Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

1/52 ⠀ Год перетекает шариком или колобком из одного десятилетия в другое. ⠀ Малыши разобрали ёлку, точнее сняли с неё все украшения, и приготовились к поездке на дачу, чтобы её посадить. Ежедневно ухаживают за ней, поливают и собирают опавшие иголочки. ⠀ Новый год встречали весело и, как всегда, интересно. Приходил и Дедушка Мороз, и Клоун Клёпа, и сами дети были в костюмах, которые меняли в день несколько раз. И спать даже самый младший состав отправился к четырём утра, причём по настоянию взрослых, ведь они к этому времени уже давно хотели спать. В эту встречу нового года мы выяснили, что и пластмассовые игрушки отлично разбиваются, особенно если их использовать в качестве мячиков. Выяснили так хорошо, что к следующему празднику нужно пополнять коллекцию игрушек. ⠀ Дети ходят с удовольствием на новогодние представления, смотрят спектакли и получают сладкие подарки, которые приносят домой и уже всей семьёй их распаковывают. Побывав на Кремлёвской ёлке, на главной ёлке в Санкт-Петербурге в Мариинском Дворце, в театрах города, они уже как настоящие театралы делают выводы о понравившихся спектаклях и актёрах. ⠀ – И я хочу так же выступать на сцене, – смотря очередной из спектаклей говорит Любаша. Ей четыре. Когда она вот так твёрдо знает, что хочет, я внимательно вглядываюсь в её глаза, чтобы увидеть в них свою маленькую крошку. При этом она часто коверкает свой и без того ещё эльфийский язык, чтобы быть маленькой как Вовочка. Да, теперь она не хочет расти, а желает быть малышом. Временами. ⠀ Вовочка пропускает спектакли, оставаясь дома. И хотя многие его ровесники пытаются высиживать и высматривать происходящее, как мне кажется, дома лучше. ⠀ Лео же с удовольствием участвует в интерактивах до представления. Когда у тебя в попе юла, самое прекрасное это танцы и игры возле ёлки, хотя интересное действие увлекает его полностью. И после он с удовольствием рассказывает мне об увиденном. ⠀ Главное, что больше всего нравится малышам в праздниках, это отсутсвие необходимости ходить в детский сад. Вроде бы каждый из них хорошо там себя чувствует и по словам воспитателей прекрасно адаптирован, но вечера порой у нас проходят в слезах о завтрашнем утреннем нежелательном походе в это нелюбимое учреждение. Причём каждый из них хочет быть дома с мамочкой или ходить с ней на работу, да неважно куда идёт мама, только бы быть с ней. А сейчас ещё и у папы больше выходных. Так что первая неделя января радует всех возможностью быть вместе. Меня, конечно, радует особенно. Я люблю когда дети счастливы и совсем не хочу, чтобы они плакали, особенно из-за сада. ⠀ И мы поем вместе с Вовочкой его любимую песенку «Лябо! Лябо!», что в переводе на русский означает «Я колобок! Я колобок!» и, катаясь по дому шариками, ждём каждого следующего дня несущего нам счастье и радость. ⠀

22 июня 1941 г. Германия пересекла границы нашей страны. Темп наступления войск составлял 30 км в сутки. Захвату города Ленинграда отводилось особое место. Противник хотел захватить побережье Балтийского моря и уничтожить Балтийский флот. Немцы стремительно прорывались к городу и с июля из Ленинграда стали вывозить жителей и расположенные в городе заводы и фабрики.

На момент установки блокады в городе находилось 2 миллиона 544 тысячи человек гражданского населения, в том числе около 400 тысяч детей. Кроме того, в пригородных районах (в кольце блокады) осталось 343 тысячи человек. В сентябре, когда начались систематические бомбардировки, обстрелы и пожары, многие тысячи семей хотели бы выехать, но пути были отрезаны.

Дети вместе со взрослыми голодали и мерзли в блокадном Ленинграде, тушили вместе с бойцами зажигательные бомбы, работали на заводах – делали снаряды. За мужество и храбрость их наградили медалью «За оборону Ленинграда» и медалью «Доблестный труд в Великой Отечественной войне г».

Наступало чудесное время года – зима. Но не радовала она ленинградцев. Из-за отсутствия топлива и электроэнергии остановились многие предприятия, трамваи, троллейбусы, вышло из строя отопление, замерз водопровод. В городе заканчивались продукты, а привезти их было неоткуда. Люди стали ослабевать, болеть. В 1942 году норма хлеба, состоящего из пыли, опилок сосны и нескольких граммов ржаной муки, составила 125 граммов. «125 блокадных грамм с огнем и кровью пополам» - писала поэтесса О. Бергольц. В городе распространилась дистрофия, люди падали в голодные обмороки. Ели все, что попадется: суп из травы, кисель из столярного клея, мышей – все что было. Старались даже маленький кусочек хлеба оставить надолго.

Рассказ «Хлебные крошки» Это было во время войны, в осажденном фашистами Ленинграде. В магазине холодно и очень темно, только на прилавке у продавщицы мигала коптилка. Продавщица отпускала хлеб. У прилавка с одной стороны тянулась очередь. Люди подходили. Протягивали карточки и получали кусочек хлеба, маленький, но тяжелый и влажный, потому, что муки в нем было совсем мало., а больше воды и хлопкового жмыха. А с другой стороны прилавка толпились дети. Даже при слабом свете коптилки было видно, какие у них худые, изнеможденные лица. Шубки не облегали ребят, ависели на них, как на палочках. Головы их поверх шапок были закутаны теплыми шарфами и платками. Ноги – в валенках, и только на руках не было варежек: руки были заняты делом.

Как только у продавца, разрезавшего буханку, падала на прилавок хлебная крошка, чей- нибудь тоненький озябший палец торопливо, но деликатно скользил по прилавку, поддевал крошку и бережно нес ее в рот. Два пальца на прилавке не встречались: ребята соблюдали очередь. Продавщица не бранила, не покрикивала на детей, не говорила: « Не мешайте работать! Уйдите!» продавщица молча делала свое дело: отпускала людям их блокадный паек. Люди брали хлеб и отходили.А кучка Ленинградских ребят тихо стояла у другой стороны прилавка, каждый терпеливо ждал своей крошки.

Зимой г. в городе развелось много крыс. Они нападали на полуголодных и обессилевших стариков и детей. Никаких кошек или собак в городе к этому времени уже не осталось - кто не погиб и не ушел, того съели. Крысы не только уничтожали и без того скудные запасы продовольствия, они были и потенциальными разносчиками чумы. памятник блокадным кошкам. «3 декабря 1941 года. Сегодня съели жареную кошку. Очень вкусно", - записал в своем дневнике 10-летний мальчик. Тем не менее некоторые горожане, несмотря на жестокий голод, пожалели своих любимцев.

"Весной 1942 года полуживая от голода старушка вынесла своего кота на улицу погулять. К ней подходили люди, благодарили, что она его сохранила". "В марте 1942 года вдруг увидела на городской улице тощую кошку. Вокруг нее стояли несколько старушек и крестились, а исхудавший, похожий на скелет милиционер следил, чтобы никто не изловил зверька". "В апреле 1942 года, проходя мимо кинотеатра «Баррикада», увидала толпу людей у окна одного из домов. Они дивились на необыкновенное зрелище: на ярко освещенном солнцем подоконнике лежала полосатая кошка с тремя котятами. Увидев ее, я поняла, что мы выжили".

Но школы продолжали работать. В классах было холодно. Везде стояли печки «буржуйки». Все сидели в шубах, шапках и рукавицах. Писали на старых газетах карандашами. Чернила замерзали на морозе. А после школы дети шли на крышу и дежурили там, тушили зажигательные бомбы или работали в госпитале. На парте осталась открытой тетрадь, Не выпало им дописать, дочитать. Когда навалились на город Фугасные бомбы и голод. И мы никогда не забудем с тобой, Как наши ровесники приняли бой. Им было всего лишь 12, Но были они – ленинградцы.

Вот что пишет 12-летний мальчик… «Мы учимся в бомбоубежище. С утра до вечера обстрелы, обстрелы… В наш дом влетел и разорвался снаряд, выбило все стекла. Мы загородили окно фанерой и теперь дома совсем темно. Готовлюсь к географическому сбору. Сегодня я ел кисель из столярного клея». «Где-то там, наверху свистели фугаски, рвались снаряды, а у нас под землей было тихо, тепло, светло. Радио приносило нам под землю вой сирены. У нас шел урок. Учитель объяснял нам новые темы. Нужно было запоминать, записывать. Заниматься стало трудно. Кочегарка не работала. Холодно. Коченеют руки и ноги, застывают чернила. В подземелье погас свет, мы перебрались в класс, где только одно окно застеклено, а остальные забиты фанерой» В таких условиях учились дети и светло верили, что наступит день победы.

Продовольствие в Ленинграде закончилось. Чем их кормить? Далеко за кольцом блокады есть продовольствие – мука, мясо, масло. Как их доставить? Только одна дорога связывала блокадный город с Большой землёй. Эта дорога шла по воде. Она – как легенда, как песня, как знамя, У этой дороги не будет конца – она Навсегда пролегла через память, Навеки прошла через наши сердца.

Недалеко от трассы замаскированы зенитные установки, проволочные и минные заграждения, чтобы защищать дорогу от фашистских солдат. Не все машины доезжали до берега, многие проваливались под лёд вместе с продуктами. Хлеб в Ленинград, а детей в тыл. Только военно- автомобильная дорога, проложенная по льду Ладожского озера помогла выжить людям.

Единственным путём сообщения с блокадным Ленинградом оставалось Ладожское озеро. Только по озеру люди могли связаться с землёй. Эту дорогу и назвали Дорогой жизни. Но эта дорога беспрестанно обстреливалась. На этой дороге пролилось много крови. Сегодня на дороге жизни стоит памятник «Цветок жизни» На лепестках цветка изображены лицо улыбающегося мальчика и слова «Пусть всегда будет солнце». Рядом находится плита, на которой надпись: «Во имя жизни и против войны. Детям юным героям Ленинграда годов».

900 дней и ночей длилась блокада. Страшная судьба постигла и семью Савичевых. Таня Савичева родилась в 1930 году, ей было всего 12 лет, когда шла война. Большая и дружная была семья Савичевых. Отец, работал пекарем, пёк душистый и вкусный хлеб. Мать, на фабрике. Началась война. Во время войны Таня вела дневник. Это маленькая записная книжка, которую вела двенадцатилетняя ленинградская девочка Таня Савичева. В книжке девять страниц, на шести из них - даты. Шесть страниц - шесть смертей. "28 декабря 1941 года Женя умерла... Бабушка умерла 25 января 1942-го. 17 марта - Лека умер. Дядя Вася умер 13 апреля. 10 мая - дядя Лёша, мама - 15 мая. Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня.

Дневник Тани Савичевой стал одним из вещественных свидетельств фашистских зверств на Нюрнбергском процессе, а сама девочка - символом мужества блокадного Ленинграда. О ее судьбе написаны десятки книг, сняты фильмы, Эдита Пьеха исполняет "Балладу о Тане Савичевой", есть звезда, названная в ее честь. Но... немногие и сегодня знают, что Таня ошибалась, и Савичевы умерли не все. В таких страшных условиях выжила родная сестра Тани, Нина Николаевна, которая по сей день живёт под Петербургом.

Во время Великой Отечественной войны В. Шефнер был рядовым солдатом батальона аэродромного обслуживания. Так война и блокада Ленинграда вошли в его поэзию. В книге «Защита» война является единственной всепоглощающей те­мой. Пережитое во время войны навсегда осталось очень важ­ным для поэта, стало высочайшей мерой всех его поисков, творческих и нравственных.

Стихотворение «Верим в победу!» было написано В. Шефне­ром в самом начале войны, 23 июня 1941 года, в Ленинграде.

Стихотворение проникнуто публицистическим пафосом, мы можем отнести его к патриотической лирике. Оно постро­ено на основе антитезы. В начале мы видим противопоставле­ние «врага» и «мирной страны», «белой ночи» и «черной войны». Здесь поэт использует характерный эпитет («черная война»), что означает: неправедная, несправедливая, захват­ническая, несущая людям смерть, горе, страдания. Затем си­туация получает свое логическое завершение: враг, развязав­ший эту войну, будет справедливо наказан:

Только хочет он или не хочет,

А свое получит от войны:

Скоро даже дни, не только ночи,

Станут, станут для него черны!

Стихотворение представляет собой восьмистишие с пере­крестной рифмовкой. Поэт использует скромные средства ху­дожественной выразительности: эпитет («белой ночыо», «чер­ную войну»), метафору и лексический повтор («Скоро даже дни, не только ночи, Станут, станут для него черны!»).

Верим в Победу

Против нас полки сосредоточив,
Враг напал на мирную страну.
Белой ночью, самой белой ночью
Начал эту чёрную войну!

Только хочет он или не хочет,
А своё получит от войны:
Скоро даже дни, не только ночи,
Станут, станут для него черны!
(В. Шефнер, 1941, 23 июня, Ленинград)

Парад в сорок первом

Наверное, товарищи, не зря,
Любуясь шагом армии чеканным,
Всегда припоминают ветераны
Другой – суровый – праздник Октября.
Была Москва пургой заметена,
У Мавзолея ели коченели,
И шла по Красной площади Война –
Усталая, в простреленной шинели.
То батальоны шли с передовой,
Шли на парад окопные солдаты.
В тревожных небесах аэростаты
Качали удлиненной головой.
Терзали тело Подмосковья рвы,
Убитых хоронил снежок пушистый,
Сжимали горло фронтовой Москвы
Траншеи наступающих фашистов.
А батальоны шли с передовой,
Шли на парад окопные солдаты!
Недаром в небесах аэростаты
Качали удивленно головой!
Кто может может победить такой народ?..
Не забывайте сорок первый год!
(Ю. Друнина)

3. А. Суркову

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: – Господь вас спаси! –
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина –
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: – Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

«Мы вас подождем!» – говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» – говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
(К. Симонов, 1941 г.)

Июнь. Россия. Воскресенье.
Рассвет в объятьях тишины.
Осталось хрупкое мгновенье
До первых выстрелов войны.

Через секунду мир взорвётся,
Смерть поведёт парад-алле,
И навсегда погаснет солнце
Для миллионов на земле.

Безумный шквал огня и стали
Не повернётся сам назад.
Два «супербога»: Гитлер – Сталин,
А между ними страшный ад.

Июнь. Россия. Воскресенье.
Страна на грани: быть не быть…
И это жуткое мгновенье
Нам никогда не позабыть…
(Д. Попов)

В тот страшный день земля рванула в небо.
От грохота застыла в жилах кровь.
Июнь цветастый сразу канул в небыль,
И смерть, вдруг, оттеснила жизнь, любовь.

Надели гимнастёрки и шинели
Вчерашние мальчишки – цвет страны.
Девчонки на прощанье песни пели,
Желали выжить в грозный час войны.

Война, как ком, катилась по дорогам,
Неся разруху, голод, смерть и боль.
Осталось их в живых совсем немного,
Принявших первый, самый страшный бой!

В атаку шли за правду, за Отчизну,
За мир, за мать с отцом, за добрый дом.
Чтоб защитить от ужасов фашизма
Права на жизнь, что рушилась кругом.

Сирень, гвоздики, нежные тюльпаны…
Начало лета, жизнь вокруг кипит.
Жива любовь, зарубцевались раны,
Но этот день июня не забыт!
(Т. Лаврова)

Война началась
1.
Наши пушки вновь заговорили!
Враг напал. Мы выступили в бой!
Вымпела прославленных флотилий,
Словно чайки вьются над водой.

Бить врага нам нынче не впервые,
Чтоб кровавый след его простыл,
Вам, полки и роты фронтовые,
Помогает действующий тыл.

Как один за Родину мы встали,
Равнодушных между нами нет,
Каждой тонной выпущенной стали
Мы крепим величие побед.

И сражений раскалённых воздух
Стал отныне общею судьбой
Нам, несущим вахту на заводах,
И бойцам, бросающимся в бой.

Родина! Тебе мы присягали,
И, шагая с именем твоим,
Силой крови, пороха и стали
В этой битве снова победим!

2.
За мирное счастье на свете
Дерётся советский народ,
И враг его, сеющий ветер,
Свинцовую бурю пожнёт.

Мы клялись родимой Отчизне
И клятву сдержали не раз,
Ни крови, ни счастья, ни жизни
Мы не пожалеем сейчас.

Шагайте по выжженным нивам,
Глашатаи мирной страны,
Карайте мечом справедливым
Врагов, что погибнуть должны.

Пройдя пограничные знаки,
Минуя засады и ров,
Разрушим клинками атаки
Гнездо озверевших врагов.

Нам это спокойно и чётко
Сказала Советская власть.
Получена первая сводка…
Товарищ! Война началась!
(Юрий Инге, 22 июня 1941 г.)

Тот самый длинный день в году...

Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
И к мертвым выправив билет,
Всё едет кто-нибудь из близких
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого-то нет...
(К. Симонов)

«Началась война…» –
В сердца вонзилось
Страшною отравленной стрелой.
И на свете
Всё переменилось.
И тревога
Встала
Над страной.

Эта весть
Собой закрыла солнце,
Словно туча чёрная в грозу.
Нивы
Вдруг пожухли,
Колокольцы
Вздрогнули
В разбуженном лесу.

Эта весть
Ударила, как бомба.
Гнев народа
Поднялся волной.
В этот день
Мы поклялись до гроба
Воевать
С проклятою войной.

В этот день
Ты верным стал солдатом,
И тебе,
Прошедший бой солдат,
Люди
За победу в сорок пятом
От души
Спасибо говорят.
(Миклай Казаков, перевод А. Аквилева)

Перед атакой

Когда на смерть идут – поют,
А перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
Час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг
И почернел от пыли минной.
Разрыв –
и умирает друг.
И, значит смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед.
За мной одним
идет охота.
Будь проклят сорок первый год
И вмерзшая в снега пехота…
(С. Гудзенко)

День Победы

Идут года, но кровоточат раны,
Врагами нанесенные в бою,
Спасибо, дорогие ветераны,
За молодость беспечную мою!
За то, что не стреляют автоматы,
Что мины не взрывают тишину,
Вы были молоды, ни в чем не виноваты,
За что судьба вам уготовила войну?

Чтоб дать нам право жить на этом свете,
Вы шли сражаться, грудью на врага,
Вас ждали дома мамы, жены, дети…
Храня тепло родного очага…
За то, чтоб звезды в небе нам сияли,
За то, чтоб на дворе цвела весна,
Сражались вы, и «за ценой не постояли»,
Но непомерно высока цена…

И каждый год весной, в начале мая,
Объединяет праздник всю страну,
Смотря на вас, я всякий раз не понимаю,
За что судьба вам уготовила войну?!!!
И слезы всякий раз встают туманом,
Готовы ливнем грусти течь из глаз,
Спасибо, дорогие ветераны,
Вам всем! Отдельно каждому из вас…

Как кровь, сияют красные тюльпаны,
Возложенные к «Вечному огню»,
Спасибо, дорогие ветераны,
За молодость беспечную мою…
Я никогда, поверьте, не устану,
За ваши подвиги вас всех благодарить,
Спасибо, дорогие ветераны,
За этот шанс под мирным небом жить!
(Ю. Олефир)

Могила Неизвестного солдата

Могила Неизвестного солдата!
О, сколько их от Волги до Карпат!
В дыму сражений вырытых когда-то
Саперными лопатами солдат.

Зеленый горький холмик у дороги,
В котором навсегда погребены
Мечты, надежды, думы и тревоги
Безвестного защитника страны.

Кто был в боях и знает край передний,
Кто на войне товарища терял,
Тот боль и ярость полностью познал,
Когда копал "окоп" ему последний.

За маршем – марш, за боем – новый бой!
Когда же было строить обелиски?!
Доска да карандашные огрызки,
Ведь вот и все, что было под рукой!

Последний "послужной листок" солдата:
"Иван Фомин", и больше ничего.
А чуть пониже две коротких даты
Рождения и гибели его.

Но две недели ливневых дождей,
И остается только темно-серый
Кусок промокшей, вздувшейся фанеры,
И никакой фамилии на ней.

За сотни верст сражаются ребята.
А здесь, от речки в двадцати шагах,
Зеленый холмик в полевых цветах –
Могила Неизвестного солдата...

Но Родина не забывает павшего!
Как мать не забывает никогда
Ни павшего, ни без вести пропавшего,
Того, кто жив для матери всегда!

Да, мужеству забвенья не бывает.
Вот почему погибшего в бою
Старшины на поверке выкликают
Как воина, стоящего в строю!

И потому в знак памяти сердечной
По всей стране от Волги до Карпат
В живых цветах и день и ночь горят
Лучи родной звезды пятиконечной.

Лучи летят торжественно и свято,
Чтоб встретиться в пожатии немом,
Над прахом Неизвестного солдата,
Что спит в земле перед седым Кремлем!

И от лучей багровое, как знамя,
Весенним днем фанфарами звеня,
Как символ славы возгорелось пламя –
Святое пламя вечного огня!
(Э. Асадов)

Неизвестному солдату

Он умер от семьи своей вдали,
И гибели его нам неизвестна дата...
К могиле неизвестного солдата
Известные солдаты подошли...
Мы этот образ до сих пор храним –
Истерзанный свинцом лежал парнишка,
И не было при нем военной книжки –
Она в бою погибла вместе с ним.
Пусть мы его фамилии не знаем, –
Он был – мы знаем – верным до конца.
И мы в молчанье головы склоняем
Перед бессмертным подвигом бойца.
И дружба воинов неколебима свята,
Она не умирает никогда!
Мы по оружию родному брату
Воздвигли памятник на долгие года!
Соединим же верные сердца
И скажем, как ни велика утрата, –
Пусть нет фамилии у нашего бойца, –
Есть звание российского солдата!
(М. Светлов)

Нас двадцать миллионов

От неизвестных и до знаменитых,
Сразить которых годы не вольны,

Нет, не исчезли мы в кромешном дыме,
Где путь, как на вершину, был не прям.
Еще мы женам снимся молодыми,
И мальчиками снимся матерям.

А в День Победы сходим с пьедесталов,
И в окнах свет покуда не погас,
Мы все от рядовых до генералов
Находимся незримо среди вас.

Есть у войны печальный день начальный,
А в этот день вы радостью пьяны.

Мы не забылись вековыми снами,
И всякий раз у Вечного огня
Вам долг велит советоваться с нами,
Как бы в раздумье головы клоня.

И пусть не покидает вас забота
Знать волю не вернувшихся с войны,
И перед награждением кого-то
И перед осуждением вины.

Все то, что мы в окопах защищали
Иль возвращали, кинувшись в прорыв,
Беречь и защищать вам завещали,
Единственные жизни положив.

Как на медалях, после нас отлитых,
Мы все перед Отечеством равны
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.

Где в облаках зияет шрам наскальный,
В любом часу от солнца до луны
Бьет колокол над нами поминальный
И гул венчальный льется с вышины.

И хоть списали нас военкоматы,
Но недругу придется взять в расчет,
Что в бой пойдут и мертвые солдаты,
Когда живых тревога призовет.

Будь отвратима, адова година.
Но мы готовы на передовой,
Воскреснув,
вновь погибнуть до едина,
Чтоб не погиб там ни один живой.

И вы должны, о многом беспокоясь,
Пред злом ни шагу не подавшись вспять,
На нашу незапятнанную совесть
Достойное равнение держать.

Живите долго, праведно живите,
Стремясь весь мир к собратству
сопричесть,
И никакой из наций не хулите,
Храня в зените собственную честь.

Каких имен нет на могильных плитах!
Их всех племен оставили сыны.
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.

Падучих звезд мерцает зов сигнальный,
А ветки ив плакучих склонены.
Бьет колокол над нами поминальный,
И гул венчальный льется с вышины.
(Р. Гамзатов, перевод Я. Козловского)

ВЕРИМ В ПОБЕДУ

Против нас полки сосредоточив,
Враг напал на мирную страну.
Белой ночью, самой белой ночью
Начал эту чёрную войну!

Только хочет он или не хочет,
А своё получит от войны:
Скоро даже дни, не только ночи,
Станут, станут для него черны!

Не танцуйте сегодня, не пойте.
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за нас.

Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.

Им нельзя задержаться, остаться -
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.

Окликать их и звать их - напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.

СТЕНЫ ДВОРОВ
1

Загляну в знакомый двор,
Как в забытый сон.
Я здесь не был с давних пор,
С молодых времён.

Над поленницами дров
Вдоль сырой стены
Карты сказочных миров
Запечатлены.

Эти стены много лет
На себе хранят
То, о чём забыл проспект
И забыл фасад.

Знаки счастья и беды,
Память давних лет -
Детских мячиков следы
И бомбёжки след.

Ленинградские дворы,
Сорок первый год,
Холостяцкие пиры,
Скрип ночных ворот.

Но взывают рупора,
Поезда трубят -
Не пора ли со двора
В райвоенкомат!

Что там плачет у ворот
Девушка одна?
- Верь мне, года не пройдёт -
Кончится война.

Как вернусь я через год -
Выглянь из окна,

Мы с победою придём
В этот старый дом,
Патефоны заведём,
Сходим за вином.

Здравствуй, двор, прощай, война.
Сорок пятый год.
Только что же у окна
Девушка не ждёт?

Чья-то комната во мгле,
И закрыта дверь.

Ты её на всей земле
Не найдёшь теперь.

Карты сказочных планет
Смотрят со стены, -
Но на них - осколков след,
Клинопись войны.

Старый двор, забытый сон,
Ласточек полёт,
На окне магнитофон
Про любовь поёт.

Над поленницами дров
Бережёт стена
Карты призрачных миров,
Ливней письмена.

И струится в старый двор
Предвечерний свет...
Всё - как было с давних пор,
Но кого-то нет.

Чьих-то лёгоньких шагов
Затерялся след
У далёких берегов
Сказочных планет.

Средь неведомых лугов,
В вечной тишине...

Тени лёгких облаков
Пляшут на стене.
1963

ЗЕРКАЛО

Как бы ударом страшного тарана
Здесь половина дома снесена,
И в облаках морозного тумана
Обугленная высится стена.

Ещё обои порванные помнят
О прежней жизни, мирной и простой,
Но двери всех обрушившихся комнат,
Раскрытые, висят над пустотой.

И пусть я всё забуду остальное -
Мне не забыть, как, на ветру дрожа,
Висит над бездной зеркало стенное
На высоте шестого этажа.

Оно каким-то чудом не разбилось.
Убиты люди, стены сметены, -
Оно висит, судьбы слепая милость,
Над пропастью печали и войны.

Свидетель довоенного уюта,
На сыростью изъеденной стене
Тепло дыханья и улыбку чью-то
Оно хранит в стеклянной глубине.

Куда ж она, неведомая, делась
Иль по дорогам странствует каким
Та девушка, что в глубь его гляделась
И косы заплетала перед ним?..

Быть может, это зеркало видало
Её последний миг, когда её
Хаос обломков камня и металла,
Обрушась вниз, швырнул в небытиё.

Теперь в него и день, и ночь глядится
Лицо ожесточённое войны.
В нём орудийных выстрелов зарницы
И зарева тревожные видны.

Его теперь ночная душит сырость,
Слепят пожары дымом и огнём.
Но всё пройдёт. И, что бы ни случилось, -
Враг никогда не отразится в нём!

1942, Ленинград

РАЗЛУКА

Ударит осколок под левый сосок,
Трава заалеет во рву...
Я пальцы изрежу о стебли осок,
С минуту ещё проживу.

Раскрутится фильм небывалой длины.
Заснятый за множество лет...
И детство, и юность, и встречи, и сны -
Каких только кадров там нет!

Разлуки, дороги, улыбки, дома,
Свои и чужие грехи...
Какой оператор, сошедший с ума,
Такой наснимал чепухи?

Но встанут на место дома, и мосты,
Ошибки, и клёны в цвету,
Когда на экране появишься ты
Наплывом на всю суету.

Ты встанешь у синих задумчивых рек,
В полях, разодетых весной,
Такая печальная, будто навек
Пришла расставаться со мной.

Я крикну тебе: «Дорогая, постой,
Прощаться ещё не пора -
Покличь санитаров, хоть ниткой простой
Пусть сердце зашьют доктора.

Хоть час бы прожить, хоть короткий денёк -
Я так не хочу темноты.
Ведь я на тебя наглядеться не мог,
Зачем прощаешься ты?..»
1944

ДОМ КУЛЬТУРЫ

Вот здесь, в этом Доме культуры
Был госпиталь в сорок втором.
Мой друг, исхудалый и хмурый,
Лежал в полумраке сыром.

Коптилочки в зале мигали,
Чадила печурка в углу,
И койки рядами стояли
На этом паркетном полу.

Я вышел из тёмного зданья
На снег ленинградской зимы,
Но знал, что не свидимся мы.

Я другу сказал «до свиданья»,
И вот через много лет
Вхожу в это самое зданье,
Купив за полтинник билет.

Снежинки с пальто отряхая,
Вхожу я в зеркальную дверь.
Не едкой карболкой - духами
Здесь празднично пахнет теперь.

Где койки стояли когда-то,
Где умер безвестный солдат,
По гладким дубовым квадратам
Влюблённые пары скользят.

Лишь я, ни в кого не влюблённый,
По залу иду стороной,
И тучей железобетонной
Плывёт потолок надо мной.

С какою внезапною властью
За сердце берёт иногда
Чужим подтверждённая счастьем
Давнишняя чья-то беда!
1962

Под Кирка-Муола ударил снаряд
В штабную землянку полка.
Отрыли нас. Мёртвыми трое лежат,
А я лишь контужен слегка.

Удача. С тех пор я живу и живу,
Здоровый и прочный на вид.
Но что, если всё это - не наяву,
А именно я был убит?

Что, если сейчас уцелевший сосед
Меня в волокуше везёт,
И снится мне сон мой, удачливый бред
Лет эдак на двадцать вперёд?

Запнётся товарищ на резком ветру,
Болотная чвякнет вода, -
И я от толчка вдруг очнусь - и умру,
И всё оборвётся тогда.

ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ ВУОТТЫ

Отступление от Вуотты,
Полыхающие дома…
На земле сидел без заботы
Человек, сошедший с ума.
Мир не стоил его вниманья
И навеки отхлынул страх,
И улыбка всепониманья
На его блуждала губах.
Он молчал, как безмолвный Будда,
Все сомненья швырнув на дно,-
Это нам было очень худо,
А ему уже - все равно.
Было жаль того человека,
В ночь ушедшего дотемна,-
Не мертвец был и не калека,
Только душу взяла война.

НА ПЕНСИИ

Парикмахер пехотный
Пристрастился к вину.
Он не очень охотно
Вспоминает войну.

А гордиться он вправе,
И заслужен покой, -
Только боже избави
От работы такой.

Ах, острижено сколько!
Стриг он как заводной,
Не под бокс, не под польку, -
Всё под ноль да под ноль.

Он работал отлично,
Понимал что к чему -
Но не каждый вторично
Мог явиться к нему.

Ах, пехота, пехота -
Строевой матерьял!..
На холмах, на болотах
Он клиентов терял.

Видно, полька-канадка
Не для этих ребят, -
Под землёй в плащ-палатках
Двадцать лет они спят.

Нынче грустно мне что-то,
Ты налей мне, налей!..
Ах, пехота, пехота,
Царица полей!

СТОРОЖ

От домика осталась печка,
Да чёрная труба над ней,
Да сиротливое крылечко
Из грубо тёсанных камней.

Двор зарастает дикой мятой,
А всё же на крылечке том
Сидит, как прежде, пёс лохматый
И стережёт сгоревший дом.

Днём он в лесу иль на болоте
Живёт, охотясь кое-как,
Но к ночи здесь всегда найдёте
Его глядящего во мрак.

Ведь он и сам, наверно, понял,
Что не дождётся никого,
Но помнит тёплые ладони
И голос, кликавший его.

И по ночам - из бурелома,
Из тьмы лесной, из мглы сырой
Шаг чей-то, лёгкий и знакомый,
Ему мерещится порой.

Молчит, сиротлив и обижен,
Ветлы искорёженный ствол,
Заброшенный пруд неподвижен
И густ, будто крепкий рассол.

Порою, как сонное диво,
Из тьмы травяной, водяной
Лягушка всплывает лениво,
Блестя огуречной спиной.

Но мальчик пришёл с хворостиной -
И нет на пруду тишины;
Вот каску, обросшую тиной,
Он выудил из глубины.

Без грусти, без всякой заботы,
Улыбкой блестя озорной,
Берёт он советской пехоты
Тяжёлый убор головной.

Воды зачерпнёт деловито -
И слушает, как вода
Струится из каски пробитой
На гладкую плоскость пруда.

О добром безоблачном небе,
О днях без утрат и невзгод,
Дрожа, как серебряннный стебель,
Ему эта струйка поёт.

Поёт ему неторопливо
О том, как всё тихо кругом,
Поёт об июне счастливом,
А мне о другом, о другом...

ВЫПУСКАЮЩИЙ ПТИЦ

В квартире одной коммунальной,
Средь прочих прописанных лиц,
Живёт пожилой и печальный
Чудак, выпускающий птиц.

Соседи у рынка нередко
Встречают того чудака -
С большой самодельною клеткой
Стоит он у зооларька.

С получки своей небогатой
Накупит чижей и синиц
И за город едет куда-то
Чудак, выпускающий птиц.

Плывут мимо окон вагонных
Сады и асфальт автострад;
На месте посёлков сожжённых
Другие, не хуже, стоят.

Качаются дачные сосны,
И речки прозрачны до дна,
И даже сквозь грохот колёсный
Земная слышна тишина.

А всё же душа не на месте,
И радости нет в тишине:
Без вести, без вести, без вести
Пропал его сын на войне.

И вот полустанок невзрачный
У стыка рокадных дорог...
В болотистом месте, не дачном,
Рубеж обороны пролёг.

Отыщет старик не впервые
Пехотной дивизии тыл,
Где встали цветы полевые
На холмиках братских могил.

Но где преклонить ему взоры,
Куда ему сердцем припасть,
Где холмик найти, над которым
Он мог бы наплакаться всласть?..

Он с клетки снимает тряпицу,
Потом открывает её, -
Молчат присмиревшие птицы
И в счастье не верят своё.

Но крылья легки и упруги,
И радость растёт на лету -
В каком-то счастливом испуге
Взмывают они в высоту.

Летят над землёю зелёной,
Летят без дорог и границ,
И смотрит на них умилённо
Старик, выпускающий птиц.

Когда мне приходится туго -
Читаю в ночной тишине
Письмо незабытого друга,
Который убит на войне.

Читаю сухие, как порох,
Обыденные слова,
Неровные строки, в которых
Доныне надежда жива.

И всё торопливое, злое
Смолкает, стихает во мне.
К душе подступает былое,
Как в грустном возвышенном сне.

Весь мир этот, вечный и новый,
Я вижу - как будто с горы,
И вновь треугольник почтовый
В шкатулку кладу до поры.

***
На миг оглянуться -
А что там у нас за спиной?
Там ласточки вьются
Над старой кирпичной стеной,
Там детские ссоры,
Счастливейших дней череда,
Там ясные взоры, -
Никто нас не пустит туда.

На миг только глянем -
Какие мы были в былом?
Там утречком ранним
Идём по тропинке вдвоём.
Мы оба прекрасны
(При взгляде из нынешних лет) -
И оба не властны