Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Страница 1 из 4

Дошло до меня, о счастливый царь, - сказала Шахразада, - что был в древние времена и минувшие века и годы один человек, купец в Каире, которого звали Шамс-ад-дин. И был он из лучших купцов и самых правдивых в речах, и имел слуг и челядь, и рабов и невольников, и большие деньги, и состоял старшиной купцов в Каире.

И была у него жена, и он любил ее, и она его любила; но только он прожил с ней сорок лет, и не досталось ему от нее ни дочери, ни сына. И вот в один из дней он сидел в своей лавке, и увидел он, что у каждого из купцов был сын, или двое сыновей, или больше, и они сидели в лавках, как их отцы. А в тот день была пятница, и этот купец пошел в баню и вымылся, как моются в пятницу, а выйдя, он взял зеркало цирюльника и посмотрел в него на свое лицо и воскликнул: "Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед - посланник Аллаха!" - а потом взглянул на свою городу и увидел, что белое в ней покрыло черное; и вспомнил он, что седина - посланец смерти.

А его жена знала время его возвращения и мылась и приводила себя для него в порядок; и когда купец вошел к ней, она сказала ему: "Добрый вечер!" Но он отвечал ей: "Я не видел добра!"

А жена купца сказала невольнице: "Подай столик с ужином!" И невольница принесла еду, и жена купца сказала: "Поужинай, господин мой"; а купец отвечал: "Я не стану ничего есть!" - и пихнул столик ногой и отвернул лицо от жены.

"Почему это и что тебя опечалило?" - спросила его жена; и купец сказал: "Ты причина моей печали..."

Ночь, дополняющая до двухсот пятидесяти

Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот пятидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Шамс-ад-дин сказал своей жене: "Ты причина моей печали!" - "Почему?" - спросила его жена. "Потому, - отвечал купец, - что, когда я сегодня открыл лавку, я увидел у каждого из купцов сына, или двух сыновей, или больше, и они сидели в лавках, как их отцы, и я сказал себе: "Поистине, тот, кто взял твоего отца, тебя не оставит!" А в ту ночь, когда я вошел к тебе, ты взяла с меня клятву, что я не женюсь ни на ком, кроме тебя, и не возьму себе в наложницы ни абиссинскую, ни румскую, ни какую-нибудь другую невольницу и не проведу ночи вдали от тебя, - но дело в том, что ты бесплодная и жить с тобой - все равно что с камнем". - "Имя Аллаха да будет надо мною! - воскликнула жена купца. - Поистине, задержка от тебя, а не от меня, потому что твое семя прозрачное". - "А что с тем, у кого семя прозрачное?" - спросил купец; и его жена отвечала: "Он не делает женщин беременными и не приносит детей". - "А где то, чем замутить семя? Я куплю это, - может быть, оно замутит мне семя?" - спросил купец; и жена его сказала: "Поищи у москательщиков".

И купец проспал ночь, и утром он раскаялся, что упрекал свою жену, а она раскаялась, что упрекала его. И он отправился на рынок и нашел одного москательщика и сказал ему: "Мир с вами!" И москательщик ответил на его привет, и купец спросил его: "Найдется у тебя чем замутить мне семя?" - "У меня это было, да вышло, но спроси у соседа", - ответил москательщик; и купец ходил и спрашивал, пока не опросил всех (а они над ним смеялись), и потом он вернулся к себе в лавку и сидел огорченный.

А на рынке был один человек, гашишеед, начальник маклеров, который принимал опиум и барш и употреблял зеленый гашиш, и звали этого начальника шейх Мухаммед Симсим, и жил он в бедности. И всякий день он обычно приходил утром к этому купцу. И вот он пришел, как обычно, и сказал ему: "Мир с вами!" И купец ответил на его приветствие сердито. "О господин, почему ты сердит?" - спросил Мухаммед; и купец рассказал ему обо всем, что случилось у него с женой, и сказал: "Я сорок лет женат, и моя жена не забеременела от меня ни сыном, ни дочерью, и мне сказали: "Она не беременеет потому, что у тебя семя прозрачное". И я стал искать чего-нибудь, чтобы замутить себе семя, и не нашел".

"О господин, - сказал Мухаммед, - у меня есть чем замутить семя. Что ты скажешь о том, кто сделает твою жену беременной от тебя после этих сорока лет, что минули?" - "Если ты это сделаешь, я окажу тебе милость и облагодетельствую тебя!" - отвечал купец. И Мухаммед сказал: "Дай мне динар!" - "Возьми эти два динара!" - воскликнул купец; и Мухаммед взял их и сказал ему: "Подай мне эту фарфоровую миску". И купец дал ему миску, и Мухаммед отправился к торговцу травами и взял у него унции две румского мукаркара и немного китайской кубебы, и корицы, и гвоздики, и кардамона, и имбиря, и белого перцу, и горную ящерицу и истолок все это и вскипятил в хорошем растительном масле. И еще он взял три унции крупинок ладана и с чашку чернушки и размочил, и сделал из всего этого тесто с румским пчелиным медом и, положив его в миску, вернулся к купцу и отдал ему миску.

"Вот чем можно замутить семя, - сказал он ему. - Тебе следует, после того как ты поешь мяса барашка и домашнего голубя, положив туда много горячительных приправ и пряностей, съесть этого теста на конце лопаточки, а потом поужинать и запить чистым разведенным сахаром".

И купец велел принести все это и отослал своей жене вместе с барашком и голубем, и сказал: "Приготовь это хорошенько и возьми замутитель семени и храни его у себя, пока он мне не понадобится и я его у тебя не потребую".

И жена купца сделала так, как он приказал ей, и поставила ему еду, и купец поел, а потом он потребовал ту миску и поел из нее, и ему понравилось, и он съел остаток, а затем он познал свою жену, и она зачала от него в ту ночь.

И над ней прошел первый месяц, и второй, и третий, и крови прекратились и перестали идти, и жена купца узнала, что она понесла, и дни ее прошли до конца, и ее схватили потуги, и поднялись крики, и повитухе пришлось потрудиться при родах.

И повитуха охраняла новорожденного именами Мухаммеда и Али и сказала: "Аллах велик!" - и пропела ему в уши азан , а потом она завернула младенца и передала его матери. И та дала ему грудь и стала его кормить, и младенец попил и насытился и заснул. И повитуха оставалась у них три дня, пока не сделали мамунию и халву, и ее раздали на седьмой день. А потом рассыпали соль, и купец пришел и поздравил свою жену с благополучием и спросил ее: "Где залог Аллаху?" И она подала ему новорожденного редкой красоты - творение промыслителя вечносущего; и было ему семь дней, но тот, кто видел его, говорил, что ему год.

И купец посмотрел младенцу в лицо и увидел сияющий месяц (а у него были родинки на обеих щеках) и спросил свою жену: "Как ты его назвала?" А она ответила: "Будь это девочка, ее назвала бы я, то это сын, и никто не назовет его, кроме тебя". А люди в те времена давали своим детям имя по предзнаменованию.

И вот, когда они советовались об имени, кто-то сказал своему товарищу: "О господин мой, Ала-ад-дин", и купец сказал жене: "Назовем его Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат" . И он назначил младенцу кормилиц и нянек, и младенец пил молоко два года, а потом его отняли от груди, и он стал расти и крепнуть и начал ходить но земле. А когда мальчик достиг семилетнего возраста, его отвели в подвал, боясь для него дурного глаза; и купец сказал: "Он не выйдет из подвала, пока у него не вырастет борода", и он назначил ему невольницу и раба, и невольница готовила ему стол, а раб носил ему пищу.

А потом купец справил обрезание мальчика и сделал великий пир, и после этого он позвал учителя, чтобы учить его, и тот учил мальчика письму и чтению Корана и наукам, пока он не стал искусным и сведущим.

И случилось, что раб принес Ала-ад-дину в какой-то день скатерть с кушаньем и оставил подвал открытым, и тогда Ала-ад-дин вышел из подвала и вошел к своей матери (а у нее было собрание знатных женщин). И когда женщины разговаривали с его матерью, вдруг вошел к ним Этот ребенок, подобный пьяному мамлюку из-за своей чрезмерной красоты. И, увидав его, женщины закрыли себе лица и сказали его матери: "Аллах да воздаст тебе, о такая-то! Как же ты приводишь к нам этого постороннего мамлюка? Разве ты не знаешь, что стыд - проявление веры?" - "Побойтесь Аллаха! - воскликнула мать мальчика. - Поистине, это мой ребенок и плод моей души. Это сын старшины купцов, Шамс-ад-дина, дитя кормилицы, украшенное ожерельем, вскормленное корочками и мякишем". - "Мы в жизни не видали у тебя ребенка", - сказали женщины. И мать Ала-ад-дина молвила: "Его отец побоялся для него дурного глаза и велел воспитывать его в подвале, под землей..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести пятьдесят первая ночь

Когда же настала двести пятьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что мать Ала-ад-дина сказала женщинам: "Его отец побоялся для него дурного глаза пятьдесят первая и велел воспитывать его в подвале ночь под землей. Может быть, евнух оставил подвал открытым, и он вышел оттуда, - мы не хотели, чтобы он выходил из подвала, пока у него не вырастет борода".

И женщины поздравили мать Ала-ад-дина, а мальчик ушел от женщин во двор при доме, а потом поднялся в беседку и сел там.

И когда он сидел, вдруг пришли рабы с мулом его отца, и Ала-ад-дин спросил их: "Где был этот мул?" И рабы сказали: "Мы доставили на нем товары в лавку твоего отца (а он ехал верхом) и привели его". - "Каково ремесло моего отца?" - спросил Ала-ад-дин. "Твой отец - старшина купцов в земле египетской и султан оседлых арабов", - сказали ему.

И Ала-ад-дин вошел к своей матери и спросил ее: "О матушка, каково ремесло моего отца?" - "О дитя мое, - отвечала ему мать, - твой отец купец, и он старшина купцов в земле египетской и султан оседлых арабов, и его невольники советуются с ним, когда продают, только о тех товарах, которые стоят самое меньшее тысячу динаров, а товары, которые стоят девятьсот динаров или меньше, - о них они с ним не советуются и продают их сами. И не приходит из чужих земель товаров, мало или много, которые не попадали бы в руки твоему отцу, и он распоряжается ими, как хочет; и не увязывают товаров, уходящих в чужие земли, которые не прошли бы через руки твоего отца. И Аллах великий дал твоему отцу, о дитя мое, большие деньги, которых не счесть". - "О матушка, - сказал Ала-ад-дин, - хвала Аллаху, что я сын султана оседлых арабов и что мой отец - старшина купцов! Но почему, о матушка, вы сажаете меня в подвал и оставляете там запертым?" - "О дитя мое, мы посадили тебя в подвал только из боязни людских глаз; ведь сглаз - это истина, и большинство жителей могил умерли от дурного глаза", - ответила ему мать.

И Ала-ад-дин сказал: "О матушка, а куда бежать от судьбы? Осторожность не помешает предопределенному, и от того, что написано, нет убежища. Тот, кто взял моего деда, не оставит и меня и моего отца: если он живет сегодня, то не будет жить завтра; и когда мой отец умрет и я приду и скажу: "Я - Ала-ад-дин, сын купца Шамс-аддина", - мне не поверит никто среди людей, и старики скажут: "Мы в жизни не видели у Шамс-ад-дина ни сына, ни дочери". И придут из казны и возьмут деньги отца. Да помилует Аллах того, кто сказал: "Умрет муж, и уйдут его деньги, и презреннейший из людей возьмет его женщин". А ты, о матушка, поговори с отцом, чтобы он взял меня с собой на рынок и открыл мне лавку: я буду сидеть там с товаром, и он научит меня продавать и покупать, брать и отдавать". И мать Ала-ад-дина сказала: "О дитя мое, когда твой отец приедет, я расскажу ему об этом".

И когда купец вернулся домой, он увидел, что его сын, Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат, сидит подле своей матери, и спросил ее: "Почему ты вывела его из подвала?" И она сказала ему: "О сын моего дяди, я его не выводила, но слуги забыли запереть подвал и оставили его открытым. И я сидела (а у меня собрались знатные женщины) и вдруг он вошел к нам". И она рассказала мужу, что говорил его сын. И Шамс-ад-дин сказал ему: "О дитя мое, завтра, если захочет Аллах великий, я возьму тебя на рынок; но только, дитя мое, чтобы сидеть на рынках и в лавках, нужна пристойность и совершенство при всех обстоятельствах".

И Ала-ад-дин провел ночь, радуясь словам своего отца; а когда настало утро, Шамс-ад-дин сводил своего сына в баню и одел его в платье, стоящее больших денег, и после того как они позавтракали и выпили питье, он сел на своего мула и посадил сына на мула позади себя и отправился на рынок.

И люди на рынке увидели, что едет старшина купцов, а позади него ребенок мужского пола, подобный луне в четырнадцатую ночь, и кто-то сказал своему товарищу: "Посмотри на этого мальчика, который позади старшины купцов. Мы думали о нем благое, а он точно порей - сам седой, а сердце у него зеленое".

И шейх Мухаммед Симсим, начальник, прежде упомянутый, сказал купцам: "О купцы, мы больше не согласны, чтобы он был над нами старшим. Никогда!"

А обычно, когда старшина купцов приезжал из дому и садился в лавке, приходил начальник рынка и читал купцам фатиху , и они поднимались и шли к старшине купцов и читали фатиху и желали ему доброго утра, и затем каждый из них уходил к себе в лавку. Но в этот день, когда старшина купцов сел, как всегда, в своей лавке, купцы не пришли к нему согласно обычаю.

И он крикнул начальника и спросил его: "Отчего купцы не собираются, как обычно?" И начальник ответил: "Я не люблю доносить о смутах, но купцы сговорились отстранить тебя от должности старшины и не читать тебе фатиху". - "А какая тому причина?" - спросил Шамсад-дин. И начальник сказал: "Что это за мальчик сидит рядом с тобою, когда ты старик и глава купцов? Что этот ребенок - твой невольник или он в родстве с твоей женой? Я думаю, что ты его любишь и имеешь склонность к мальчику".

И Шамс-ад-дин закричал на него и сказал: "Молчи, да обезобразит Аллах тебя самого и твои свойства! Это мой сын". - "Мы в жизни не видели у тебя сына", - воскликнул Мухаммед Симсим. И купец сказал: "Когда ты принес мне замутитель семени, моя жена понесла и родила этого мальчика, но из боязни дурного глаза я воспитывал его в подвале, под землей, и мне хотелось, чтобы он не выходил из подвала, пока не сможет схватить рукою свою бороду. Но его мать не согласилась, и он потребовал, чтобы я открыл ему лавку и положил там товары и научил его покупать и продавать".

И начальник пошел к купцам и осведомил их об истине в этом деле, и они все поднялись и вместе с начальником отправились к старшине купцов и, став перед ним, прочитали фатиху и поздравили его с этим мальчиком.

"Господь наш да сохранит корень и ветку, - сказали они, - но когда бедняку среди нас достается сын или дочка, он обязательно готовит для своих друзей блюдо каши и приглашает знакомых и родственников, а ты этого не сделал". - "Это вам с меня причитается, и встреча наша будет в саду", - отвечал купец..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести пятьдесят вторая ночь

Когда же настала двести пятьдесят вторая ночь, ее сестра Дуньязада сказала ей: "О сестрица, докончи нам твой рассказ, если ты бодрствуешь, а не спишь". И Шахразада ответила: "С любовью и охотой! Дошло до меня, о счастливый царь, что старшина купцов обещал купцам трапезу и сказал им: "Наша встреча будет в саду".

И когда наступило утро, он послал слугу в беседку и в дом, которые были в саду, и велел постлать там ковры и отправил припасы для стряпни: баранов, масла и прочее, что было нужно по обстоятельствам, и сделал два стола: стол в доме и стол в беседке.

И приготовился купец Шамс-ад-дин, и приготовился его сын Ала-ад-дин, и отец сказал ему: "О дитя мое, когда войдет человек седой, я его встречу и посажу его за стол, который в доме, а ты, дитя мое, когда увидишь, что входит безбородый мальчик, возьми его и приведи в беседку и посади за стол". - "Почему, о батюшка? - спросил Ала-аддин. - Отчего ты готовишь два стола: один для мужчин, а другой для мальчиков?" - "О дитя мое, безбородый стыдится есть около мужей", - ответил Шамс-ад-дин. И его сын одобрил это.

И когда купцы стали приходить, Шамс-ад-дин встречал мужчин и усаживал их в доме, а его сын Ала-ад-дин встречал мальчиков и усаживал их в беседке. А потом поставили кушанья и стали есть и пить, наслаждаться и радоваться, и пили напитки и зажигали куренья, и старики сидели и беседовали о науках и преданиях.

И был между ними один купец, по имени Махмуд альБальхи, - мусульманин по внешности, маг втайне, который стремился к скверному и любил мальчиков. Он посмотрел в лицо Ала-ад-дину взглядом, оставившим после себя тысячу вздохов, и сатана украсил в его глазах лицо мальчугана жемчужиной, и купца охватила страсть, волненье и увлеченье, и любовь привязалась к его сердцу. (А этот купец, которого звали Махмуд аль-Бальхи, забирал ткани и товар у отца Ала-ад-дина.)

И Махмуд аль-Бальхи встал пройтись и свернул к мальчикам, и те поднялись к нему навстречу. А Ала-ад-дину не терпелось отлить воду, и он поднялся, чтобы исполнить нужду, и тогда купец Махмуд обернулся к мальчикам и сказал им: "Если вы уговорите Ала-ад-дина поехать со мной путешествовать, я дам каждому из вас платье, стоящее больших денег", - и потом он ушел от них в помещение мужчин. И пока мальчики сидели, вдруг вошел к ним Ала-ад-дин. И они поднялись ему навстречу и посадили между собою, на возвышенье, и один из мальчиков сказал своему товарищу: "О Сиди Хасан, расскажи мне, откуда пришли к тебе твои деньги, на которые ты торгуешь?"

И Хасан отвечал: "Когда я вырос и стал взрослым и достиг возраста мужей, я сказал своему отцу: "О батюшка, приготовь мне товаров"; и он мне ответил: "О дитя мое, у меня ничего нет, но пойди возьми денег у кого-нибудь из купцов и торгуй на них, и учись продавать и покупать, брать и давать".

И я отправился к одному из купцов и занял у него тысячу динаров и купил на них тканей и отправился с ними в Дамаск. И я нажил в два раза больше и забрал в Дамаске товаров и поехал с ними в Халеб, и продал их и получил свои деньги вдвойне, а потом я забрал товаров в Халебе и поехал в Багдад, и продал их и нажил вдвое больше, и до тех пор торговал, пока у меня не стало около десяти тысяч динаров денег".

И каждый из мальчиков говорил своему товарищу то же самое, пока не настала очередь и не пришлось говорить Ала-ад-дину Абу-ш-Шамату. И ему сказали: "А ты, о Сиди Ала-ад-дин?" И он ответил: "Меня воспитывали в подвале, под землей, и я вышел оттуда в рту пятницу, и я хожу в лавку и возвращаюсь домой". - "Ты привык сидеть дома и не знаешь сладости путешествия, и путешествовать надлежит лишь мужам", - сказали ему. И он ответил: "Мне не нужно путешествовать, и нет для меня цены в удовольствиях". И кто-то сказал своему товарищу: "Он точно рыба: когда расстанется с водой, то умирает".

"О Ала-ад-дин, - сказали ему, - гордость детей купцов лишь в том, чтобы путешествовать ради наживы". И Ала-ад-дина охватил из-за этого гнев, и он ушел от мальчиков с плачущими глазами и опечаленной душой и, сев на своего мула, отправился домой.

И его мать увидела, что он в великом гневе, с плачущими глазами, и спросила: "Что ты плачешь, о дитя мое?" И Ала-ад-дин отвечал: "Все дети купцов поносили меня и говорили мне: "Гордость детей купцов лишь в том, чтобы путешествовать ради наживы денег..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести пятьдесят третья ночь

Когда же настала двести пятьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Ала-аддин сказал своей матери: "Все дети купцов поносили меня и говорили мне: "Гордость детей купцов лишь в том, чтобы путешествовать ради наживы". - "О дитя мое, - спросила его мать, разве ты хочешь путешествовать?" И Ала-ад-дин отвечал: "Да!" И тогда она сказала: "А в какой город ты отправишься?" - "В город Багдад, - отвечал Ала-ад-дин. - Человек наживает там на том, что у него есть, вдвое больше".

И мать Ала-ад-дина сказала: "О дитя мое, у твоего отца денег много, а если он не соберет тебе товаров из своих денег, тогда я соберу тебе товары от себя". - "Лучшее благо - благо немедленное, и если будет ваша милость, то теперь для нее время", - сказал Ала-ад-дин. И его мать призвала рабов и послала их к тем, кто увязывает ткани, и их увязали для Ала-ад-дина в десять тюков.

Вот что было с его матерью. Что же касается до его отца, то он огляделся и не нашел своего сына Ала-ад-дина в саду и спросил про него, и ему сказали, что Ала-ад-дин сел на мула и уехал домой.

И тогда купец сел и отправился за ним, а войдя в свое жилище, он увидал связанные тюки и спросил о них; и жена рассказала ему, что произошло у детей купцов с ее сыном Ала-ад-дином. "О дитя мое, - сказал купец, да обманет Аллах пребывающего на чужбине! Сказал ведь посланник Аллаха, - да благословит его Аллах и да приветствует: "Счастье мужа в том, чтобы ему достался надел в его земле"; а древние говорили: "Оставь путешествие, будь оно даже на милю". Ты твердо решил путешествовать и не отступишься от этого?" - спросил он потом своего сына. И его сын ответил ему: "Я обязательно поеду в Багдад с товарами, а иначе я сниму с себя одежду и надену одежду дервишей и уйду странствовать по землям". - "Я не нуждаюсь и не терплю лишений, - наоборот, у меня много денег, - сказал его отец и показал ему все бывшее у него имущество, товары и ткани. - У меня есть для всякого города подходящие ткани и товары, - сказал он потоп, и, между прочим, он показал ему сорок связанных тюков, и на каждом тюке было написано: "Цена этому тысяча динаров". - О дитя мое, - сказал он, возьми эти сорок тюков и те десять, которые у твоей матери" и отправляйся, храниммй Аллахом великим; но только, дитя мое, я боюсь для тебя одной чащи на твоем пути, которая называется Чаща Львов, и одной долины также, называемой Долина Собак, - души погибают там без снисхождения". "А почему, о батюшка?" - спросил Ала-ад-дин; и его отец ответил: "Из-за бедуина, преграждающего дороги, которого зовут Аджлан". - "Мой удел - от Аллаха, и если есть у него для меня доля, меня не постигнет беда", - отвечал Ала-ад-дин.

А затем Ала-ад-дин с отцом сели и поехали да рынок вьючных животных; и вдруг один верблюжатник сошел со своего мула и поцеловал руку старшине купцов, говоря: "Клянусь Аллахом, давно, о господин мой, ты не нанимал нас для торговых дел". - "Для всякого времени своя власть и свои люди, отвечал Шамс-ад-дин, - и Аллах да помилует того, кто сказал:

Вот старец на земле повсюду бродит,

И вплоть до колен его борода доходит.

Спросил я его: "Зачем ты так согнулся?"

И молвил он, ко мне направив руки:

"Я юность потерял свою во прахе

И вот согнулся, и ищу я юность".

А окончив эти стихи, он сказал: "О начальник, никто не хочет этого путешествия, кроме моего сына"; и верблюжатник ответил: "Аллах да сохранит его для тебя!"

А затем старшина купцов заключил союз между верблюжатником я своим сыном и сделал верблюжатника как бы отцом мальчика, и поручил ему заботиться о нем, и сказал: "Возьми эти сто динаров для твоих слуг".

И старшина купцов купил шестьдесят мулов, и светильник, и покрывало для Абд-аль-Кадира Гилянского и сказал Ала-ад-дину: "О сын мой, в мое отсутствие этот человек будет тебе отцом вместо меня, и во всем, что он тебе скажет, повинуйся ему".

И в этот вечер устроил чтение Корана и праздник в честь шейха Абд-аль-Кадира Гилянского, а когда настало утро, старшина купцов дал своему сыну десять тысяч динаров и сказал ему: "Когда ты вступишь в Багдад и увидишь, что дела с тканями идут ходко, продавай их; если же увидишь, что дела с ними стоят на месте, расходуй эти деньги".

И потом нагрузили мулов, и распрощались друг с другом, и отправились в путь, и выехали из города.

А Махмуд аль-Бальхи тоже собрался ехать в сторону Багдада и вывез свои тюки и поставил шатры за городом и сказал себе: "Ты насладишься этим мальчиком только в уединении, так как там ни доносчик, ни соглядатай не смутят тебя".

А отцу мальчика причиталась с Махмуда аль-Бальхи тысяча динаров - остаток одной сделки, и Шамс-ад-дин отправился к нему и простился с ним и сказал: "Отдай Эту тысячу динаров моему сыну Ала-ад-дину". И он поручил Махмуду о нем заботиться и молвил: "Он будет тебе как сын".

И Ала-ад-дин встретился с Махмудом аль-Бальхи..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести пятьдесят четвертая ночь

Когда же настала двести пятьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Ала-ад-дин встретился с Махмудом аль-Бальхи и Махмуд аль-Бальхи поднялся и велел повару Ала-ад-дина ничего не стряпать и стал предлагать Ала-ад-дину и его людям кушанья и напитки, а потом они отправились в путь.

А у купца Махмуда аль-Бальхи было четыре дома: один в Каире, один в Дамаске, один в Халебе и один в Багдаде; и путники ехали по степям и пустыням, пока не приблизились к Дамаску.

И когда Махмуд-аль-Бальхи послал к Ала-ад-дину своего раба и тот увидел, что юноша сидит и читает, подошел и поцеловал ему руки. "Чего ты просишь?" - спросил Ала-ад-дин; и раб ответил: "Мой господин тебя приветствует и требует тебя на пир к себе в дом". - "Я посоветуюсь с моим отцом, начальником - Кемаль-аддином, верблюжатником", - сказал Ала-ад-дин; и когда он посоветовался с ним, идти ли ему, верблюжатник сказал: "Не ходи!"

А потом они уехали из Дамаска и вступили в Халеб, и Махмуд аль-Бальхи устроил пир и послал просить Алаад-дина, но юноша посоветовался с начальником, и тот опять запретил ему.

И они выступили из Халеба и ехали, пока до Багдада не остался всего один переход, и Махмуд аль-Бальхи устроил пир и прислал просить Ала-ад-дина.

И юноша посоветовался с начальником, и тот снова запретил ему, но Ала-ад-дин воскликнул: "Я обязательно пойду!"

И он поднялся и, подвязав под платьем меч, пошел и пришел к Махмуду аль-Бальхи, и тот поднялся ему навстречу и приветствовал его.

И он велел подать великолепную скатерть, уставленную кушаньями, и они поели и попили и вымыли руки. И Махмуд аль-Бальхи склонился к Ала-ад-дину, чтобы взять у него поцелуй, но Ала-ад-дин поймал поцелуй в руку и спросил: "Что ты хочешь делать?" - "Я тебя позвал, - ответил Махмуд, - и хочу сделать себе с тобой удовольствие в этом месте, и мы будем толковать слова сказавшего:

Возможно ль, чтоб к нам пришел ты на миг столь краткий,

Что сжарить яйцо иль выдоить коз лишь хватит,

И с нами бы съел ты сколько найдется хлебца,

И взял бы себе ты денежек, сколько сможешь?

Тебе унести, что хочешь, с собой нетрудно,

Ладонь, или горсть, иль полную даже руку".

И затем Махмуд аль-Бальхи хотел снасильничать над Ала-ад-дином, и Ала-ад-дин поднялся и обнажил меч и воскликнул: "Горе твоим сединам! Ты не боишься Аллаха, хоть и жестоко его наказанье! Да помилует Аллах того, кто сказал:

Храни седины твои от скверны, грязнящей их:

Поистине, белое легко принимает грязь".

А произнеся этот стих, Ала-ад-дин сказал Махмуду аль-Бальхи: "Поистине, этот товар поручен Аллаху, и он не продается, и если бы я продавал этот товар другому за золото, я бы продал его тебе за серебро. Но, клянусь Аллахом, о скверный, я никогда больше не буду тебе товарищем!" Петом Ала-ад-дин вернулся к начальнику Кемаль-ад-дину и сказал ему: "Поистине, этот человек развратник, и я никогда больше не буду ему товарищем и не пойду с ним по одной дороге". - "О дитя мое, - отвечал Кемаль-ад-дин, - не говорил ли я тебе: не ходи к нему. Однако, дитя мое, если мы с ним расстанемся, нам грозит гибель; позволь же нам остаться в одном караване" - "Мне никак невозможно быть ему спутником в дороге", сказал Ала-ад-дин, а затем он погрузил свои тюки и отправился дальше вместе с теми, кто был с ним.

И они ехали до тех пор, пока не спустились в долину; и Ала-ад-дин хотел там остановиться, но верблюжатник сказал: "Не останавливайтесь здесь! Продолжайте ехать и ускорьте ход: может быть, мы достигнем Багдада раньше, чем там запрут ворота. Ворота в Багдаде отпирают и запирают всегда по солнцу, - из боязни, что городом овладеют рафидиты и побросают богословские книги в Тигр". - "О батюшка, - ответил Ала-ад-дин, я выехал и отправился с товаром в этот город не для торговли, а чтобы посмотреть чужие страны". - "О дитя мое, мы боимся для тебя и для твоих денег беды от кочевников", - сказал верблюжатник; и Ала-ад-дин воскликнул: "О человек, ты слуга или тебе служат? Я не войду в Багдад иначе как утром, чтобы багдадские юноши увидели мои товары и узнали меня". - "Делай, как хочешь, я тебя предупредил, и ты сам знаешь, в чем твое избавленье", - сказал начальник. И Ала-ад-дин велел складывать тюки с мулов, и тюки сложили, и поставили шатер, и все оставались на месте до полуночи.

И Ала-ад-дин вышел исполнить нужду и увидел, как что-то блестит вдали, и спросил верблюжатника: "О, начальник, что это такое блестит?"

И начальник сел прямо и взглянул, и, всмотревшись как следует, увидел, что блестят зубцы копий и железо оружия и бедуинские мечи; и вдруг оказалось, что это арабы и начальника арабов зовут шейх Аджлан АбуНаиб. И когда арабы приблизились к ним и увидели их тюки, они сказали друг другу: "Вот ночь добычи!"

И, услышав, что они говорят это, начальник Кемальад-дин, верблюжатник, воскликнул: "Прочь, о ничтожнейший из арабов!" Но Абу-Наиб ударил его копьем в грудь, и оно вышло, блистая, из его спины.

И Кемаль-ад-дин упал у входа в палатку убитый; и тогда водонос воскликнул: "Прочь, о презреннейший из арабов!", но его ударили по руке мечом, который прошел, блистая, через его сухожилия, и водонос упал мертвый. И пока все это происходило, Ала-ад-дин стоял и смотрел.

А потом арабы повернулись и бросились на караван и перебили людей, не пощадив никого из отряда Ала-аддина, и взвалили тюки на спину мулов и уехали.

И Ала-ад-дин сказал себе: "Тебя убьет только твой мул и вот эта одежда", - и стал снимать с себя одежду и бросил ее на спину мула, пока на нем не остались рубаха и подштанники, и только.

И он повернулся ко входу в палатку и увидел перед собой пруд из крови, в котором струилась кровь убитых, и начал валяться в ней в рубахе и подштанниках, так что стал точно убитый, утопающий в крови.

Вот что было с Ала-ад-дином. Что же касается шейха арабов Аджлана, то он спросил у своих людей:

"О арабы, этот караван идет из Каира или выходит из Багдада?.."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Рассказ об Ала ад дине Абу ш Шамате

В Каире живёт бездетный купец Шамс-ад-Дин. После лечения у него рождается сын Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат. Чтобы уберечь сына от дурного глаза, отец держит его в подвале, но мальчик не согласен: от судьбы не уйдёшь, а он должен продолжить дело своего отца.

Нагрузив сына товаром, Шамс-ад-Дин отправляет его в Багдад. Вместе с Ала-ад-дином в Багдад едет купец Махмуд аль-Бальхи. По дороге купец хочет совершить грех с юношей. Несмотря на предостережение начальника каравана, что без Махмуда аль-Бальхи до Багдада им не добраться, Ала-ад-дин решает ехать один.

Возле Багдада на караван Ала-ад-дина нападают разбойники, убивают его спутников и забирают товар. Чудом спасшегося юношу находит Махмуд аль-Бальхи и приводит его в свой дом в Багдаде. Дома купец снова хочет совершить с юношей грех. Уйдя из его дома, Ала-ад-дин приходит в мечеть. Там он встречает купца, который просит юношу помочь его дочери Зубейде развестись с мужем, который не хочет давать ей развод.

Зубейда становится женой Ала-ад-Дина. К ним в дом приходят халиф Гарун-аль-Рашид и его подчинённые, переодетые дервишами. За ночлег «дервиши» оставляют деньги и присылают тюки с товаром от имени отца Ала-ад-Дина. Получив товар, Ала-ад-Дин отдаёт его отцу Зубейды, как приданное и остаётся её мужем. Везирь халифа открывает Ала-ад-Дину правду о товаре. Халиф вводит Ала-ала-Дина в совет и ставит его старейшиной купцов.

Неожиданно убивают Зубейду. Чтобы утешить Ала-ад-Дина, халиф дарит ему невольницу. Но юноша не доволен подарком: он не может забыть Зубейду и невольница обходится слишком дорого. По поручению халифа, везирь ведёт юношу на рынок, чтобы выбрать другую невольницу. Туда же приходит эмир Халид, чтобы купить невольницу для своего уродливого сына Хабазлама. Понравившуюся Хабазламу невольницу Ясмин перекупает Ала-ад-Дин. Хабазлам от горя заболевает.

К матери Хабазлама часто приходит мать вора Ахмеда, сидящего в тюрьме. Она предлагает свою помощь, если эмир поможет освободить её сына. Выпущенный из тюрьмы Ахмед решает убить Ала-ад-Дина и забрать Ясмин. Выкрав вещи халифа, он часть из них подбрасывает Ала-ад-Дину. Юношу обвиняют в воровстве, а Хабазлам забирает Ясмин, но девушка отвергает его.

Ала-ад-Дина хотят повесить, но меняют на одного из заключённых. Ахмед прячет его и помогает приобрести лавку старьёвщика.

Ясмин рожает мальчика Аслана, отцом которого является Ала-ад-Дин. Вскоре Хабазлам умирает. Ясмин хочет сказать ребёнку, кто его отец, но эмир предлагает, чтоб мальчик считал своим отцом его.

Аслан встречается с Ахмедом, и тот рассказывает ему правду о его происхождении. Также мальчик узнаёт, что вещи халифа украл Ахмед, и восстанавливает доброе имя своего отца.

В лавку Ала-ад-Дину попадает драгоценный камень. Человек, который хочет его купить, обманом заманивает Ала-ад-Дина к себе на корабль и привозит в Европу. Там он дарит пленника монастырю, чтоб он прислуживал в церкви.

Однажды в церковь приходит дочь царя. В сопровождающей её женщине Ала-ад-Дин узнаёт свою жену Зубейду, которая не умерла, а была похищена джинном. Вместо неё похоронили джиннию. Зубейду похитили, чтоб царевна смогла выйти замуж за Ала-ад-Дина. Царевна знает, кто виноват в краже вещей халифа, и что доброе имя Ала-ад-Дина восстановлено, ведь это она подстроила его похищение.

Ала-ад-Дин женится на царевне, но отец девушки против этого брака. Ала-ад-Дин убивает его и вместе с царевной и Зубейдой возвращается домой.

Ала-ад-Дин посещает родителей и привозит их в Багдад. Халиф делает Аслана главой и живут они «блаженнейшей и приятнейшей жизнью», пока не приходит к ним «Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний».

Почти все сведения о предках Ала ад-Дина и о его жизни до 1256 года заимствованы из Та’рих-и джахангушай . Семья Джувейни происходила из упоминавшегося ещё в X веке маленького местечка Азадвар в округе Джувейн, в западной части Хорасана , в одном дне пути на север от города Бехменабад. Согласно Китаб аль-Фахри Ибн ат-Тиктака Ала ад-Дин позднее будто бы утверждал, что происходит от Фадла ибн Раби", визиря Харуна ар-Рашида . Баха ад-Дин Мухаммед ибн Али в 1192 году принёс присягу хорезмшаху Текешу .

Его внук Баха ад-Дин Мухаммед ибн Мухаммед, отец Ала ад-Дина, появляется у Даулетшаха в рассказе, заимствованном якобы из Та’рих-и джахангушай , как приближённый (мукарраб ) хорезмшаха Мухаммеда ибн Текеша . Однако это место, как и некоторые другие цитаты у Даулетшаха, по-видимому, отсутствует в цитированном труде. Ала ад-Дин, по-видимому, упоминает своего отца в первый раз в рассказе о последних сражениях между монголами и султаном Джелал ад-Дином Манкбурны . Баха ад-Дин в то время находился в Нишапуре . Город был занят двумя военачальниками султана, Туган-Сункаром и Караджой, которые, однако, вскоре после этого были вытеснены монгольским полководцем Кюль-Булатом. Баха ад-Дин с несколькими спутниками отправился в Тус и там нашёл убежище в одной крепости, но позднее начальник крепости выдал его монголам по их требованию. Благосклонно принятый Кюль-Булатом, он поступил на монгольскую службу и в течение последующих десятилетий занимал при нескольких наместниках пост сахиб-дивана (министра финансов) Хорасана. С последним из этих наместников, Аргун-ака, он несколько раз проделал путешествие в монгольскую столицу Каракорум . Во второй половине 1253 года он, будучи в возрасте 60 лет, хотел отойти от дел, однако по желанию монголов должен был отказаться от своего намерения и умер еще в том же году в Исфахане .

Политическая карьера

По рассказу самого Ала ад-Дина, ещё в юности, не успев приобрести основательного литературного образования, он вопреки желанию отца выбрал карьеру чиновника и был взят на службу в диван. Дважды, в 1249-1251 и 1251-1253 годах, он вместе с Аргун-ака совершал путешествие в Монголию и обратно. Когда царевич Хулагу во главе войска вторгся в Персию , Ала ад-Дин в начале 1256 года был оставлен в Хорасане, чтобы управлять этой областью с сыном Аргун-ака, Гирей-Меликом. В том же году он отличился восстановлением разрушенного монголами города Хабушан (ныне Кучан). По его побуждению Хулагу приказал при взятии Аламута защитить от уничтожения знаменитую библиотеку низаритских имамов . Книги были переданы Ала ад-Дину, который приказал сжечь всё, связанное с исмаилитской догматикой, а остальное сохранить. Позднее большая часть книг перешла недавно основанной обсерватории в Мераге .

В 661 г. х./1262-1263 гг. Ала ад-Дин был назначен наместником (маликом) Багдада , Нижней Месопотамии и Хузистана . Вероятно, этим назначением он был обязан влиянию своего брата Шамс ад-Дина Мухаммеда , назначенного в том же году сахиб-диваном. С тех пор Ала ад-Дин управлял, как говорит Хамдаллах Казвини , «на месте халифа» (бар джа-йи халифа ) страной арабов . Сообщается, что он приобрёл большие заслуги в восстановлении благосостояния Багдада и спокойствия в этой провинции. Он приказал выдать 100 000 динаров золотом, чтобы провести канал из Евфрата до Куфы и Неджефа и этим освоить для культуры новые области (Вассаф). Работами руководил Тадж ад-Дин Али ибн Мухаммед, отец автора Китаб аль-Фахри . Позднее, при Абаке , Тадж ад-Дин пытался добиться отставки наместника, и потому, по наущению последнего, был ночью убит, за что Ала ад-Дин приговорил убийц к смертной казни, но также приказал конфисковать имущество убитого. У гробницы Али была построена обитель дервишей (ханака). Однако наместник старался и иноверцев защитить от фанатизма мусульман. В 1268 году несторианский патриарх Денха нашёл убежище в его доме. В 1271 году ассасины предприняли покушение на Ала ад-Дина и тяжело ранили его. Христиане обвинялись мусульманским населением в том, что они действовали в согласии с убийцами. Несмотря на свою терпимость, Ала ад-Дин был вынужден посадить в тюрьму нескольких епископов, священников и монахов.

Файл:Tegüder et Shams al-Dîn Djuvaynî.jpeg

Шамс ад-Дин Джувейни и ильхан Текудер

Нападки, которым подверглись оба брата при ильхане Абаке ( -), особенно в последние годы его царствования, имели для Ала ад-Дина ещё более тяжелые последствия, чем для его брата. Уже в 669 г. х./1270-1271 гг. Абака приказал подвергнуть ревизии баланс доходов и расходов провинции Багдад, и при этом обнаружилась недостача в размере 250 томанов (1 томан составлял 10 000 серебряных динаров по 6 дирхемов). Ала ад-Дину удалось доказать, что причиной этой недостачи является тяжёлое экономическое положение сельского населения и что от взыскания денег жители были бы полностью разорены. Абака признал эти доводы и освободил провинцию от неуплаченных налогов; Ала ад-дин получил разрешение вернуться в Багдад. С бо́льшим успехом те же обвинения были снова выдвинуты в 1281 году . Кроме того, утверждали, будто Ала ад-Дин поддерживает связи с египетскими мамлюками . Чтобы избежать пытки, он принял обязательство выплатить казне 300 томанов, но, после продажи всего своего имущества, смог собрать только 170 томанов. По приказу Абаки он 17 декабря был освобожден, вскоре после того снова арестован из-за не хватавших ещё 130 томанов, подвергнут пыткам и проведён голым по Багдаду. Когда сахиб-дивану Шамс ад-Дину, благодаря покровительству нового государя, Ахмеда Текудера (1282-), удалось уничтожить своих врагов, Ала ад-Дину также вернули свободу и его имущество, и он был опять назначен наместником Багдада. Однако ещё в том же году (681 г. х./1282-1283) царевич Аргун собственной властью приказал возобновить против него следствие и конфисковать всё его имущество. Когда Ала ад-Дин в Арране получил это известие, с ним случился удар, и он умер 6 марта 1283 года . Согласно Вассафу, он умер в Мугани и был похоронен в Тебризе .

Исторический труд

Джувейни написал свой исторический труд ещё в молодости и, по-видимому, не обращался больше к этому занятию. По его собственным словам, ему уже в 650 г. х./1252-1253 г. в Монголии предложили написать историю монгольских завоеваний. В предисловии к труду сказано, что автору во время его написания было 27 лет. В рассказе об осаде Бухары и Самарканда приведён 658 г. х./1260 год как время составления этой главы, в поздней рукописи приведён месяц раби" I (15 февраля - 15 марта) как время окончания всего труда.

Сочинение состоит из трёх основных частей:

1. История монголов и их завоеваний до событий после смерти хана Гуюка , там же и о потомках Джучи и Чагатая ;
2. История династии хорезмшахов , частично по письменным источникам, таким как Машариб ат-таджариб Абу-ль-Хасана Бейхаки и Джавами" аль-"улум Фахр ад-Дина Рази, здесь же история монгольских наместников Хорасана до 656 г. х./1258 года;
3. Продолжение истории монголов до победы над ассасинами; здесь же известия об этой секте, преимущественно по найденным в Аламуте сочинениям, как Саргузашт-и Саййидна (Сергузешт-и сейидна - «Повествование о господине нашем», посвящённое деяниям Хассана ибн Саббаха); кроме того, цитируются и другие, с тех пор утерянные сочинения, например написанная для Буида Фахр ад-Дауля (ум. в 387 г. х./997 г.) Та’рих-и джанг-и Дайлам и Та’рих-и Селлами .

В некоторых рукописях Тарих-и джахангушай содержится также глава о завоевания Багдада, приписываемая авторству Насир ад-Дина ат-Туси .

То, что Джувейни говорит о своем недостаточном литературном образовании, следует рассматривать, вероятно, только как традиционную скромность. Его современники, в том числе и автор Китаб аль-Фахри Ибн ат-Тиктака, сын его врага, превозносят его как высокообразованного человека и покровителя поэтов и учёных. Ему посвящен "Аджа’иб ал-махлукат Закарии Казвини. Исторический труд Ала ад-Дина Джувейни благодаря своему стилю считался недостижимым образцом.

Труд, который оказал значительное влияние на историческую традицию на Востоке , остаётся первостепенного значения. Автор является, вероятно, единственным персидским историком, совершившим путешествие в Монголию, и описавшим восточноазиатские страны по собственным наблюдениям. Наряду с путевыми записками Рубрука , мы обязаны Джувейни, пожалуй, всем, что знаем о постройках в монгольской столице Каракоруме. Известия о завоеваниях Чингис-хана нигде больше не собраны с такой же подробностью. Некоторые эпизоды, такие как военные действия на Сырдарье ниже и выше Отрара с знаменитой осадой Ходженда , вообще известны нам только из Та’рих-и джахангушай . К сожалению, Джувейни здесь передаёт не непосредственные впечатления современников, а представления следующего поколения, вследствие чего детали его рассказа, в особенности сведения о числе бойцов и убитых, должны приниматься с большой осторожностью. Например, ещё д’Оссоном отмечен факт, что цитадель Бухары у Джувейни защищается 30 000 человек, которые все убиваются при взятии, а у Ибн аль-Асира , который здесь ссылается на рассказ очевидца, - только 400 всадников. Известия о событиях в Мавераннахре до монгольского завоевания, особенно о войнах между кара-китаями и хорезмшахом Мухаммедом , приводятся в разных главах, причём случается, что автор рассказывает о тех же самых событиях в более поздних главах книги, очевидно по другим (письменным или устным) источникам, совершенно иначе, чем в предыдущих. Только поздние компиляторы, такие как Мирхонд, переработали эти противоречивые сообщения в единый рассказ, разумеется, не в соответствии с принципами современной критики. Из-за таких обработок европейская наука, которой эти компиляторы были доступнее, чем оригинальный труд, неоднократно бывала введена в заблуждение.

Во время преследований, которым он подвергался при Абаке, Джувейни написал на арабском языке послание утешения для своего брата (Таслийат аль-ихван ). Одной касыде из этого сочинения, согласно Вассафу, подражали, путём добавления стихов с той же рифмой (тауших ), 70 поэтов.

Литература

• Бартольд В. В. Джувейни, Ала ад-Дин // Бартольд В. В. Сочинения. - М.: Наука, 1973. - Т. VIII: Работы по источниковедению. - С. 591-595.
• История Ирана с древнейших времен до конца XVIII века . - Л.: Издательство Ленинградского университета, 1958. - 390 с.

Ала ад-Дин Мухаммед II (перс. - Al al-Dn Muhammad, полное имя - Ала ад-Дунийа ва-д-Дин Абу-л-Фатх Мухаммад ибн Текеш) (1169-1220) - шах Хорезма в 1200-1220 гг. Младший сын хорезмшаха Текеша, от которого унаследовал огромную империю со столицей в Гургандже.

Биография

Правление Мухаммеда II началось с войны с Гуридами, которые захватили крупный город Мерв, почти без боя заняли Абиверд, Серахс и Нису, взяли Нишапур и пленили брата хорезмшаха, которого отправили в Герат. Осадив Герат, войска Мухаммеда в течение месяца пытались прорвать его оборону. Лишь после получения откупа хорезмшах снял осаду. К этому времени на помощь правителю Гуридов из Индии подошли войска его брата - Шихаб ад-Дина. После достаточно кровопролитной битвы хорезмийцам пришлось отступить. Преследуя отступающие войска Мухаммеда II, Шихаб ад-Дин окружил хорезмийскую столицу Гургандж, обороной которой руководила мать шаха - царица Теркен-хатун, дочь одного из ханов кипчаков. При поддержке каракитаев Мухаммеду удалось вытеснить Гуридов за пределы Хорезма и заключить мир, однако они не оставляли попыток развязать войну. Только после убийства Шихаб ад-Дина в 1206 году эта опасность исчезла. Гуридское государство распалось на части, которые вскоре попали в зависимость от Хорезма.

После победы над Гуридами Мухаммед стал готовиться к войне с каракитаями. Но в первом же сражении каракитаи, подкупившие правителей Хорасана и Самарканда, разгромили армию хорезмшаха, после чего Мухаммед на некоторое время пропал из поля зрения своих приближенных. Только весной 1208 года Мухаммед вернулся в Хорезм. Укрепив своё государство, он приступил к решительной борьбе с каракитаями, опираясь при этом на поддержку мусульман каракитайского государства, воспринимавших его как освободителя. В сентябре 1210 при битве на равнине Иламиш за Сырдарьёй каракитайские войска потерпели поражение. В мусульманском мире победа Мухаммеда была расценена как победа ислама над «неверными» и тем самым значительно вырос авторитет хорезмшаха. В официальных документах Мухаммеда стали именовать «вторым Искандером» и «султаном Санджаром». На его перстне появилась надпись «тень Аллаха на земле» - один из главных титулов сельджукских государей.

В 1212 году в Самарканде вспыхнуло восстание. Оно было жестоко подавлено Мухаммедом, после чего он решил сделать этот город своей столицей. К 1215 году его власть хорезмшаха распространилась на сам Хорезм, на Мавераннахр, Южный Туркменистан, Афганистан, Иран, а также другие территории. В 1217 году Мухаммед отправился в поход на Багдад, один из духовных центров мусульманского мира, желая стать не только светским, но и духовным властителем. Однако при переходе горного перевала его войска попали в снегопад и понесли значительные потери. Мухаммеду пришлось отказаться от своих планов и вернуться в Самарканд.

Война с Монгольской империей

В 1218 году Чингисхан отправил к Мухаммеду посольство с предложением заключить союз для совместной борьбы с конкурентами на востоке и взаимовыгодной торговли. Однако, на самом деле он вынашивал планы завоевания государства Хорезмшахов. Хорезмшах отказался идти на сделку с «неверными» и по предложению правителя Отрара Иналчука Кайыр-хана казнил послов-купцов, и сто монгольских офицеров-шпионов. Чингисхан потребовал выдачи Кайыр-хана, но в ответ Мухаммед вновь казнил одного из участников следующего монгольского посольства. После победы над Кучлуком монгольское войско во главе с Субэдэй-багатуром и Тохучар-нойоном приблизилось к границам Хорезма и столкнулось с войсками хорезмшаха. Правое крыло хорезмского войска под командованием сына Мухаммеда Джелал ад-Дина добилось успеха на своём фланге и помогло центру и левому крылу своего войска. К наступлению темноты ни одна из сторон не добилась решающих результатов. Ночью монголы разожгли костры и покинули место битвы. Весной 1219 года, не окончив завоевания Китая, Чингисхан отправил 200-тысячную армию в Хорезм.

В 1219 году при наступлении войск Чингисхана на Хорезм Мухаммед II не решился дать генеральное сражение, оставив свою армию разбросанной отдельными отрядами по городам и крепостям всего государства. Один за другим под натиском монголов пали Отрар, Ходжент, Ташкент (Чач), Бухара, Самарканд, Балх, Мерв, Нишапур, Герат, Ургенч и остальные крупные хорезмские города. По свидетельству самих хорезмийцев, все они были подвергнуты разрушению, а их жители - поголовно убиты (источники сообщают о гибели 500 тысяч чел. в Ургенче, 200 тысяч в Герате, 500 тыс. чел. в Мерве). Хорезмшах с остатками армии вначале отступил в свои персидские владения, после чего бежал с небольшим отрядом в прикаспийскую область.