственною и полезною для общества жизнью, должен понести за них страшное наказание – видеть гибель своей семьи.