Образ ночи в русской прозе и поэзии. Белозерских Е.И. «Образ украинской ночи в прозе Н. В. Гоголя. Используемые источники и литература
Цель урока : формирование умения понимать природу художественного образа на примере различных видов искусства
Задачи урока:
- Познакомить учащихся с отрывком из поэмы А.С.Пушкина «Полтава», фрагментом из музыкального произведения Л.В.Бетховена «Лунная соната», репродукцией картины А.Куинджи «Лунная ночь на Днепре».
- Развивать умение анализировать стихотворный текст, находить в произведениях общее и отличное в образах, созданных художником, композитором и поэтом.
- Развивать познавательный интерес, эстетический вкус и творческие способности учащихся при восприятии произведений живописи, поэзии и музыки.
- Воспитывать культуру общения, любовь и уважение друг к другу.
Используемые технологии, педагогические методы и приемы:
- Проблемно-диалогические технологии используются на уроке для постановки и решения учебной задачи, для осуществления обратной связи на уроке. С помощью проблемного диалога учащиеся не только получают знания и опыт владения различными способами действий в данной проблемной ситуации, но и длительное время, не снижая внимания, изучают материал, меньше устают, так как диалог помогает передать не только информационное содержание, но и эмоциональное состояние. Учебный диалог способствует формированию коммуникативной компетенции.
- Информационно-коммуникационные технологии дают возможность сосредоточить за одинаковое время больший объем знаний, при этом сохраняя физическое и психическое здоровье учащихся. ИКТ используются для наглядности, используя зрительные образы, музыкальные фрагменты.
Необходимое оборудование и материалы: м/м презентация Power Point (портреты Л.В.Бетховена, А.С.Пушкина, А.Куинджи, репродукция картины А. Куинджи «Ночь на Днепре», музыкальное произведение «Лунная соната» Л.Бетховена), толковый словарь Ожегова, учебник В.Ю.Свиридова, Н.А.Чуракова «Литературное чтение» 2 класс, часть первая.
Ход урока
Организационный момент.
‑ Начинаем урок, который даст возможность получить и объединить знания литературы, музыки, искусства.
Постановка учебной задачи. Создание проблемной ситуации. (СЛАЙД №1, приложение)
‑ Прочитайте названия произведений, о которых пойдет сегодня речь. («Тиха украинская ночь», «Лунная соната», «Лунная ночь на Днепре»).
‑ Что объединяет эти названия? (эти названия связаны с ночью, луной)
‑ Чему будем посвящен наш урок? (создание образа ночи)
‑ Сегодня мы познакомимся с разными по жанру произведениями, посвященными ночи. Попробуем разобраться, какие чувства рождаются у авторов и есть ли в произведениях что-то общее.
‑ Одно из перечисленных произведений является литературным творчеством, другое музыкальным, а третье относится к живописи. Можно ли по этим названиям определить, какое из произведений относится к литературе, какое к живописи, а какое к музыке? (Версии детей)
Выдвижение гипотез
Версии детей («Лунная соната» ‑ относится к музыке, так как «соната» ‑ музыкальное произведение. Определить жанр произведения по названиям «Тиха украинская ночь» и «Лунная ночь на Днепре» учащиеся затрудняются).
Проверка гипотез. Решение проблемы, открытие нового знания. (СЛАЙДЫ 2-4, приложение)
‑ Обратимся к толковому словарю.
«Соната – музыкальное произведение, состоящее из нескольких частей, объединенных одним замыслом».
‑ Определив, что соната – это музыкальное произведение, мы можем сказать, что «Лунная соната» относится к музыкальному творчеству.
‑ Кто такой А.С. Пушкин? Что вы о нем знаете? (Пушкин – великий русский поэт, автор «Сказки о рыбаке и рыбке», «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» и т.д.)
‑ Годы жизни Пушкина – 1799-1837
‑ Сегодня мы познакомимся с отрывком из поэмы А.С.Пушкина «Полтава» ‑ «Тиха Украинская ночь»
‑ Вернемся к нашим названиям, нашему проблемному вопросу. Можете ли сейчас сказать, какое из произведений является произведением литературы, музыки или живописи? (да. «Лунная ночь на Днепре – произведение относится к живописи, автор этой картины А.Куинджи. «Тиха украинская ночь» А.С.Пушкина ‑ произведение литературы, «Лунная соната» ‑ музыкальное произведение, автор Л.В.Бетховен)
Работа по теме урока. Формулировка темы и целей урока .
‑ Итак, сегодня мы говорим о красоте поэтической, музыкальной и художественной
А посвящен наш урок, как мы уже сказали – ночи.
Тема урока: Образ ночи в живописи, поэзии и музыке (СЛАЙД №6, приложение)
Проанализировать стихотворение, рассмотреть картину, послушать музыкальный фрагмент и найти общее и отличное в образах, созданных художником, композитором и поэтом.
Работа над стихотворением А.С.Пушкина «Тиха украинская ночь». (СЛАЙД 8, приложение)
Подготовка к восприятию стихотворения.
Прежде чем начать работу над этими произведениями, я хотела бы вас «окунуть» в летние дни, в воспоминания. Доводилось ли вам видеть звездное ночное небо? Какое оно? Опишите его. (Красивое, спокойное, таинственное, тихое, волшебное…). Какие слова вы использовали для описания неба? Как называются такие слова в русском языке? (имена прилагательные). Какую роль имена прилагательные играют в нашей речи?
А вот как А.С.Пушкин сумел увидеть и передать в поэтическом тексте свои воспоминания.
Чтение стихотворения учителем.
‑ Понравилось вам стихотворение? О чем оно? Как вы его поняли? Какую картину представили? (темное небо, на небе яркие звезды и луна, которые освещают силуэты различных предметов…)
Прочитайте название («Тиха украинская ночь…»)
Украина – южная страна, и ночи там очень темные и торжественные.
Работа с учебником. (с.18)
‑ Прочитайте это стихотворение самостоятельно. Найдите непонятные слова и выражения. Объяснение некоторых из них можно найти в словаре.
Словарная работа.
Дремота – полусон, при котором хочется спать и невольно закрываешь глаза.
Белая Церковь – город в Полтавской области
Гетман – так на Украине называли Верховного правителя.
Превозмочь – преодолеть
Блещут от слова блестеть
Трепещут – трепетать, дрожать, колебаться
Объясните значение выражений: (СЛАЙД №9, приложение)
«Своей дремоты превозмочь не хочет воздух…»
«Сребристых тополей листы» (серебристый тополь – порода тополя, у которого листья с нижней стороны покрыты светлым пушком) (СЛАЙД №10, приложение)
Анализ стихотворения. Работа над выразительным чтением.
От чьего имени ведется повествование? (от имени автора. Автор и является героем этого произведения) Такой герой называется «лирическим» героем.
Где будете делать небольшие паузы – остановки, а где паузы побольше? Помните, что точка – длинная пауза, запятая - короткая.
Выразительное чтение вслух.
Удалось услышать тишину?
Можно ли сказать, что природа для поэта живая? Какой прием использовал автор для оживления природы? (олицетворение)
‑ Кому из вас это стихотворение напомнило личные впечатления, переживания? Расскажите.
Итак, что хотел предать А.С.Пушкин в своем произведении? (красоту окружающего мира)
Какую роль играет поэзия в жизни человека?
Поэзия помогает нам почувствовать красоту окружающего мира
‑ Герой рассказов В.Драгунского Денис Кораблев, читая стихи «Тиха украинская ночь», чувствовал вот что. Прочитаем отрывок из произведения В.Драгунского на с.19 (Чтение учащимися)
‑ Как вы думаете? Почувствовал ли мальчик то, что хотел передать поэт в этом стихотворении? (да, он почувствовал эту красоту)
‑ Почему Дениска дополняет картину, созданную поэтом, представляя с собой щенка и своего дедушку? (он хотел, чтобы в такую минуту с ним рядом были те, кого он любит)
Работа над произведением Л.В.Бетховена «Лунная соната». (СЛАЙД №11, приложение)
‑ А можно ли музыкальными средствами создать картину ночи?
‑ Я хочу предложить вам послушать фрагмент из удивительного произведения Л.В.Бетховена «Лунная соната» (прослушиваем «Лунную сонату). (СЛАЙД №11, приложение , включить музыку)
‑ Какие образы возникли у вас, слушая музыку? Какие чувства у вас вызвало это музыкальное произведение? (душевное спокойствие, чувство прекрасного).
‑ Какую роль играет музыка в жизни человека? (музыка помогает нам услышать красоту, в том числе и красоту духовную)
‑ Итак, мы с вами разобрались в средствах передачи красоты окружающего мира ‑ поэтическом и музыкальном, а сейчас обратимся к художественному творчеству.
Знакомство с репродукцией картины А.Куинджи «Лунная ночь на Днепре».
‑ Прочитайте название репродукции картины, с которой мы познакомимся.
‑ Что такое Днепр? (река). Что вы знаете об этой реке? Где она протекает? (СЛАЙД №13, приложение)
(Берет свое начало в России, протекает по Белоруссии, Украине, и впадает в Черное море.)
Длина этой реки 2201 км. Для сравнения ‑ длина реки Кама – 1805 км. Какая река длиннее?
Найдите и покажите на карте Днепр. (СЛАЙД №14, приложение)
‑ Перед вами репродукция картины А.Куинджи «Лунная ночь на Днепре». (СЛАЙД №15, приложение) Окунитесь в атмосферу летней ночи. Какие чувства вызывает эта картина? Красиво? Таинственно?
‑ Есть ли впечатление, что «тихо-тихо все кругом»? (да, мы видим, что река неподвижна, нет движений ни на небе, ни на земле, ни на воде)
‑ Как этого достигает художник? Смотрите, он рисует ровную гладь реки, нет ни людей, ни животных, лишь огоньки говорят о том, что в домах живут люди.
‑ Какой прием лежит в основе образа ночи? (контраста) Темный фон и яркая светлая полоса реки (вселяет надежду, дает ощущение душевного равновесия, спокойствия)
Таким образом, чему нас учат картины? (видеть и замечать красоту вокруг нас)
Обобщение.
Что видите, слышите, чувствуете, когда слушаете стихотворение, музыку, рассматриваете картину?
‑ Можем ли мы сказать, что видим удивительную красоту природы, слышим звуки ночи, ее тишину, и что нас переполняют чувства радости и восторга?
Итог урока.
Что нового узнали на уроке? Какая была цель на уроке? Достигли цели?
Что тронуло вашу душу? С каким настроением вы уйдете с урока?
‑ Посмотрите на экран. Я бы хотела завершить наш урок следующими высказываниями. «Красота пробуждает в нас самое лучшее»
«Красота расширяет нашу душу: мы ощущаем присутствие всего самого любимого и дорогого».
‑ Давайте еще раз соединим три произведения - живописи, поэзии и музыки, прочитаем на фоне музыки Бетховена и картины Куинджи стихотворение А.С.Пушкина.
‑ У кого появилось желание выучить стихотворение наизусть?
Домашнее задание
Выучить стихотворение А.С.Пушкина «Тиха украинская ночь» наизусть
Используемые источники и литература
- Сборник программ для начальной школы. Система Л.В.Занкова. – Самара: издательство «Учебная литература», издательский дом «Федоров»,2008
- Свиридова В.Ю., Чуракова Н.А. Литературное чтение: Учебник для 2 класса. – Самара,2008
- Захарова В.В., Серова М.В. Поурочные разработки по литературному чтению: 2 класс. – М.: ВАКО, 2008
- Ожегов С.И. и Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. – М.: АЗЪ, 1995
- Синицына В.А. -А.С. Пушкин «Тиха украинская ночь...». Творчество поэтическое, художественное и музыкальное» http://www.school1.borisovka.info
- http:// parelel-media com.ua
- http://www. artgarden.ru
- http://yandex.ru/
«Ночной поэт» Ф.И. Тютчев
В критической статье «О стихотворениях Ф. Тютчева» А.А. Фет превосходно выразил свое читательское впечатление от лирики Ф.И. Тютчева: «Два года тому назад, в тихую осеннюю ночь, стоял я в темном переходе Колизея и смотрел в одно из оконных отверстий на звездное небо. Крупные звезды пристально и лучезарно глядели мне в глаза, и по мере того как я всматривался в тонкую синеву, другие звезды выступали передо мною и глядели на меня так же таинственно и так же красноречиво, как и первые. За ними мерцали в глубине еще тончайшие блестки и мало-помалу всплывали в свою очередь. Ограниченные темными массами стен, глаза мои видели только небольшую часть неба, но я чувствовал, что оно необъятно и что нет конца его красоте. С подобными же ощущениями раскрываю стихотворения Ф. Тютчева» (Пигарев К. Жизнь и творчество Тютчева. – М., 1962; с. 266).
Не удивительно, что именно ночное небо сравнивает Фет с поэзией Тютчева. Образ ночи проходит через все творчество поэта. И в стихотворениях о природе, и в любовной лирике, и в стихотворениях на общественно-политические темы – везде присутствует тема ночи. Многочисленные споры вызывает вопрос о том, откуда берет свое начало «ночная поэзия» Ф.И. Тютчева. Ответить на этот вопрос довольно сложно, так как, по мнению К. Пигарева, «личная и общественная жизнь Тютчева прошла в стороне от большой дороги русской литературной жизни его времени. Связи Тютчева с литературными кругами были эпизодическими. Дошедшие до нас суждения его о литературе, о поэзии отрывочны. По ним трудно воссоздать сколько-нибудь отчетливую систему эстетических взглядов поэта» (Пигарев К. Там же; с. 179). Многие исследователи отмечают влияние С.Е. Раича на общее направление, в котором развивалась поэзия Тютчева, и в особенности его лирика природы. В. Кожинов высказывает мысль о влиянии на лирику Тютчева В.А. Жуковского, А.С. Пушкина и любомудров (русский эквивалент слова «философ»). Он пишет: «Человеческое и творческое становление Тютчева неотделимо от становления любомудров в целом. С 1817 по 1822 год он постоянно встречался с юношами этого круга» (Кожинов В. Тютчев. – М., 1988; с. 93). Опираясь на то, что большое влияние оказало на любомудров знакомство с немецкой философией и культурой, В. Кожинов делает вывод о некотором «германском» влиянии на творчество Ф.И. Тютчева. «Но было бы неверно и, более того, нелепо полагать, – замечает он далее, – что сам духовный и творческий путь Тютчева и его сподвижников определяло и направляло «влияние», «воздействие» германской культуры. Как раз напротив: именно собственное, внутреннее развитие русской мысли и поэзии в данное время властно побуждало, даже заставляло любомудров жадно вглядываться в достижения Германии. Ибо как раз в этот исторический момент русская культура, как бы принимая эстафету от германской, обретала непосредственно общечеловеческий размах, – притом в определенных отношениях небывалый еще в мире» (Кожинов В. Там же; с. 102).
В литературе о Тютчеве широко распространено убеждение, что решающее влияние на формирование философского миросозерцания поэта оказал немецкий философ Шеллинг. Но, как отмечает Л. Озеров, «опрометчиво и напрасно искать буквальные соответствия между взглядами немецкого философа и русского поэта. Тютчев никогда не занимался абстрактными построениями и по складу своей души непосредственно претворял свои идей в плоть поэзии. И это составляло одну из особенностей и тайн его мастерства. «У него, – говорил Аксаков, – не то что мыслящая поэзия, а поэтическая мысль; не чувство рассуждающее, мыслящее, – а мысль чувствующая и живая» (Озеров Л. Поэзия Тютчева. – М., 1975; с. 58).
Связывают «ночную поэзию» Ф.И. Тютчева и с немецким романтизмом, и с так называемым «космическим сознанием», и с мировоззрением поэта. Так, К. Пигарев пишет: «Страстная любовь к жизни и постоянная внутренняя тревога, в конечном счете обусловленная трагическим восприятием реальной действительности, составляют основу мироощущения Тютчева-поэта» (Пигарев К. Там же; с. 187). Практически все исследователи творчества Тютчева отмечают особенность, даже обособленность, тютчевской лирики. Особенность тютчевской лирики очень точно определил еще И.С. Тургенев: «если мы не ошибаемся, каждое его стихотворение начиналось мыслию, но мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления; вследствие этого, если можно так выразиться, свойства происхождения своего, мысль г. Тютчева никогда не является читателю нагою и отвлеченною, но всегда сливается с образом, взятым из мира души или природы, проникается им, и сама его проникает нераздельно и неразрывно» (Пигарев К. Там же; с. 200 – 201).
В. Кожинов замечает: «Тютчев был…с самого начала сознательной жизни весь нацелен, устремлен к собственно духовным исканиям. В нем назревала новая стадия развития русской поэзии» (Кожинов В. Там же; с. 60).
«Мир Тютчева многомерен, беспределен, исполнен пугающей тайны и победоносного величия одновременно… – пишет Л. Озеров. – Конечно, для легкости рассмотрения и понимания Тютчева иным хотелось бы, чтобы Тютчев был чем-то одним, принял бы одну сторону: религию или безверие (в нашем смысле – антирелигиозность, безбожие), монархию или республику. Но он не был ни тем, ни другим, он скорее был и тем и другим, потому что все бури и страсти века прошли через него. Он был их органом, выразителем, поэтом. Все противоречия, вскрывшиеся им в нем самом и в окружающем мире, он оставил в их неприкрашенности, живьем, он не пожелал их «снять». И в этом смысле он всегда останется загадкой. Каждая новая эпоха будет в нем подчеркивать и извлекать для себя нужное ей…Его принципом была полная, не боящаяся самых кричащих противоречий откровенность. В этом победа его гения над временем» (Озеров Л. Там же; с. 100 – 101).
Именно в этой многомерности, беспредельности и откровенности мира Тютчева, полного тайн и загадок, кроются истоки «ночной поэзии».
Анализ «ночной поэзии» Ф.И. Тютчева
«Ночную» лирику Ф.И. Тютчева можно условно разделить на две группы: 1) стихотворения, в которых нашло отражение «космическое сознание»; 2) стихотворения, которые отражают внутренний мир человека.
«Космическое сознание» – понятие сугубо философское. Между тем, как отмечает Л. Озеров, «у Тютчева нет стихотворений специально и преднамеренно философичных, в том смысле, как это понимают теперь: проблема, обобщение, область логики и выводов. Философия – не область, а пафос тютчевской лирики…Вне субъективно-биографического начала в лирике Тютчева нет философии. Опыт жизни находит выход в поэтическом образе. Образ расширяет этот опыт до вселенских масштабов» (Озеров Л. Там же; с. 56). И тем не менее «в стихотворениях Тютчева в своеобразной поэтической форме нашла свое отражение глубокая философская мысль его эпохи, мысль о состоянии природы и Вселенной, о связи человеческой, земной жизни с жизнью в космосе» (Чагин Г.В. Федор Иванович Тютчев. – М., 1990; с.124).
В основе «космического» цикла стихов лежит противопоставление дня и ночи, мрака и света как двух начал. Л. Озеров пишет: «Пожалуй, наиболее типичной чертой Тютчева-художника, Тютчева-психолога было последовательное проведение им в своей поэзии принципов диалектики. Страсти, выраженные в его поэзии, даны в своей живой противоречивости. Чувство поэта встретилось с философскими убеждениями его, одно другому помогло» (Озеров Л. Там же; с. 62).
Антитеза дня и ночи составляет содержание многих «ночных» стихотворений Тютчева. Наиболее полно это противопоставление выражено в стихотворении «День и ночь». Поэт раскрывает образ дня, уподобляя его «покрову», накинутому над бездной:
На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканый
Высокой волею богов.
Он говорит о животворном воздействии дня на человека, о благотворном влиянии на его душу:
День, земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов!
Наступление ночи – внезапное, резкое, без постепенного перехода – создает яркий контраст дню-покрову:
Но меркнет день – настала ночь;
Пришла – и с мира рокового
Ткань благодатную покрова,
Сорвав, отбрасывает прочь…
Ночь именно срывает «ткань благодатную покрова», отбрасывает исцеляющий душу день и открывает пугающую человека бездну:
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ней и нами –
Вот отчего нам ночь страшна!
Таким образом, день – оживление всего земного, ночь – обнажение бездны, приближение к этой бездне и отсюда – страх перед ночью.
Образ бездны встречается и в других стихотворениях, посвященных ночи.
Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины, –
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.
В этом стихотворении – «Как океан объемлет шар земной…» – бездна предстает перед нами уже не пугающей, а таинственной и прекрасной, «пылающей» бездной. В нескольких словах Тютчев выразил все великолепие ночного неба, усыпанного звездами. Что же пугает человека в этой удивительно красивой ночной бездне? Ее таинственная бездонная глубина, за которой скрывается нечто, не постигаемое разумом, и оттого вызывающее ужас. Эти чувства – восторга и ужаса – Тютчев выразил при помощи претворения образа звездного неба в грозный образ бездонной огненной пучины.
С образом бездны неразрывно связан образ хаоса. «Это не просто любимое слово – «хаос», – пишет Л. Озеров, – это у Тютчева – сгусток его образной энергии, постоянная мысль и неотвязное ощущение. Хаос у Тютчева, как и у греков в их мифах, предстает, как беспорядочная основа существующего мира. Образ хаоса у поэта – образ изначальной стихии бытия, которая обнажается ночью» (Озеров Л. Там же; с. 65).
Хаос – Ночь – Первозданное, то, из чего произошло все живое. Обнажившийся, пробудившийся хаос разрушает порядок, гармонию, нарушает тишину и безмолвие. В завываниях ночного ветра поэт слышит звуки пробуждающегося хаоса, понятные лишь сердцу. Тревога, беспокойство, душевная мука отражаются в безумном, неистовом голосе ветра. И в голосе поэта, обращающегося к ветру, звучит такое же неистовое чувство, такая же душевная тревога и мука:
О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться!..
О, бурь заснувших не буди –
Под ними хаос шевелится!..
(«О чем ты воешь, ветр ночной?..»)
В этом стихотворении отчетливо проявляется свойственное поэзии Тютчева противоречие. Чувство раскрывается в его борении: с одной стороны – пугающая беспредельность хаоса, с другой – неистовое желание слиться с первозданным древним хаосом. И снова возникает антитеза: день – ночь. При свете дня звуки «страшных песен» хаоса не проникают в душу, и потому «дневная душа» страшится и не приемлет беспредельную пустоту, вызывающую «непонятную муку». В «ночной душе» обнаруживается хаотическое начало, отсюда и жажда слиться с беспредельным. Здесь еще одна антитеза: «дневная душа» – «ночная душа», «мир дневной» – «мир ночной». Хаос одновременно и жуток, и близок поэту. Он называет его «родимым», и в то же время умоляет не будить «заснувших бурь», под которыми шевелится хаос.
Ночь ближе поэту, потому что именно ночью, когда «очертания и краски внешнего мира теряют свою определенность, Тютчев стремится заглянуть в бездонные тайники космической жизни с ее соблазнительными для него «страхами и мглами» (Пигарев К. Там же; с. 199). «Дневной мир» для Тютчева всего лишь покров, под которым скрывается хаос, лежащий в основе мироздания. Он шевелится, пытается вырваться наружу, но при свете дня невозможно уловить, почувствовать его движение. Лишь ночью срываются все покровы и хаос предстает перед нами в своей первозданной ужасной красоте. Сокровенная сущность древнего хаоса открывается только в «часы всемирного молчанья» – характерный для Тютчева мотив, который встречается не в одном из «ночных» стихотворений.
Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,
И в оный час явлений и чудес
Живая колесница мирозданья
Открыто катится в святилище небес.
(«Видение»)
Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирного молчанья,
Глухие времени стенанья,
Пророчески прощальный глас?
(«Бессонница»)
В таинстве ночи заключен «пророческий глас», ночью душу тревожат «пророческие сны». Тютчев «воспевает стихию сна, «волшебный челн» ночных «видений» и «грез», уносящий человека в беспредельность и «неизмеримость темных волн» хаоса» (Пигарев К. Там же; с. 199).Образ сна, то пророческого, то умиротворяющего, то тревожного, но всегда созвучного с хаосом, проходит через всю «ночную» лирику Тютчева. Л. Озеров отмечает: «Из плоскости бытовой и психологической Сон выведен в иную плоскость – философскую» (Озеров Л. Там же; с. 72).
В стихотворении «Сон на море» сон противопоставлен хаосу, «тихая область видений и снов» – «ревущим валам», «грохоту пучины морской».
Я в хаосе звуков лежал, оглушен,
Но над хаосом звуков носился мой сон.
Болезненно-яркий, волшебно-немой,
Он веял легко над гремящею тьмой.
Здесь ярко выражена антитеза жизнь – смерть. Сон – это жизнь, но жизнь души, а не тела. Именно во сне
Земля зеленела, светился эфир,
Сады-лавиринфы, чертоги, столпы,
И сонмы кипели безмолвной толпы.
Реальный мир для Тютчева неподвижен в своем сиянии. Человеческая жизнь – это сон, говорит поэт, и лишь звуки хаоса, которые то и дело врываются в этот сон, могут пробудить душу.
Но все грезы насквозь, как волшебника вой,
Мне слышался грохот пучины морской,
И в тихую область видений и снов
Врывалася пена ревущих валов.
Образ антиподов – дня и ночи, мотив ночной таинственности, образ хаоса, «освобожденного сном» отразились в стихотворении «Как сладко дремлет сад темно-зеленый…», построенном на резком контрасте. Покой дремлющей природы противопоставляется тревожному, но «чудному» «еженощному гулу».
Откуда он, сей гул непостижимый?..
Иль смертных дум, освобожденных сном,
Мир бестелесный, слышный, но незримый,
Теперь роится в хаосе ночном?..
Ответ на этот вопрос слышен в стихотворении «Тени сизые сместились…». Поэт говорит о том, что в «час тоски невыразимой», когда «цвет поблекнул, звук уснул»,
Все во мне, и я во всем!..
«Космическое сознание» в последних двух стихотворениях сливается с внутренним миром человека. Возникает новая тема: ночь и человек. Образы хаоса, бездны, сна окрашиваются в другие тона, приобретают несколько иное значение. Так, в стихотворении «Тени сизые сместились…» хаос представлен в другом плане – внутреннем. Из внешнего же мира в душу проникает покой. Поэт обращается к ночи с просьбой, в которой звучат характерные для Тютчева тревожные нотки:
Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, томный, благовонный,
Все залей и утиши.
Чувства – мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!
В стихотворении «Святая ночь на небосклон взошла», по мнению Л. Озерова, «к картине дня и ночи зримо подключается человек не только со своими переживаниями, но и со своей судьбой. Человек – «сирота бездомный». Эту сиротливость и обездоленность еще острей он чувствует ночью. Ночью он стоит «и немощен и гол, лицом к лицу пред пропастию темной».
На самого себя покинут он –
Упразднен ум, и мысль осиротела –
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела…
Здесь бездна обнажена не только вне человека, в мирозданье, но и в нем самом. Он погружен в эту бездну души, в которой нет «ни опоры, ни предела». Космогоническое у Тютчева, как всегда, сопрягается с миром человеческой души.
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь все светлое, живое…
И в чуждом, неразгаданном, ночном
Он узнает наследье родовое.
Здесь могло быть и «роковое». Но Тютчев точен в своих определениях. Древний хаос «родимый», – начало начал, зарождение, исток. И вселенной, и общества. Ночью в неразгаданном еще мире человек узнает свое начало. Ночь возвращает человека к бездне прошлого, изначального, к родовому наследию» (Озеров Л. Там же; с. 66 – 67).
К. Пигарев пишет: «В стихотворении «Святая ночь на небосклон взошла...» выражено трагическое состояние человека, находящегося «лицом к лицу пред пропастию темной» и ощущающего ту же «бездну» не только вне себя, но и в себе самом…Так антитеза дня и ночи…переросла в новую тему – тему философского самосознания человека…» (Пигарев К. Там же; с. 268).
Тем же настроением трагической обреченности, покинутости, одиночества пронизано стихотворение «Бессонница». В часы «всемирного молчанья»
Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый Рок настиг –
И мы, в борьбе, природой целой
Покинуты на нас самих;
И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак, на краю земли,
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали…
И новое, младое племя
Меж тем на солнце расцвело,
А нас, друзья, и наше время
Давно забвеньем занесло!
Здесь ночь олицетворяет старое, отжившее, а потому покинутое и обреченное на одиночество поколение. День – новое, молодое поколение. Ночь – прошлое, день – настоящее и будущее.
К теме отчужденности, одиночества Тютчев возвращается в стихотворении «Как птичка раннею зарей…»:
О, как пронзительны и дики,
Как ненавистны для меня
Сей шум, движенье, говор, крики
Младого, пламенного дня!..
О, как лучи его багровы,
Как жгут они мои глаза!..
Стихотворение буквально пронизано острой душевной болью, которая прорывается в восклицании:
О ночь, ночь, где твои покровы,
Твой тихий сумрак и роса!..
Образ дня-покрова, который присутствовал во многих «ночных» стихотворениях, сменяется здесь образом ночи-покрова. Ночной покров несет успокоение для измученной души, для человека, который ощущает себя «обломком старых поколений», «пережившим свой век». Поэт понимает, что смена дня и ночи неизбежна, что на смену старому, «вчерашнему» уже спешит новое, пробудившееся от «благодатного сна». Именно поэтому он мужественно признается в невозможности угнаться за своим веком:
Как грустно полусонной тенью,
С изнеможением в кости,
Навстречу солнцу и движенью
За новым племенем брести!..
Внутренняя тревога, одиночество выливаются у Тютчева в неприятие дня, который вносит в его душу смятение и ощущение раздвоенности. Другое дело ночь. Она наполнена снами, фантазиями, мечтами, призраками. Она помогает заглянуть в «родимый» хаос, приоткрыть тайну бытия. Поэт говорит:
Но мне не страшен мрак ночной,
Не жаль скудеющего дня, –
Лишь ты, волшебный призрак мой,
Лишь ты не покидай меня!..
Крылом своим меня одень,
Волненья сердца утиши,
И благодатна будет тень
Для очарованной души.
(«День вечереет…»)
«Очарованная душа» Тютчева, жаждущая покоя и утешения, тем не менее, упорно бьется над загадкой: возможно ли переступить, доступно ли человеку слиться «с беспредельным»? В стихотворении «Проблеск» поэт с горечью говорит о том, что все усилия человека тщетны. Душой он стремится к «бессмертному», грустит по небесам, но он не в силах прервать «волшебный сон», который называют жизнью:
Едва усилием минутным
Прервем на час волшебный сон
И взором трепетным и смутным,
Привстав, окинем небосклон, –
И отягченною главою,
Одним лучом ослеплены,
Вновь упадаем не к покою,
Но в утомительные сны.
Ночь вносит еще больший разлад в смятенную душу. Человек, растерянный перед безответностью жизни, не понимая до конца и самого себя, сомневается уже и в собственной реальности: он – «греза природы», ее фантазия, сон? Это самоощущение Человека на земле, непонятное ему самому, не объяснимое словом и тем более похожее на грезу, Тютчев вновь и вновь будет пытаться выразить своими поэтическими образами. Так, в стихотворении «Как океан объемлет шар земной…» человек предстает перед лицом двух бездн. Неизмеримость окружает здесь человека буквально со всех сторон: сверху – небо, снизу – океан (главные в поэзии Тютчева стихии); звезды, отражаясь в океане, горят как сверху, так и снизу – бездна «пылает»…Неизмеримая бездна, окружающая его, не оставляет ему надежной опоры. Нет ему устойчивости и покоя, он всегда – «у бездны на краю». И Человек Тютчева всегда в движении…он вечный скиталец.
Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.
И человек плывет в своем челне по безбрежному ночному океану, одинокий, растерянный, с болью и тревогой в душе. Вокруг него бушуют волны, «на бесконечном, на вольном просторе блеск и движение, грохот и гром»,
Волны несутся, гремя и сверкая,
Чуткие звезды глядят с высоты.
В этом волнении, в этом сиянье,
Весь, как во сне, я потерян стою –
О, как охотно бы в их обаянье
Всю потопил бы я душу свою…
(«Как хорошо ты, о море ночное…»)
Тютчевский человек одинок и в сиянии дня, и во мраке ночи. Бездны разверзаются между человеком и природой, человеком и человеком…Но, сомневаясь во всем, и сам тютчевский Человек двоится, утрачивает свою цельность. Хаос проникает и в его душу, мысли, и нет покоя этой смятенной душе… И однако все сказанное здесь отнюдь не означает уничтожения, исчезновения человека в тютчевской философской лирике. Напротив: он утверждается пред лицом всех этих «бездн» и безответных вопросов самым фактом своего существования, своей неистребимой жаждой познания; он реализуется в эмоциональных порывах и «прорывах» к миру матери-природы, в череде своих вопросов и обращений к миру, в осмыслении своего раздвоенного трагического мироощущения.
Бездна непонимания, неопределенность и непредугаданность, окружают человека. И потому
Душа хотела б быть звездой,
Но не тогда, как с неба полуночи
Сии светила, как живые очи,
Глядят на сонный мир земной, –
Но днем, когда, сокрытые, как дымом,
Палящих солнечных лучей,
Они, как божества, горят светлей
В эфире чистом и незримом.
(«Душа хотела б быть звездой»)
Приблизиться к тайне, которую человек страстно хочет постигнуть, может только «звездная душа», молча смотрящая с высоты на мир. Но, увы,
…Мы в небе скоро устаем, –
И не дано ничтожной пыли
Дышать божественным огнем.
(«Проблеск»)
Что же делать человеку перед лицом этой бездны, в мире, где жизнь похожа на сон, а ночь не приносит успокоения? И Тютчев дает ответ на этот вопрос в своем программном стихотворении «Silentium!» («Молчание!»):
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои –
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, –
Любуйся ими и молчи…
Лишь жить в себе самом умей –
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, –
Внимай их пенью – и молчи!..
«Ночная» поэзия Тютчева построена на противоречивости существующего мира. И не просто на противоречивости, а на противоборстве антиномичных понятий: день и ночь, свет и тьма, жизнь и смерть, вера и отчаяние и т.д. И в центре этих противоречий, в центре древнего хаоса и пылающей бездны стоит человек со своей мятущейся душой, со своими вечными вопросами и сомнениями. И не просто человек, а поэт – «ночной поэт» Тютчев.
Язык «ночной поэзии»
«…Язык г. Тютчева часто поражает читателя счастливой смелостью и почти пушкинской красотой своих оборотов» (Чагин Г.В. Там же; с. 154), – писал И.С. Тургенев. Тютчев – поэт малой формы. Тургенев отмечает тесную спаянность сжатой формы и концентрированного содержания его стихов: «Исключительно, почти мгновенно лирическое настроение поэзии г. Тютчева заставляет его выражаться сжато и кратко, как бы окружать себя стыдливо-тесной и изящной чертой; поэту нужно высказать одну мысль, одно чувство, слитые вместе, и он большею частью высказывает их единым образом, именно потому, что ему нужно высказаться...» (Чагин Г.В. Там же; с. 154).
А.Д. Григорьева пишет: «Какими же языковыми средствами заполняет поэт эту малую форму, что создает этот «сложный лексический колорит», какой языковой материал для этого привлекается, как он группируется в тексте, каково его отношение к языковой поэтической традиции и основы какой новой поэтики мы можем обнаружить в его произведениях – вот вопросы, которые задавали себе многие исследователи поэзии Тютчева» (Григорьева А.Д. Слово в поэзии Тютчева. – М., 1980; с. 8). Она отмечает, что «чрезвычайно интересна оценка речи Тютчева, данная Фетом». «Все живое состоит из противоположностей, – писал А.А. Фет в статье «О стихотворениях Ф.И. Тютчева», – момент их гармонического соединения неуловим, и лиризм, этот цвет и вершина жизни, по своей сущности, навсегда останется тайной. Лирическая деятельность тоже требует крайне противоположных качеств, как, например безумной отваги и величайшей осторожности (тончайшего чувства меры). Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик. Но рядом с подобной дерзостью в душе поэта должно неугасимо гореть чувство меры. Как ни громадна лирическая смелость, – скажу более, – дерзновенная отвага г. Тютчева – не менее сильно в нем и чувство меры. До какой бы степени ни поразили нас сразу смелый, неожиданный эпитет или бойкая метафора нашего поэта, не верьте первому впечатлению и знайте наперед, что это яркие краски живых цветов; они блестящи, но никогда между собой не враждуют. Присмотритесь поближе к поразившей вас метафоре, и она в глазах ваших начнет таять и сливаться с окружающей картиной, придавая ей новую прелесть…Действительно, первое условие художественности – ясность; но ясность ясности рознь. Не потому г. Тютчев могучий поэт, что играет отвлеченностями, как другой играет образами, а потому, что он в своем предмете так же уловляет сторону красоты, как другой уловляет ее в предметах более наглядных» (Григорьева А.Д. Там же; с. 8).
Исследователи видят в лирике Тютчева 1) черты традиции высокой лирики XVIII – начала XIX в. (одическая традиция) – использование ряда риторических приемов, архаической лексики, перифраз и т.п.; 2) зарождение нового отношения к слову, влекущего за собой углубление его семантики, расширение и обогащение идущих от слова и от текста ассоциативных линий. «Поэзии Тютчева, – пишет Д.Д. Благой, – в высшей степени свойствен столь характерный для классической поэтики дидактизм, декламационно-ораторская патетика классической оды, но, в соответствии с общей направленностью его творчества, – поучения, восклицания, обращения и призывы его стихов чаще всего носят субъективно-лирический характер, обращены поэтом к самому себе, к своей собственной душе или к дублирующим ее явлениям внешнего мира…Благодаря этому «витийственность» классической лирики борется, а нередко и сочетается в поэзии Тютчева с ее исключительной музыкальностью, мелодизмом – певучестью строфы (В. Брюсов)» (Григорьева А.Д. Там же; с. 17).
Форма отображения поэтом действительности, как внешней, так и внутренней, интимной – индивидуально-неповторима. Своеобразие эстетического воздействия этой формы лежит в особом отношении поэта к слову, в особом способе организации лексического материала в стихе. «Ночную поэзию» Тютчева с полным правом можно назвать индивидуально-неповторимой. Каждое стихотворение этого цикла несет в себе глубокую мысль поэта, выраженную посредством художественных средств, которые отличаются своеобразием, выразительностью, наполненностью и удивительной яркостью.
Все доступные Тютчеву художественные средства были неизменно подчинены задаче наиболее полного раскрытия лирического содержания. Одним из таких средств была эвфоническая выразительность. «По своему звуковому богатству, – пишет К. Пигарев, – стихи зрелого Тютчева могут выдержать сравнение со стихами Лермонтова. И если звуковая сторона стихотворения никогда не была для Тютчева самоцелью, то язык звуков был ему понятен». (Пигарев К. Там же; с. 292).
Сочетание тех или иных созвучий в стихах Тютчева «напоминает» (его собственное выражение) то о завываниях ночного ветра («О чем ты воешь, ветр ночной?..»), то о сгущающихся дремотных сумерках («Тени сизые сместились…»), то доносит до нашего слуха «часов однообразный бой» («Бессонница»). Поэт добивается этого с помощью аллитераций и ассонансов.
Например, в стихотворении «О чем ты воешь, ветр ночной?..» завывание ветра передается повторением одних и тех же звукосочетаний, в которых неизменно присутствует звук «р»: «тр», «рт», «др», «рд», «взр», «стр», «спр» (ветр, смертной, древний, сердцу, взрываешь, странный, страшных, беспредельным). Такое сочетание создает ощущение бури, неистовых порывов, грохота и шума. Чередующиеся с ними звуки «ш», «ч», «з», «с», «ж» и звукосочетания с ними (воешь, сетуешь, роешь, взрываешь, ночной, неистовые, смертной, заснувших, жалобный, жадно, жаждет и т.п) воспроизводят свист и шелест ветра, тем самым усиливая впечатление. Сочетание всех этих звуков создает тревожно-напряженный фон: в завываниях ночного ветра явственно слышны звуки «страшных песен» древнего хаоса.
«Великолепные примеры ассонансов, – пишет К. Пигарев, – находим мы в стихотворении «Бессонница». Первая его строфа построена на ассонансах «о» и «а»:
Часов однообразный бой,
Томительная ночи повесть!
Язык для всех равно чужой
И внятный каждому, как совесть!
Здесь в ударных слогах звук «о» преобладает над «а». во второй строфе ассонируют звуки «и» и «а»:
Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирного молчанья,
Глухие времени стенанья,
Пророчески прощальный глас?
В последующих трех строфах, в которых раскрывается философская тема стихотворения, интенсивность ассонансов несколько ослабевает, чтобы вновь возникнуть в заключительной строфе:
Лишь изредка, обряд печальный
Свершая в полуночный час,
Металла голос погребальный
Порой оплакивает нас!
Выразительность ассонансов «а» и «о», перекликающихся с первой строфой, усилена аллитерациями плавных «р» и «л». В результате стихи поэта доносят до нашего слуха «часов однообразный бой» (Пигарев К. Там же; с. 296).
Для «ночной поэзии» Тютчева характерно использование высокой лексики, слов церковнославянского языка. Ввод этих «высоких» слов определяется темой или не противоречит ей. Например: глас («Бессонница», «Как океан объемлет шар земной…»); ветр («О чем ты воешь, ветр ночной?..); глава («Как птичка, раннею зарей…», «Проблеск»); власы («Как птичка, раннею зарей…»); зреть (узреть) («Сон на море»); жаждать («О чем ты воешь, ветр ночной?..»); земнородных («День и ночь»); любезный («Святая ночь на небосклон взошла…») и многие другие.
Выбор лексики, кроме темы, определяется и традиционно установившейся в предшествующей поэтической практике «высокостью» реалии. Так, «в стихотворении «Бессонница», – пишет А.Д. Григорьева, – где тема Судьбы-Рока-Времени представлена очень торжественно, эту торжественность создают не только слова стенанье (времени), глас (пророчески-прощальный), мнится, младое племя, свершить обряд печальный, но и вся ориентация при изображении Времени-Рока на предшествующую традицию. Такие сочетания, как всемирное молчанье, пророчески-прощальный, на краю земли (ср. у Державина: «Скользим мы бездны на краю, В которую стремглав свалимся»), такие поэтизмы, как новое младое племя, расцвело, забвеньем занесло (ср. у Пушкина: И поросло травой забвенья. «Руслан и Людмила») – все это отсылает к предшествующему традиционному решению этой темы» (Григорьева А.Д. Там же; с. 204).
В «ночной поэзии» Тютчева широко представлена поэтическая лексика. Наряду с такими поэтизмами, как очи («Душа хотела б быть звездой…»); взор («Проблеск»); челн («Сон на море», «Как океан объемлет шар земной…»); младой («Бессонница»), встречаются поэтические синонимы прямых наименований явлений: всемирное молчанье – тишина, сон («Видение», «Бессонница»); живая колесница мирозданья – земля с ее обитателями («Видение»); пылающая бездна – небо («Как океан объемлет шар земной…»). «Ночная поэзия» насыщена сравнениями, которые в традиционной романтической поэзии создавали впечатление величия, грандиозности, торжественности: густеет ночь, как хаос на водах – библеизм, беспамятство, как Атлас, давит сушу («Видение») и т.д. Впечатление грандиозности создают слова, обозначающие «высокие» реалии: колесница, святилище, небеса, суша, Атлас, хаос, пророческие сны («Видение»); мир роковой, наследье роковое («День и ночь», «Святая ночь на небосклон взошла…») и т.п. Сам перечень этих слов уже настраивает на торжественное.
Эпитеты-прилагательные в «ночной поэзии» являются носителями авторской эмоции. Обилие их в тексте направлено на сообщение смысла, вытекающего из логики развития всего текста.
Посредством эпитетов и метафор Тютчевым создается противоречивый, яркий, несущий в своем значении эмоциональность образ ночи. Так, ночь у Тютчева – это час явлений и чудес («Видение»),час тоски невыразимой («Тени сизые сместились…»), царство теней («Еще шумел веселый день…»), она хмурая («Песок сыпучий по колени…»), голубая («Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»), тихая («Тихой ночью, поздним летом…»), святая («Святая ночь на небосклон взошла…»), лазурная («Рим ночью», «Ты, волна моя морская…»). Ночь густеет, как хаос на водах («Видение»), глядит, как зверь стоокий («Песок зыбучий по колени…»), ткань благодатную покрова, сорвав, отбрасывает прочь («День и ночь»), свивает золотой покров («Святая ночь на небосклон взошла…»). Образ ночи дополняют и оттеняют ночные образы. Образ неба – небесный свод, пылающая бездна («Как океан объемлет шар земной…»), бездонное («Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»), угрюмое («Ночное небо так угрюмо…»). Эмоциональное восприятие этого образа усиливают глагольные метафоры: по жилам небо протекло («Проблеск»), небесный свод,…таинственно глядит из глубины («Как океан объемлет шар земной…»), вдруг неба вспыхнет полоса («Ночное небо так угрюмо…»). Ночь неразрывно связана с образом месяца (луны): бледное светило, которое мою дремоту сторожило («Еще шумел веселый день…»), месяц – как облак тощий, он в небесах едва не изнемог, святозарный бог, который сияет над усыпленной рощей («Ты зрел его в кругу большого света…»), месяц светозарный, который чуть брезжит («В толпе людей, в нескромном шуме дня…»), месяц золотой, который сладко светит («Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»), под магической луной («По равнине вод лазурной…»); с образом звезд: звездный сонм горит («Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»), сии светила, как живые очи, глядят на сонный мир земной; как божества, горят («Душа хотела б быть звездой…»), звезды рдеют…сумрачным светом («Тихой ночью, поздним летом…»), чуткие звезды глядят с высоты («Как хорошо ты, о море ночное…»); с образами ночного мрака, сумрака, теней, темноты: тени сизые сместились, сумрак зыбкий, сумрак тихий, сумрак сонный…тихий, томный, благовонный…лейся в глубь моей души, мглой самозабвенья переполни через край («Тени сизые сместились…»), все стихло в чуткой темноте («Ночное небо так угрюмо…»); с образом ночного моря: здесь лучезарно, там сизо-темно…словно живое, ходит, и дышит, и блещет оно, зябь великая, зябь морская («Как хорошо ты, о море ночное…»), огнедышащий и бурный…змей морской («По равнине вод лазурной…). Через всю «ночную поэзию» проходит образ сна. Это и пророческие сны («Видение»), это и болезненно-яркий, волшебно-немой сон, который веял легко над гремящею тьмой («Сон на море»), и вялый, безотрадный сон («Ночное небо так угрюмо…»).
Каждое стихотворение ночного цикла выражает какое-то определенное чувство, окрашенное авторскими эмоциями. Так, стихотворение «Тени сизые сместились» выражает ощущение физического слияния с ночной природой и страстное желание лирического героя найти душевное забвение. Поэт представляет ночь в наиболее типичных для нее внешних признаках – отсутствие света – цвета и звучания, замирание всех проявлений жизни и движения. Тьма стирает все грани, все различия предметов, превращая мир в восприятии лирического героя по большей части в сумрак зыбкий. Это неразличение деталей определяет ощущение монолитности внешнего мира, а отсутствие звуков – ощущение полного покоя.
Но человек – это и мир внешний, физический, и мир духовный. Ощущение своего физического слияния с миром (Все во мне и я во всем) еще не означает подобного слияния и растворения в покое для мира духовного, исполненного «тоски невыразимой». Этого душевного покоя и жаждет лирический герой.
В данном стихотворении Тютчеву нужно было не только отметить факт наступления темноты, но и передать индивидуальное восприятие этого явления, восприятие, обусловленное психическим состоянием…Поэт утверждает ночь через отрицание того, что, с точки зрения воспринимающего, было связано с днем, светом, отрицает жизнь во всех ее проявлениях, наиболее общих и типичных с точки зрения воспринимающего человека. Здесь – это отрицание света – цвета, результатом чего является полное слияние предметов в одну сплошную тьму, отрицание движения, вследствие невозможности его увидеть – лишь сумрак зыбкий – угасание или ослабление звучания – звук уснул или дальний гул. Это угасание звуков и цвета обостряет такие звуки и запахи, которые теряются днем в обилии более резких и заметных аналогичных явлений.
Утверждение тьмы (ночи) через стирание всех цветовых и звуковых проявлений мира подкреплено у поэта наименованием этих явлений: он говорит о цвете, звуке, жизни, движении для того, чтобы отрицать их наличие (Цвет поблекнул, звук уснул – Жизнь, Движенье разрешились В сумрак зыбкий, в дальний гул…полет незримый). Отбор общих обозначений явлений (цвет, звук, жизнь, движение, гул) подтверждает невозможность различить их конкретные, частные проявления… Стертость цвета подчеркивается цветовой гаммой, представленной глаголами и прилагательными: тени сизые сместились, цвет поблекнул, сумрак зыбкий. Стертость звука словами – звук уснул настолько, что возможно слышать полет мотылька и наличие дальнего гула.
Обращение к сумраку, как субстанции, противопоставленной человеку, ведет к сообщению ему признаков, логически свойственных человеку или его ассоциативным представлениям. Поэтому комплекс слов, грамматически непосредственно связанных с сумраком, расширяется за счет слов комплекса «человека» и «воды»: сумрак сонный, томный, дремлющий; лейся, залей, переполни через край – все эти слова метафоричны…Тишина и покой – вот основные свойства ночи, столь необходимые человеку. Эти признаки находят свое метафорическое и непосредственно номинативное обозначение в следующих словах: сумрак тихий, сонный, тихий, утиши, дремлющий, томный (синоним сонный). Семантика сна – покоя – растворения заключена в словах мгла самозабвения (описателно-метафорическое сочетание, обозначающее сон, забвенье) и уничтоженье (то же, что растворение в окружающем, сон духовного мира)».
Образу ночи в стихотворениях ночного цикла противопоставлен образ дня. Поэт уподобляет день покрову, накинутому над бездной («День и ночь», «Святая ночь на небосклон взошла…»). День-покров наделен эпитетами: златотканый, блистательный («День и ночь»), отрадный, любезный, золотой («Святая ночь на небосклон взошла…»). Тютчев акцентирует внимание на внутренней противоречивости как дня – оживляющий, исцеляющий человека, но скрывающий от него тайну мира, – так и ночи – страшной, но приоткрывающей человеку эти тайны.
В изобразительных средствах Тютчева были осознанные им, но непривычные для современников поэта элементы диалектического познания мира. С помощью этих средств он показывал зависимость, взаимопроникаемость физического и психического, материального и духовного.
Символика «ночной поэзии»
А.Д. Григорьева пишет: «Многоосмысленность лирики Тютчева, символика и аллегория, часто стоящая за первым планом лирического выражения, послужила Вяч. Иванову основой для характеристики поэзии Тютчева как истока символического направления XX в. Различая в символизме стихию реалистическую и идеалистическую, он причисляет Тютчева к величайшим в нашей литературе представителям реалистического символизма» (Григорьева А.Д. Там же; с. 6).
Ночной цикл стихотворений Тютчева можно назвать «поэзией символов, рождающихся из затрудненной семантики. Эта поэзия возможна только на материале непрерывного и многозначного (символического) слова, которое возбуждает колеблющиеся признаки и конструирует образы, не поддающиеся единственно верному истолкованию, – пишет Л. Гинзбург. – Тютчев относится к такой группе поэтов, которая работает многозначным и изобретаемым словом» (Григорьева А.Д. Там же; с. 11).
Основными символами «ночной поэзии» являются слова-образы день и ночь. День – символ жизни, это – жизнь и жизнь души. День – светлое, живое и потому день – отрадный, любезный («Святая ночь на небосклон взошла…»). День – земнородных оживленье, Души болящей исцеленье («День и ночь»). Ночь – антитеза света-дня, архетипическое воплощение тьмы. В трактовке образа ночи Тютчевым есть черты античности. Античность воспринимала ночь как амбивалентный символ. С одной стороны, ночь – «страшная», она порождает смерть, раздор, обман, старость. Так, у Тютчева в стихотворении «День и ночь» ночь обнажает бездну с ее «страхами и мглами». Поэт не пытается скрыть свой страх перед таинствами ночи. В стихотворении «Святая ночь на небосклон взошла…» Тютчев говорит о ночном как о «чуждом, неразгаданном», а потому страшном.
С другой стороны, от ночи происходит день, то есть свет, справедливость, плодородие и бессмертие. То есть ночь означает и гибель, и изобилие; в ней присутствует ожидание дня, обещание дневного света. Амбивалентность ночи ярко выражена в поэзии Тютчева. Тихая ночь, святая ночь, лазурная ночь и, с другой стороны, – страшная ночь, хмурая ночь.
Как архетип тьмы, ночь связана со страхом перед неизвестностью, злом, отчаяньем, смертью. Так, в стихотворении «День вечереет, ночь близка…» слова день вечереет и вечереет день, обрамляющие первую строфу, символичны: день – жизнь, вечер – старость. В таком случае фраза ночь близка выявляет символическое значение слова ночь: вечер – старость завершается смертью – ночью. А.Д. Григорьева отмечает, что «уподобление в поэзии продолжительности человеческой жизни дню, а ее отдельных периодов – утру (заре утренней), полдню и вечеру (закату, заре вечерней) общеизвестно. Ночь в этом соотносительном ряду – явление, противопоставленное дню – жизни – это смерть, небытие» (Григорьева А.Д. Там же; с. 214).
Таким образом, созданные Тютчевым образы дня и ночи становятся параллельно и символом душевных состояний поэта. Они окрашены его переживаниями и чувствами. Это образы, символизирующие бытие человека, своеобразие его восприятия жизни. Так, в стихотворениях «Бессонница» и «Как птичка, раннею зарей…» образы дня и ночи являются символами, как человеческой жизни, так и старого и нового, отжившего и зарождающегося. Здесь Тютчев обращается к традиционной символике: жизнь есть день, смерть есть ночь. «Обломки старых поколений», «полусонные тени» бредут в ночи, в «тихом сумраке», «в сумрачной дали». А на смену этой ночи приходит «младой, пламенный день». Ночь – старый, отживший мир, прошлое, которое «давно забвеньем занесло». День – новый мир, наполненный «солнцем и движеньем».
Слово день выступает у Тютчева и как символ жизни духа, мыслительной деятельности человека. В этом случае дню противопоставлен другой символ – сон, который означает смерть и подсознательную жизнь духа, темную скрытую жизнь человеческой души. Например, в стихотворениях «Святая ночь на небосклон взошла…», «Сон на море», «Проблеск» день представлен как мир души светлый, осознаваемый, а сон – мир тайный, смутный. Сон – это то, что в стихотворениях «День и ночь», «Еще шумел веселый день…», «Как океан объемлет шар земной…», « О чем ты воешь, ветр ночной?..», «Как сладко дремлет сад темно-зеленый…» получает название бездны, царства теней, хаоса. А.Д. Григорьева отмечает, что «расширяя сферу применения устойчивых поэтических символов (день – жизнь и жизнь души, сон – смерть и подсознательная жизнь духа), Тютчев определяет их осмысление целым контекстом, хотя и этот контекст не всегда позволяет читателю подобрать соответствующий лексический эквивалент для нового применения символа. А это влечет за собой некоторое интуитивное, смутное постижение реалии. Впрочем, когда дело касается размышлений о жизни духа, о явлениях подсознания, эту затрудненность прямой и точной номинации Тютчев отражает поисками нетрадиционных обозначений смутных, трудно определяемых ощущений» (Григорьева А.Д. Там же; с. 217).
Символическим образом является и образ звезды в «ночной поэзии» Тютчева. Звезда – это один из древнейших общечеловеческих символов, астральный знак, символ вечности, символ высоких стремлений, эмблема счастья. К символу звезды непосредственно примыкает символ неба – нечто недоступное, непостижимое. Небу и звездам противопоставлен образ земли, который тоже является символом. В мифологической традиции небо и земля появились после разделения первоначального хаоса на верх и низ, то есть на небо и землю. Земля у Тютчева – это символ физической жизни человека, тогда как небо – символ бессмертия, «божественного огня», духовного возрождения, полета, к которому человек страстно стремится, но «не дано ничтожной пыли Дышать божественным огнем» («Проблеск»). Человек Тютчева постоянно находится между безднами – между землей и небом. Здесь заключен еще один символ: земля и небо в душе человека, их вечное противоборство. Небо в душе человека стремится к полету, но земля не дает душе взлететь. Море в ночном цикле Тютчева также символично. Это символ жизни, символ жизненной силы души. Помещая человека между двумя безднами – небом и океаном, морем, т.е. водой, – Тютчев показывает трагическую обреченность человека, которому его земное начало не дает оттолкнуть «удушливо-земное» («Хоть я и свил гнездо в долине…»). И человек плывет, окруженный «пылающей бездной» («Как океан объемлет шар земной…»), растерянный, одинокий, а его душа в отчаянном порыве «хотела б быть звездой» («Душа хотела б быть звездой…»).
Большое значение в «ночной поэзии» имеет символика цвета и звука. День всегда окрашен в светлые тона и звуки дня – это чистые, «благодатные» звуки, сливающиеся в один «строй, Стозвучный, шумный и невнятный» («Еще шумел веселый день…»). Ночные краски – темные, имеющие множество оттенков. У Тютчева ночь – не просто чернота, непроглядный мрак, тьма. Ночь – это тени сизые, сумрак тихий, сонный, томный, благовонный («Тени сизые сместились…»). Ночь окрашена как бы в полутона, что придает ощущение трагичности, тревоги, страха. Не черный цвет – символ абсолютной пустоты и абсолютного мрака, а именно серые, сизые, сумрачные полутона. Ночные звуки также приглушены, смазаны, это полузвуки, лишь слегка доносящиеся до человеческого слуха. Цвет и звук ночи символизируют состояние души близкое к смерти. Именно поэтому Тютчев использует не черный цвет – символ полного небытия, а приглушенные полутона-полузвуки, отражающие душевное состояние человека.
Значение «ночной поэзии» Тютчева
Поэзия Тютчева далеко не сразу получила всеобщее признание. Г.В. Чагин пишет: «Интересно, что при жизни поэт не пользовался известностью в широких читательских кругах. Но зато среди его восторженных почитателей были Жуковский, Пушкин, Некрасов, Тургенев, Л. Толстой, Фет, А. Майков, Достоевский и другие поэты и писатели его круга. И сами эти почитатели хорошо понимали, в чем причина отсутствия популярности у их любимого поэта. «Популярность мы не предсказываем г. Тютчеву, – писал, например, И.С. Тургенев в «Современнике» в 1854 году, – той шумной сомнительной популярности, которой, вероятно, г. Тютчев нисколько не добивается. Талант его, по самому свойству своему, не обращен к толпе и не от нее ждет отзыва и одобрения» (Чагин Г.В. Там же; с. 137). Чагин отмечает, что «философская направленность, содержание тютчевской поэзии во многом опережали, по меткому выражению Аксакова, «умственное развитие» и «привычку мыслить» у читателя, современника поэта. Отсюда и частичное непонимание этой поэзии, и, в какой-то мере, даже ее отрицание, и мнение о Тютчеве как о поэте для немногих.
Да что говорить о читателях, – восклицает Г.В. Чагин, – когда даже самые близкие Федору Ивановичу люди часто теряли всякую духовную нить его понимания. «Он мне представляется одним из тех изначальных духов, таких тонких, умных и пламенных, которые не имеют ничего общего с материей, но у которых нет, однако, и души, – записывает однажды свои впечатления о нем старшая дочь поэта, Анна Федоровна. – Он совершенно вне всяких законов и правил. Он поражает воображение, но в нем есть что-то жуткое и беспокойное…» (Чагин Г.В. Там же; с. 124).
Особенно трудна для понимания и потому долгое время остававшаяся непризнанной была «ночная поэзия» Тютчева. В 1935 году П.А. Флоренский писал о космическом мироощущении Тютчева, о созданном им образе безначального хаоса: «Хаос Тютчева залегает глубже человеческого – и вообще, и индивидуального – различения добра и зла. Но именно поэтому его нельзя понимать как зло. Он порождает индивидуальное бытие, и он же его уничтожает. Для индивидуума уничтоженье есть страдание и зло. В общем же строе мира, то есть вне человеческой жизни, это ни добро, ни зло…Без уничтожения жизни не было бы, как не было бы ее и без рождения…И когда хаос не считается с понятиями человеческими, то это не потому, что он нарушает их «назло», что он борется с ними и противопоставляет им их отрицание, а потому, что он их, так сказать, не замечает. Тютчев не говорит и не думает, что хаос стремится поставить вместо человеческих норм и понятий о добре им обратные; он просто попирает их, подчиняя человека другому, высшему, хотя часто и болезненному для нас закону. Этот высший закон мы способны воспринимать как красоту мира, как «златотканый покров», и радость жизни, полнота жизни, оправдание жизни – в приобщении к этой красоте, постоянном восприятии и сознании ее…» (Кожинов В. Там же; с. 473).
В. Кожинов пишет: «…искреннее восхищение поэзией Тютчева должно пробудить в каждом из нас убежденность в том, что мое личное бытие имеет самое прямое, непосредственное отношение к вселенскому, космическому бытию, что я не имею права забывать об этом и призван мерить мою жизнь именно такой мерой…» (Кожинов В. Там же; с. 475). Для Тютчева нет разделения на индивидуальное и космическое. Его личное бытие целиком растворяется во вселенском. Именно поэтому в «ночной поэзии» отразился богатый душевный мир поэта. Его сугубо индивидуальные переживания во всем их неповторимом богатстве, сложности, утонченности были всегда соотнесены с всеобщим состоянием современного мира, с человеческой историей в целом и с Вселенским, космическим бытием (Кожинов В. Там же; с. 487).
«Тютчев, – пишет Л. Озеров, – в равной степени почитает близкими и «паутины тонкий волос» на «праздной борозде» русского поля, и океан вселенной, который объемлет «шар земной», и «небесный свод, горящий славой звездной». Бесконечность и безбрежность мира в поэзии Тютчева явлены не эмблематически, а реально, они вобраны в душевную жизнь поэта, как события его личной жизни. Это свойство Тютчева было подмечено и подхвачено поэзией после него, хотя ни одному из поэтов вплоть до наших дней в этом смысле не удалось подняться до его, тютчевских, художественных высот. Космическая тема была для Тютчева не только темой, но и пафосом его работы, его мысли. В наши дни его поэзия продолжает служить образцом для нас, живущих в эпоху великих космических полетов, открытых полетом Юрия Гагарина…» (Озеров Л. Там же; с. 99 – 100).
Л. Озеров отмечает глубокую связь поэзии Тютчева с русской психологической прозой. Поэзия Тютчева отозвалась в стихотворениях Тургенева, в его стихотворениях в прозе, а также в его малой и большой прозе. Большую роль сыграл Тютчев в творчестве Достоевского. Воздействие Тютчева на прозу Л. Толстого было органическим, длительным, существенным. Говоря однажды о Тютчеве, Л. Толстой с горечью заметил: «Его все, вся интеллигенция наша забыла или старается забыть: он, видите, устарел…Он слишком серьезен, он не шутит с музой…И все у него строго: и содержание и форма» (Пигарев К. Там же; с. 355). Из этого забвения Тютчева извлек в середине девяностых годов XIX века философ-идеалист и поэт Вл. Соловьев, усвоивший в своем поэтическом творчестве некоторые художественные традиции Тютчева и явившийся в этом смысле одним из предшественников символистов.
Вслед за Соловьевым к Тютчеву обратились символисты. Восприятие тютчевского наследия символистами носило во многом внешний характер и ограничивалось вариациями отдельных и далеко не основных мотивов его лирики и заимствованием у него приемов и форм словесного изображения. Внутренне ближе других к Тютчеву был только один представитель символизма – Александр Блок (Пигарев К. Там же; с. 355 – 356).
Постепенно поэзия Тютчева перестала быть достоянием немногих «посвященных».
«Потрясенная до основ драмой бытия и небытия, – пишет Л. Озеров, – исполненная трагедийного накала, поэзия Тютчева в конечном счете внушает нам высокие, можно даже сказать героические мысли. Эта поэзия дает возможность дышать воздухом горных вершин – прозрачным, чистым, омывающим и омолаживающим душу» (Озеров Л. Там же; с. 107).
Список литературы:
1.Григорьева А.Д. Слово в поэзии Тютчева. – М.: «Наука», 1980.
2.Кожинов В.В. Тютчев. – М.: Молодая гвардия, 1988.
3.Королев К. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. – М.: Изд-во Эксмо; СПб.: Terra Fantastica, 2003.
4.Озеров Л. Поэзия Тютчева. – М.: «Художественная литература», 1975.
5.Пигарев К. Жизнь и творчество Тютчева. – М.: Издательство Академии Наук СССР, 1962.
6.Русская литература. XIX век. От Крылова до Чехова. – СПб.: «Паритет», 2001.
7.Русская поэзия XIX века. БВЛ. Т. 106. – М.: «Художественная литература», 1974.
8.Чагин Г.В. Федор Иванович Тютчев. – М.: «Просвещение», 1990.
План реферата.
Размышляя о творчестве Гоголя.
Многоликая Русь и ее художественное воплощение в жанровом разнообразии.
Прославление Русской земли, товарищества, русской души в жанре героической повести «Тарас Бульба».
Картины родной природы в цикле украинских повестей («Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Тарас Бульба»).
Украинская ночь.
Чуден Днепр при тихой погоде…
Поэтизация простого уклада жизни в бытовой повести «Старосветские помещики» (Двери поют).
Любование озорством, удалью, мастеровитостью украинских казаков в повести «Ночь перед Рождеством».
Сочетание фантазии и реальности («Пропавшая грамота»)
Утверждающий пафос, горячее лирическое чувство в поэме «Мертвые души».
Поэма Гоголя, как жанр лироэпического произведения («Мертвые души» - наша «Илиада»).
Образ Руси - тройки.
Образ дороги.
Судьба писателя в России.
Любовь к бойкому, меткому русскому слову.
Особенности художественного гения Гоголя.
Библиография.
Мой реферат - мнение о Гоголе. Чем велик Гоголь? На этот вопрос пытались ответить многие. Критики, например, Е. Ермолов в своей книге «Гений Гоголя», Ю. Манн «Смелость изобретения» сравнивали Гоголя с Пушкиным и Лермонтовым. Может, Гоголь продолжил традиции Пушкина и Лермонтова в изображении дворян и помещиков? Да, но у них выведены представители передового дворянства, а у Гоголя рядовые дворяне, даже мелкие. Почему Гоголь выбрал их? Конечно, о декабристах всем хотелось писать. Еще бы! А вот о Плюшкиных совсем забыли. Никто не хотел о них и слова сказать!
С. Машинский писал: «Да, Гоголь благоговел перед Пушкиным. Но это не мешало ему переиначивать образы Пушкина и показывать своих героев с обыденной стороны. В этом весь гений Гоголя.»1
В реферате я постараюсь высказать свое мнение о критических статьях Е. Ермолова, Ю. Манна, В. Н. Турбина, Е. С. Романичевой, М. Б Храпченко, А. С. Пушкина, А. И. Герцена, И. Ф. Анненского и других по творчеству Гоголя, о многообразии гоголевских идей, образов, обогативших литературоведение.
Цель реферата раскрыть исторически конкретную линию, своеобразие гоголевского слова и философии, их связь с народным фольклором, а также богатство образов как бы оживших сказочных героев и историческую современность Гоголя, основанную на всепоглощающей любви к родине и творчестве многих русских писателей и поэтов.
Раскрыть и проанализировать основные цели реферата будет легче, если понять, что творчество Гоголя обусловлено социально. Это очень хорошо отражено в книгах: «Н. В. Гоголь в русской критике и воспоминаниях современников» и «Классики современной литературы». Пребывая, если можно так выразиться, «внизу верхов», он жил «вверху низов».
Гоголь- писатель ближайшим другом его был Пушкин. Характерно, что Гоголь, Пушкин и Одоевский полушутя собирались даже издать альманах под названием «Тройчатка», а Пушкин, например, назвал «Медного всадника»: «петербургская повесть», Белинский со свойственной ему проницательностью еще до «Ревизора» и «Мертвых душ» охарактеризовал Гоголя, как главу русской литературы, преемника Пушкина.
Для Некрасова не было более дорогих имен, чем имена Белинского и Гоголя:
То имена великие,
Носили их, прославили
Заступники народные…
Когда Россию потрясло известие о кончине Гоголя, то чувство общественной скорби выразил Тургенев: «Гоголь умер! Да, он умер, этот человек…, который своим именем означил эпоху в истории нашей литературы…!
Маркс, читавший произведения русских писателей в подлиннике, высоко ценил творчество Гоголя.
Проникновенно сказал Т. Г. Шевченко:«Перед Гоголем должно благоговеть, как перед человеком, одаренным самым глубоким умом и самою нежною любовью к людям».
«… Давно уже не было в мире писателя, который был бы так важен для своего народа, как Гоголь для России», - писал о Гоголе Н. Г. Чернышевский.
Первого апреля тысяча девятьсот девяносто девятого года исполняется 190 лет со дня рождения Н. В. Гоголя. Его произведения по- прежнему остаются интересными, актуальными для современников.
Рассуждая о Гоголе, я задаю себе несколько вопросов, ответы на которые так необходимы нашему времени. В чем заключаются особенности художественного гения Гоголя? Откуда он так хорошо знал жизнь семьи? Быт гоголевских героев- быт достаточно бесприютный, противоречивый.
Как возникла у Гоголя особое чувство структуры современной ему социальной жизни? Почему так часто Гоголь беспощаден к своим героям, хотя описывает их пафосными, роскошными красками с великой любовью?
В чем заключается историческая роль писателя, который огнем своей сатиры поражает все отрицательное и прогнившее в русском обществе эпохи крепостного права?
Почему, читая Гоголя, мы невольно осознаем Родину, как страну необъятную, а самих себя - вечными странниками не перекрестках ее дорог? ...
Излюбленным жанром Н. В. Гоголя была повесть. Впервые Гоголь создал из сказок и легенд живой образ простого украинского человека с его фантазиями, хитростями, мечтами и чистой свободолюбивой душой. В своих произведениях писатель широко использовал весь колорит и лексику украинского языка, без которого открыть особенности человеческой души было бы невозможно.
На заре девятнадцатого века рос интерес к Украине, ее быту, культуре, истории. Приехав в Петербург, Гоголь с радостным изумлением сообщал матери: «Здесь так занимает всех все малороссийское...».
Образ Украины раскрыт писателем в чудесных, поэтически насыщенных пейзажах и прежде всего в изображениях персонажей, в передаче самого характера народа, его храбрости, лиричности, беззаветного веселья, свободолюбия. В представителях народа видит Гоголь лучшие человеческие черты и качества- любовь к Родине, чувство собственного достоинства, живой и ясный ум, подлинную человечность и благородство. Гоголь хотел показать народ не подневольным и покорным, а гордым, свободным в его внутренней красоте и силе.
Ермилов своей книге «Гений Гоголя» пишет:»Во всей литературе «нового времени» до Гоголя, не было столь могучих, героических народных характеров, какие предстали в «Тарасе Бульбе». Ясность предмета и великодушие, цельность, глубина и полнота всех чувств; львиная храбрость, беспощадность к врагам Родины и народа, к предателям и изменникам; страстная любовь к Родине; высокое чувство национальной чести и гордости, способность вытерпеть все муки во имя отчизны; свободолюбие, богатырский размах всех чувств- таковы человеческие качества, присущие народу, опоэтизированные в «Тарасе Бульбе». Характер борющегося народа- главное, что влечет автора. Таков и сам Бульба, таков и Остап, чьи характеры вполне соответствуют характеру той эпохи. Тарас и Остап, погибшие в лютых муках, счастливо прожили свою жизнь».2
Не таков Андрий. С первой же минуты введения Андрия в повесть, автор подготавливает нас к возможности его измены. Нет глубины и основательности народного характера у Андрия и гибель его бесславна, но и ничтожна той легкостью, с какой он попал в расставленную для него ловушку; этим подчеркивается «легковерность» и всей его жизни. Образ Андрия дисгармонирует с образом Сечи.
Тарас Бульба принадлежит, как и Данило Бурульбаш, к той части мелкопоместного дворянства, которое в национально- освободительной войне шло вместе с народом. Тарас демократичен во всем, и именно поэтому, он с наибольшей полнотой выражает самую душу Сечи.
Образ Тараса проникнут суровой, высокой и нежной поэзией отцовства. Тарас является отцом не только для своих сыновей, но и для всех казаков, доверивших ему командование над ними.
И самая казнь Андрия для Тараса- исполнение долга отца. Тарас Бульба- один из наиболее цельных и трагических образов в мировой литературе. Его героическая гибель утверждает героическую жизнь, величие борьбы за свободу народа.
В то же время, Гоголь не питает враждебных чувств к польскому народу. В облике противника он раскрывает черты шляхты: хвастливость, самоуверенность, любовь к деньгам, однако глубоко уважает польский народ, который предпочитает голодную смерть капитуляции.
Когда Бульба с сыновьями приехал в Сечь, то первый, кто попался им на встречу, был запорожец, спавший на середине дороги. Тарас любуется своим земляком: «Эх, как важно развернулся! Фу, ты, какая пышная фигура!»- говорил он, остановивши коня. В самом деле, то была картина довольно смешная: запорожец, как лев, растянулся на дороге. Закинутый гордо чуб его, захватывал на пол-аршина земли. Шаровары алого дорогого сукна были запачканы дегтем для показания полного к ним презрения»3.
«Многое в Сечи, в поведении казаков, что может показаться простой удалью, озорством молодецким, полно гораздо более глубокого значения. Плох тот казак, который мог увлечься дорогими вещами, заразиться жадностью у шляхты. Его уже нельзя было бы назвать «вольный казак». А важнее всего на свете воля, любовь к отчизне, презрение к барству! Потому- то и надо всеми способами было показывать пренебрежение к дорогим вещам- не за них сражался народ, а за свободу!»4.
Казачество явилось для Гоголя носителем как украинского, так и русского начала, объединенных общностью исторических судеб. В казачестве и в образе Тараса, Гоголь видел типичное проявление русского характера. «Это было точное необыкновенное явление русской силы: его вышибло из народной груди огниво бед». Говоря о том, что в казачестве «русский характер получил…, могучий, широкий размах» он добавляет: «Тарас был один из числа коренных, старых полковников: весь был он создан для бранной тревоги и отличался грубой прямотой своего нрава». Это «грубая прямота нрава», демократизм Тараса, резко противопоставленный изнеженности польской шляхты. Образ народного героя противопоставлен тем, которые «перенимали уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные прислуги, соколов, ловчих, обеды, дворы». Гоголь при этом отмечает: «Тарасу это было не по сердцу. Он любил простую жизнь казаков...»5. Тарас глубоко демократичен. Он ненавидит чужеземных угнетателей, равно как и своих, соотечественных.
В своей работе над «Тарасом Бульбой» Гоголь изучил знаменитую «Историю руссов», «Историю о казаках запорожских» Мышецкого, «Описание Украйны» Боплана, читал рукописные списки украинских летописей- Самовидца, Величко, Гробянки. Среди источников, которые помогали писателю в работе над повестью, следует отметить еще один- важнейший: украинские народные песни и думы. Гоголь черпал из украинской народной песни сюжетные мотивы, целые эпизоды. «Народность и эпичность замысла «Тараса Бульбы» находит яркое и полное выражение в самой форме этой героической повести- поэмы, в ее стиле, восходящем прежде всего украинским историческим песням»6. Песенные отступления придают особо торжественный, величественный характер повествования. Таково, например, лирико- эпическое отступление, предворяющее описание битвы запорожцев с поляками: «Как орлы, озирали они вокруг себя очами все поле и чернеющую в дали судьбу свою:… далече раскинутся чубатые головы с перекрученными и запекшимися в крови чубами, и запущенными к низу усами; будут, налетев, орлы выдирать и выдергивать казацкие очи. Но добро великое в таком широко и вольно разметавшемся смертном ночлеге! Не погибнет ни одно великодушное тело и не пропадет, как малая порошинка с ружейного дула, казацкая слава. Будет, будет бандурист, с седою по грудь бородою, а может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый старец, вещий духом, и скажет он про них свое густое могучее слово»7.
Родными и близкими нам становятся те могучие люди, о которых рассказал поэт. С любовью склоняем мы головы перед памятью славных бойцов за отчизну, павших в бою со словами: «Пусть же пропадут все враги, и ликуют вечные веки Русская земля!»8…
Один из героев, Кукубенко, сказал перед кончиною: «Благодарю бога, что довелось мне умереть при глазах ваших, товарищи! Пусть же после нас живут еще лучшие, чем мы...»9.
Вся жизнь Тараса безраздельно, целиком связана с Сечью. Обращаясь к казакам, он говорит: «Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать; но это не то братцы: любит и зверь свое дитя! Но породнится родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких как в русской земле, не было таких товарищей… Нет, братцы, так любить, как может любить русская душа,- любить не то, что бы умом или чем другим, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе- а!»… сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: «Нет, так любить никто не может!»10.
Даже ночь измены Андрия дана в «Тарасе Бульбе» в красках, придающих призрачный колорит событий всему происходящему; мы где- то на границе сновидения и яви, что- то не настоящее совершается, чему нельзя поверить, какие- то приведения, а не Андрий и татарка двигаются в странном тумане ночи, озаренной заревом пожара, в дымке этого тревожного бессонного сна. Но как бы ни было сильно чувство любви Андрия к Панне, как бы ни было оно лирически красиво, оно должно померкнуть перед великим делом освободительной борьбы. Андрий говорит польской Панне: «А что мне отец, товарищи и отчизна? Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для нее всего. Отчизна моя- ты!»11. И чем неудержимее порывы Андрия, чем стремительнее его отказ от родины, тем острее выступает справедливость постигшего его возмездия.
В конце повести, погибая на костре, Тарас произносит свою проникнутую любовью к русской земле, гневом и презрением к врагам речь, которую Гоголь заключает поразительными словами: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!»12.
«Тарас Бульба»- эпопея. Общепризнанно, что эпопея возникает там, где возгорается идея гармонии, идея единства отцов и детей, природы и человека, духа и плоти.
«Тарас Бульба», - писал Белинский, - есть отрывок, эпизод из великой эпопеи жизни целого народа. Если в наше время, возможно, гомерическая эпопея, то вот вам ее высочайший образец, идеал и прототип! ...»13.
Повесть Гоголя вошла в нашу жизнь, и мы часто говорим ее словами, как словами пословицы: «Отыскался след Тарасов!» - это звучит так: никогда не искоренить бойцов за отчизну силу русскую, народ русский!
«Вечера на хуторе близ Диканьки»- книга об Украине, где в 1809 году родился Н. В. Гоголь, и где прошли его детские и юношеские годы. В повестях этой книги получила выражение восторженная любовь Гоголя к его родному краю, к его природе и людям, к его истории и народным преданиям. Тема чудесной, богатой и щедрой украинской природы, среди которой живут герои, играет в книге совершенно особую роль. Автор широко использует здесь художественные средства языка: эпитеты, сравнения, олицетворения, метафоры. Не случайно такие знаменитые описания природы в «Вечерах», как открывающее повесть «Сорочинская ярмарка» описание летнего дня в Малороссии, картина украинской ночи в «Майской ночи» и описание Днепра в повести «Страшная месть», выдержаны в восторженно- патетическом тоне и представляют собой как бы небольшие стихотворения в прозе. Упоительный и сверкающий летний день на Полтавщине, насыщенный бесчисленными звуками и переливающийся всей радугой красок; тихая, напоенная ароматами украинская ночь, с бесконечно раскинувшимся пологом неба, на котором сияет месяц; вольный и широкий Днепр, свободно и плавно несущий свои воды к далекому морю через леса и горы, - это не только обстановка действия гоголевских повестей, но и символ той неувядаемой свежести, молодости и красоты, для которой по мысли писателя рожден человек, к которой он должен стремиться, если хочет быть достоин этого звания.
Поэтическая тема «Сорочинской ярмарки»- торжество любви, первой, юной любви. Здесь все полно счастливой влюбленности, здесь небо влюблено в землю, а земля в небо, и все нежно, все говорит о беспредельном, неизмеримом просторе жизни и счастья.
«Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как томительно- жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное, и голубой неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землею, кажется, заснул, весь потонувший в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных объятиях своих! На нем ни облака! В поле ни речи. Все как будто умерло; вверху только, в небесной глубине дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю, да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи. Лениво и бездумно, будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев, накидывая на другие темные, как ночь, тень, по которой только при сильном ветре прыщет золото. Изумруды, топазы, яхонты эфирных насекомых сыплются над пестрыми огородами, осеняемыми статными подсолнечниками. Серые стога сена и золотые снопы хлеба станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости. Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь, груш; небо, его чистое зеркало- река в зеленых, гордо поднятых рамах… как полно сладострастия и неги малороссийское лето!»14.
Та возвышенно- романтическая манера повествования, которая выражена в «Сорочинской ярмарке», свойственна и «Майской ночи». Картины чудесной украинской природы и здесь являются неотъемлемой частью повествования. «Знаете ли вы Украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете: и чудный воздух и прохладно- душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь! ...»15
Читатель, разве скажешь лучше! Какой загадочной сказкой веет от этих слов! Так бы «раскинул руки и полетел», как Катерина из «Грозы» Островского. Только в такой ночи, возможно, все: и правда, и вымысел. И всему поверишь с открытым, счастливо бьющимся сердцем….
«Майская ночь» созвучна по своей лирической тональности «Сорочинской ярмарки». Характерными приметами языка, ритмическим строением фразы лирическим ладом письма- всеми элементами своего стиля «Майская ночь» очень близка украинской народно- песенной традиции.
А вот уже зимой: «Последний день перед рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Еще ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкой, как бы вызывая принаряжавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле»16.
Как все просто и красиво! Проста жизнь, дышащая ожиданием волшебного короткого праздника, просты и старорусские слова, чарующие и завораживающие слух. Где - то там далеко скоро зазвенит колокольчик Руси - тройки, а над ней в ясном звездном небе загуляет на своем шабаше нечистая сила. Все смешалось на земле - и сказка, и быль.
В каких же образах автор представляет ночь на Украине? В образах неба, лесов, прудов, окруженных садами, и села на горе, белые хаты которого, светятся под месяцем. Кроме того, в описании автор использует яркие краски, звуки и запахи. Например: краски- серебристый свет (месяца); леса полные мрака (черный); стены садов- темно- зеленые; черемухи и черешни, белея, блестят при месяце (белые). Звуки: шелест листьев, шум ветерка, величественный гром, тишина, голос перепела.
Гоголь так же великолепно использует эпитеты: ночь- божественная, очаровательная; небесный свод- необъятный; холод- ключевой; снопы хлеба- золотые, а так же- олицетворения: месяц- глядит; ландшафт- спит; снопы- кочуют, и сравнения: село- дремлет; как очарованные.
Как многообразна и естественна природа в гоголевских произведениях! Вся величавая красота, ширь, могучее спокойствие родины, чистота и глубина души ее выражены в эпическом образе Днепра, ясного, как душа народа, грозного в гневе, как грозен в гневе сам народ.
«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы воды свои. Не зашелохнет, не прогремит…. Редкая птица долетит до середины Днепра. Пышный! Ему нет равной реки в мире. Чуден Днепр и при теплой летней ночи, когда все засыпает, и человек, и зверь, и птица; а бог один величаво озирает небо и землю, и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звезды. Звезды горят и светят над миром, и все разом отдаются в Днепре…. Когда же пойдут горами по небу синие тучи, черный лес, шатаясь до корня, дубы трещат, молния, изламываясь между туч, разом осветит целый мир- страшен тогда Днепр!»17.
В описании Днепра, кроме перечисленных средств выразительности, Гоголь использует гиперболы: без меры в ширину; без конца в длину, восклицания: пышный!; зеленокудрые!; нет реки ему равной в мире!.. Свое отношение к образу Днепра он передает и в глаголах- сказуемых: «не зашелохнет», «сыплются», «озирает».
Днепр показан в ясный солнечный день, в темную ночь, и во время бури. Писатель, кроме образов величавой реки, рисует живописные берега: леса и горы, немалое место занимает описание неба.
Днепр описывается в необычайно красивых ярких красках: голубая зеркальная дорога, серебряная струя, синие тучи.
Река Днепр рисуется также с помощью эпитетов: чуден, страшен (Днепр), он же пышный, синий; сравнений: будто весь вылит из стекла и будто голубая зеркальная дорога, будто полоса дамасской сабли; олицетворении: Днепр ходит, нежась и прижимаясь ближе к берегу; гиперболы: «редкая птица долетит до середины Днепра», «пойдут горами по небу синие тучи» и т. д.
Днепр у Гоголя- былинный образ могущества и красоты отчизны, образ безграничной шири, неизмеримой глубины, несравненного величия. Днепр эпически расширен до беспредельности любовью к Родине. В эпическом образе Днепра с особенной силой сказывается песенность гоголевской поэтической речи. Волнами идут плавные лирические фразы, в самой музыке которых, слышен и виден вольный разлив могучей реки; лирический разлив гоголевской поэтической речи передает ритм движения Днепра. «Синий, синий ходит он плавным разливом»,- прекрасен этот музыкальный повтор, вызывающий образ плавного движения. Богат и многосторонен образ Днепра. Сперва он встает перед нами в сиянии солнечного дня и вот уже превращается в отдыхающий Днепр- богатырь. Но есть и страшный Днепр. Как он грозен, шатающий леса, низвергающий молнии, гремящий водяными холмами! Вот как неисчерпаемо богат Днепр! Все в нем есть- и тоска, и счастье, и образ матери, провожающий сына в войско.
Во втором томе «Мертвых душ» Гоголь писал, что изображение «несовершенства нашей жизни» является главной темой его творчества. Характерна в этом отношении его повесть «Старосветские помещики». Писатель отразил в ней распад старого, патриархально- помещичьего быта. С иронией- то мягкой и лукавой, то с оттенком сарказма- рисует он жизнь своих «старичков прошедшего века», бессмысленность их существования.
Погодин писал: «Вы прочтете повесть «Старосветские помещики». Старик со старухой жили да были, кушали да пили и умерли обыкновенной смертью, вот все ее содержание, но сердцем вашим овладеет такое уныние, когда вы откроете книгу; вы так полюбите этого почтенного Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, так свыкнитесь с ними, что они займут в вашей памяти место самых близких родственников и друзей ваших, и вы всегда будете обращаться к ним с любовью. Прекрасная идиллия и элегия»18.
Откуда такое очарование? Откуда такая поэзия? Что самое замечательное в доме наших героев? Поющие двери, двери- поют. Не скрипят. Кажется, опоэтизировано все, что принято считать низким, все прозаические детали быта: двери, кушанья, отношения старичков друг к другу. Гоголь достигает этой гармонии, используя прием олицетворения.
«Вот это то кушанье»,- сказал Афанасий Иванович, когда подали нам мнишки со сметаною «это то кушанье», продолжал он, и я заметил, что голос его начал дрожать и слеза готовилась выглянуть из его свинцовых глаз, но он собирал все усилия, желая удержать ее. «Это то кушанье, которое по… по… покойни...» и вдруг брызнул слезами. Рука его упала на тарелку, тарелка опрокинулась, полетела и разбилась, соус залил его всего; он сидел бесчувственно, держал ложку, и слезы, как ручей, как немолчно точущий фонтан, лились, лились, ливмя на застилавшую его подстилку»19.
Да, как будто все очень серьезно, глубоко и трогательно, что старик ни как не может выговорить самое слово «покойница», что он в продолжение пяти лет не может привыкнуть к тому, что Пульхерии Ивановны нет на свете. Но «кушанье» является лишь поводом, вызывающим память о дорогом человеке. У Афанасия Ивановича это- центр жизни. Он не может и вспоминать о жене в не «кушанья», потому что именно в этом были их совместные радости, с кушаньем были связаны все их чувства и мысли. Он не может без умершей старушки осуществлять то, для чего он живет. Еда у героев неразрывно сплелась с их привязанностью друг к другу и потому стала поэзией их жизни.
Пушкин оценил эту повесть как «шутливую трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления».
Гоголю вместе с читателем хорошо, уютно и спокойно в простом укладе жизни Сологубов. Уходит век, исчезает что- то истинно русское из человеческих отношений, а что пришло? Каков он- век грядущий? Со смертью старичков рушится гармония внутреннего мира с миром внешним.
«Старосветские помещики» Гоголя схожи по своей сути с главным героем Гончарова- Обломовым. Все тот же русский сонный быт, все та же безобразная обыденность в жизни русской семьи.
М. Б. Храпченко пишет: «По своему светлому настроению рядом с «Майской ночью» и «Сорочинской ярмаркой» стоит «Ночь перед Рождеством». Основной фон, на котором развертывается действие повести, - народный праздник с его красочными обрядами, его задорным весельем. «Трудно рассказать, как хорошо потолкаться, в такую ночь, между кучею хохочущих и поющих девушек и между парубками, готовыми на все шутки и выдумки, какие может только внушить весело смеющаяся ночь. Под плотным кожухом тепло; от мороза еще живее горят щеки; а на шалости сам лукавый подталкивает сзади»20.
И хотя комические происшествия и приключения героев в «Ночи» занимают немалое место, Гоголь здесь более тесно сливает юмор с изображением человеческих характеров.
Ярко очерченной индивидуальностью обладает Вакула. Робкий и застенчивый с невестой, Вакула становится расторопным и смелым, когда решает преодолеть препятствия, стоящие на его пути. Перед силачом отступает сам черт, которого Вакула ловко надувает. Хитрую «дипломатичность» проявляет Вакула в Петербурге при встрече с запорожцами, а потом и на приеме у царицы. Вакула щедро одарен природой; мастер на все руки, он обладает и талантом художника. Мы видим Вакулу глазами господ, глазами дворца: нелепого, хотя и красивого парня с дикими словами, забавного медведя, а с другой стороны- глазами народа: простого, смекалистого, умного человека, который «в своем запорожском платье мог почесться красавцем, не смотря на смуглое лицо». Вакула выходец из той среды, которую трудно себе подчинить полностью, которую нельзя лишить самобытности и народности. Вспомним беседу запорожцев во дворце с Екатериной. Екатерина спрашивает, хорошо ли содержат ее гостей, на что они отвечают: «Та спасиби, мамо! Провиянт дают хороший (хотя бараны здешние совсем не то, что у нас на Запорожье) почему же не жить как- нибудь? ...» Потемкин поморщился, видя что запорожцы говорят совершенно не то, чему он их учил...».
Ах, как лукавы речи казаков, как вольны они, и подспудный смысл слов их, заставляет читателей восхищаться умом простого народа, склонившегося, но спрятавшего в усах усмешку, перед власть имущими.
Не преминули казаки похвалить свое Запорожье, с вольностью которого решило покончить царское правительство! И как лукава их фраза, к которой не придерешься, хотя она и носит насмешливо- дерзкий характер: «почему же не жить как- нибудь? ...»
Лукавство сказывается и в том, что - как замечает про себя кузнец Вакула- беседовавшие с ним на отличном русском языке запорожцы изъясняются с царицей, «как будто нарочно, самым грубым, обыкновенно называемым мужицким наречием. «Хитрый народ!» - подумал он сам себе: «верно не даром он это делает»21. Конечно, запорожцы делают это не даром. С одной стороны, они показывали этим царице и Потемкину свою решимость не подчиняться утеснениям. А с другой стороны, они сохранили за собою «маневренную» возможность сделать вид, что не понимают тех или других панских вопросов.
Поющая и пляшущая молодежь противопоставлена Гоголем миру повседневной, будничной неправды, воплощением которой, являются глупые и невежественные голова и лицемерная Солоха. Стихия праздника образует в повестях как бы «мир наизнанку», контрастирующий в его сознании с той деловой суетой, прозой и казенщиной, которые болезненно поразили Гоголя при его первом знакомстве с Петербургом Николая 1»21.
В толковом словаре В. И. Даля читаем: «Фантастический - несбыточный, мечтательный; или затейливый, причудливый, особенный и отличный по своей выдумке». Иначе говоря, подразумевается два значения: 1. нечто не реальное, невозможное и невообразимое; 2. нечто редкое, преувеличенное, необычное. Фантастическое в литературе мы определяем по его противоположности к реальному и существующему. Звери или птицы, наделенные по воле пера автора человеческой психикой и владеющие человеческой речью; силы природы, олицетворенные в антропоморфных (т.е. имеющих человеческий вид) образах; живые существа в противоестественной гибридной или сказочно - религиозной форме, все это широко используется в искусстве. В пьесе Б. Шоу «Назад к Мафусаилу» один из персонажей говорит: «Чудо - это то, что невозможно и тем не менее, возможно»25.
Фантастическое часто используется в литературе, когда необходимо преодолеть цензурные препятствия или при помощи иронии, гиперболы и смеха изобразить действительность, используя жанр иронической сказки.
Гоголь щедро воспользовался для «Вечеров» материалами богатого и сказочного украинского фольклора, но он как бы продолжил в них работу многочисленных безвестных народных сказочников и повествователей.
Особое изображение фантастики в юмористическом плане дано Гоголем в «Пропавшей грамоте». В этой повести автор ярко воссоздает живые черты быта и реальности в фантастическом отображении. Переход от изображения быта к фантастике заключает в себе обыденную, прозаическую мотивировку, да и само изображение «необыкновенного» так же насыщенно бытовыми деталями.
«Герой повести- человек смелый, казацкого размаха- попадая в ад в поисках пропавшей грамоты, видит сборище чудовищных, уродливых существ. «Ведьм такая гибель, как случается иногда на Рождество выпадает снегу; разряженный, размазанный, словно панночки на ярмарке. И все, сколько бы ни было их там, как хмельные, отплясывали какого- то чертовского гопака. Пыль подняли боже упаси какую!… На деда, не смотря на страх весь, смех напал, когда увидел, как черти с собачьими мордами, на немецких ножках, вертя хвостами, увивались около ведьм, будто парни около красных девушек; а музыканты тузили себя в щеки кулаками, словно в бубны, и свистали носами, как в валторны». И здесь юмор тесно связан с «обытовлением» фантастики»23.
В «Вечерах» прибегая к фантастике, Гоголь вводит в свои повести, в мир обитания человека чертей и ведьм. Но его фантастика не мистифицирована, - это смешная и трагическая фантастика народных сказок и легенд.
«Для Гоголя народная фантастика предстает своей бытовой стороной, привлекает его своей наивной непосредственностью. Черт у него самый обыденный: трусливый, способный на мелкие пакости, он ухаживает за Солохой и ревнует ее. Ведьмы из пропавшей грамоты играют в карты и жульничают. Фантастическое у Гоголя становится прежде всего, средством сатирической насмешки»26.
Е. Ермилов пишет: «Характерно для патетики гоголевского стиля своеобразное выражение силы прекрасного посредством приравнения его к грандиозному, фантастическому и страшному. «Боже мой, что то будет далее?» - как бы в ужасе спрашивает он, передавая этим, что у него дух захватывает от восторга перед необъятным, «грозящим» стать еще более прекрасным. Он находит торжественные, широкие образы, эпитеты, сравнения, обороты речи для того, чтобы передать захватывающие его чувства значительности событий. Гоголь в изображении фантастических существ широко использует метафоры - «ведьм такая гибель»; сравнения - ведьмы «разряжены как панночки»; эпитеты, передающие впечатления и чувства автора: «красных девушек», «неведомая сила», «наводящее ужас движение». Чем глубже и фантастичнее описывает Гоголь действительность, какою она должна быть, - тем глубже и полнее сказывается сознание безобразия окружавшей его реальности»24.
… «Мертвые души» Гоголя - удивительная книга, горький упрек современной Руси,
но не безнадежный.
А. И. Герцен.
Поэма (греч. - делаю, творю)- крупное стихотворное произведение с повествовательным или лирическим сюжетом. Поэмой так же называют произведения на всемирно - историческую тему или с романтическим сюжетом. Поэма требует знания исторического контекста, заставляет задуматься о смысле человеческой жизни, о смысле истории27.
В «Мертвых душах» впервые Гоголь развернул перед читателями образ России во всем его пространстве и объеме. Это был уже не рассказ об одном уездном городишке, как в «Ревизоре», а образ всего государства, всей Руси.
«С этим связано и жанровое обозначение произведения - «роман», да еще «предлинный», «плутовской роман». Именно так представлялся Гоголю жанр его произведения первоначально (о романе - но еще не о «поэме» - говорится в письме к Пушкину от 7 октября 1835 года). Считается, что идею «Мертвых душ» подсказал Гоголю Пушкин. П. И. Бартенев писал: «В Москве Пушкин был с одним приятелем на балу. Там же был некто П. Указывая на него Пушкину, приятель рассказал про него, как он скупил себе мертвых душ, заложил их и получил большой барыш. Пушкину это очень понравилось. «Из этого можно было сделать роман,» - сказал он между прочим». По воспоминаниям Л. Н. Павлищева (племянника Пушкина) Пушкин, рассказав Гоголю о некоем господине, скупавшем в Псковской губернии мертвые души, прибавил, что он намерен заняться этим сюжетом. Пушкин, по словам Гоголя, хотел написать «что - то вроде поэмы». Свои повести «Домик в Коломне» и «Граф Нулин» Пушкин называет «шуточными поэмами». «Это по преимуществу поэмы нашего времени, потому что их больше других любят в наше время», - писал Белинский в 1846 году.
Впоследствии Пушкин показывал своей сестре наброски романа, основанного на сюжете «Мертвых душ». Но Гоголь предупредил его, что он так же продвинулся в написании подобного произведения, чем Пушкин был крайне не доволен. Но чтение самим Гоголем первых глав его «Мертвых душ» Пушкину, заставило его признать величие этого литературного труда.
К. С. Аксаков в брошюре «Несколько слов о поэме Гоголя: Похождения Чичикова, или Мертвые души» (подпись под текстом Москва, 16 июня 1842 год) выдвинул важный тезис о воскрешении в поэме древнего «эпического созерцания». «… Только у Гомера и Шекспира можем мы встретить такую полноту созиданий, как у Гоголя; только Гомер, Шекспир и Гоголь обладают великою, одною и тою же тайною искусства». Но Шекспир - драматург, остаются Гомер и Гоголь, как эпические писатели, творцы поэм. «… Эпическое созерцание Гоголя - древнее, истинное, то же, как и у Гомера...» «В поэме Гоголя явления идут одни за другими, спокойно сменяя друг друга, объемлемые великим эпическим созерцанием, открывающим целый мир, стройно предстающий со своим внутренним содержанием и единством, своею тайною жизнью». Все это определило и различные отношения к жанру «Мертвых душ». «Да, это, поэма, и это название вам доказывает, что автор понимал, что производил; понимал всю великость и важность своего дела,» - писал Аксаков. Поэмы Гомера выразили все значение древнегреческой жизни - «Мертвые души» откроют тайну русской жизни»28.
Гоголь очень любил Россию и верил в нее. За «мертвыми душами» писатель видел души живые. Но путь развития России не был ясен Гоголю. Русь не дает ему ответа на постоянно повторяемый вопрос: «Куда же несешься ты?» Гоголь был убежден в том, что России предстоят великие исторические свершения. Воплощением могучего взлета жизненной энергии, устремленности в будущее является образ Руси, подобно птице - тройке, мчащейся в необъятную даль. «Не так ли и ты, Русь, что бойкая и необгонимая тройка, несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановится пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? Что значит это наводящее ужас движение? и что это за неведомая сила заключена в сих… конях? Эх, кони, кони, что за кони? Вихри ли сидят в ваших гривах?… Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный на куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и касаясь постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».
Вдумаемся в композицию отрывка. Здесь можно выделить две крупных части: описание тройки, а потом Руси - тройки.
Лирическое отступление построено на контрастах и сопоставлениях: стремительно летящие дороги, версты, кибитки, лес - и вихрем летящая тройка; простой ярославский мужик - и великий мастер; «борода да рукавицы» - и необыкновенное искусство ямщика. И композиция всего лирического отступления построена на сравнении: крылатая тройка - и Русь, летящая вперед, в будущее.
Размышляя над образом автора, отметим, что интонации его стремительной, горячей речи все время меняются. В первой части - светлое раздумье, затем восторг полета на тройке, любовное, немного ироническое описание ямщика, снова радость и подъем стремительного движения.
В вначале второй части - глубокая, серьезная задумчивость («Не так ли и ты, Русь...»), затем впечатления потрясающей мощи и быстроты движения, восторженное описание изумительных коней, тревожный вопрос, обращенный к Руси, и, наконец, проникнутый оптимизмом взгляд в будущее, вера автора в талантливость народа и великую, тогда еще скованную силу России.
Завершая этим образом первый том «Мертвых душ», Гоголь противопоставлял Россию подлинную, живую, народную мертвенному облику тех, кто считал себя солью земли Русской. Образ России контрастирует с картинами жизни привилегированных слоев общества. Беспредельная ширь России, ее могучий простор противостоит неподвижному и духовно убогому миру «коробочек, плюшкиных и собакевичей». Образ Руси так же резко противостоит образу Чичикова, который, несмотря на свою кипучую деятельность, совершенно чужд широким общественным идеям, народным началам жизни.
Итак: «Русь куда ж несешься ты, дай ответ! Не дает ответа!» Писатель не знал, не видел реальных способов преодоления противоречия между состоянием подавленности страны и взлетом национального гения, расцветом России.
И все - таки впереди у России - дорога. Только сколько их, дорог? Куда они приведут? Кто по ним пойдет? Какие люди? С какой душой и целью?… «Дорогу осилит идущий...» Помните, как в русских сказках: «На лево пойдешь - коня потеряешь, направо - ...?» Нет, дорога Гоголя ведет только прямо. Правит тройкой русский простой человек, не вельможа, не чиновник, а «расторопный ярославский мужик». С лирическими высказываниями Гоголя, характеризующими действия ямщика (глаголы): «сидит, привстал, замахнулся, затянул песню...; дорога дрогнула, дымом дымится...», живо перекликаются пушкинские слова из «Зимней дороги»:
«Что - то слышится родное
В долгих песнях ямщика,
То разгулье удалое,
То сердечная тоска».
Ах, красота, какая! Как бьется и щемит сердце в сладкой тоске и неизведанности! Что зимой, что летом, но «какой русский не любит быстрой езды?» Какое русское сердце не встрепенется птицей, летящей впереди величаво - гневной и страшно - красивой тройки? И «летят версты», и вихри «сидят в гривах коней и струится дорога»… Ах, Россия, матушка Стеньки - разбойника, притормози, задумайся, зачерпни рукавицей холодного снежка, разгони пар морозный, вглядись в даль великую, необъятную! Тихо там как, тревожно…
Вот она судьба писателя и человека, такая же неизведанная, как поворот дорожной версты! Помните, у Блока: и «вечный бой» впереди, и «покой нам только снится...»
Как много несправедливых обвинений было выдвинуто рецензентами против Гоголя в его время! Да, это был «хлеб насущный», который они должны были заработать во времена той системы, в которой существовали. Главное, о чем все критики дружно твердили, - это то, что произведения Гоголя предвзятые, они искажают жизнь. Не правда ли, как знакома и современна такая позиция. Да, любят в России покритиковать дело нужное и верное.
Тяжела судьба любого талантливого человека в России. Душа его мягкая, незащищенная, ее можно сравнить с легким пламенем свечи на морозном ветру. Вечный Шекспировский вопрос терзает ее: «Быть или не быть?» Неприятие движения, стремление к «обломовщине», интуитивное желание к сохранению своего спокойного, сытого мирка, есть в характере любого народа. Писатель в России своим пером разгоняет «стоячие воды» русской обыденности, обнажая на дне подводные камни недостатков, пороков и злоупотреблений. Боится Россия нового слова! «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души!» - пел Высоцкий.
Судьба писателя в России - неизбежно судьба историка. Он не может творить, не основываясь на великой исторической судьбе своей родины. Именно поэтому история «Мертвых душ» так актуальна в современном развитии России. Посмотрите, разве в наше время нет вокруг таких же Чичиковых, Маниловых, Коробочек, Тарасов и Андриев? Неведомы пути России… Мертвые поменялись местами с живыми.
Трагична судьба таланта в России. Трагична судьба Гоголя. Но бессмертные великие книги, «рукописи не горят», и много великих сынов еще породит и оплачет русская земля.
«Суждены нам благие порывы,
Но свершить ничего не дано».
Некрасов.
Вырвешься ли, на простор русских дорог, Россия?…
И все же далеко не каждому удается в России стать яркой личностью. Русская душа всегда требовала красоты. Именно красотой русского слова, своими народными и лирически - сказочными образами привлек Гоголь к себе читателя.
Трудно было находить форму для лирических раздумий в «Мертвых душах», где нет героя, чувствам и мыслям которого, был бы естественен лирический подъем. Лирические волны отбрасывают нас прочь от Чичикова; сам поэт открыто вступает в просторы русского искусства своими лирическими отступлениями, сатирическими образами и остротой русского национального слова.
«- Ну, так чего же вы оробели? - сказал секретарь, - один умер, другой родится, а все в дело». Чичиков сразу понял рифмованный ответ: «Героя нашего осенила вдохновеннейшая мысль, какая когда - либо приходила в человеческую голову. «Эх, я Аким - простота! ...» Вот Чичиков, каков подлец! Гоголь добавляет язвительно: «Что ни говори, не приди в голову Чичикову эта мысль, не явилась бы на свет сия поэма». Как метко Гоголь выразил при помощи русского слова основную изюминку романа!
Не даром Гоголь назвал свое произведение «поэмой». Наибольшего эмоционального напряжения достигает лирический пафос писателя на тех страницах, которые посвящены родине, России. «Русь! Русь! Вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека, тебя вижу. Бедно, разбросано и неприютно в тебе… Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе?»29.
Исполненный поэтического восторга пишет Гоголь о безбрежных просторах России, о ее песнях, о «живом и бойком русском уме», о «замашистом» русском слове: «Легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступные, умнохудощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из под сердца, так бы кипело и животрепетало как метко сказанное русское слово!»30.
Произведения Гоголя внесли в русскую литературу яркую и свежую струю своим пафосом, особенностью языка, своеобразиями сюжетов. Гоголь впервые познакомил русского читателя с пленительной поэзией украинского народа, уже в первых повестях его, чувствовались демократические тенденции, они открывали перед читателем новый мир - мир народной жизни. Все люди на земле так похожи друг на друга, - и неважно, на каких языках они говорят, ведь искусство интернационально - вот, что понимаем мы, читая великие книги Гоголя.
Гоголь великолепно использовал в своем языке многие художественные средства языка: эпитеты, сравнения, олицетворения, метафоры, а так же поэтический синтаксис: вопросительные и восклицательные предложения, риторические вопросы, прием умолчания (многоточия). За счет этого Гоголь достигает пафоса - эмоционального тона произведения.
«Гоголь часто использовал слова - пароли, означающие как бы тайное общение повествователя с читателем. Эти слова означают «незаметный» отход от принятой манеры почтительно - серьезного повествования, легчайший намек на истинное отношение повествователя к изображаемому. Тонкость употребления этих слов и заключается в том, что они совсем не разрывают словесную ткань, не являются в ней чужеродными - и вместе с тем означают в этой ткани, просвечивающие места. Например, слово даже: «даже дородная женщина» - царица, «лица у них были полные и круглые, а у иных даже были бородавки...» (о чиновниках в «Мертвых душах»). Или: «Прочие тоже были более или менее, люди посвященные: кто читал Карамзина, кто «Московские Ведомости», кто даже и совсем ничего не читал...» (Там же)»31.
«Часто мы встречаемся с важнейшей особенностью стиля Гоголя - с наличием двух рядов в его повествовании: внешнего, совпадающего с «общепринятыми», официозными представлениями, и внутреннего, совпадающего с народными взглядами». Вспомним описание кузнеца Вакулы: наш кузнец «в своем запорожском платье мог почесться красавцем, не смотря на смуглое лицо». Простолюдин, а все же в народном представлении - красавец! Или: «Дама с голубыми глазами» - этими словами образ царицы из «Ночи перед Рождеством» низводится к полнейшей прозе: разве можно было бы настоящую царицу назвать дамой?»32.
В Гоголевском языке переплетения фантастического с реальным, реальная историческая подоснова фантастического дают возможность художнику наполнить традиционные образы новым художественным содержанием.
Мы читаем книги Гоголя, смеемся над его героями и с удивлением часто узнаем в них самих себя и окружающих. Многие герои Гоголя по - прежнему как бы живут среди нас, они стали нарицательными в нашей обыденной речи. «Хитра как Солоха; жадна, как Коробочка; силен, как Вакула», - говорим мы. А знаменитые сравнения, которые так часто слышим мы в обыденном разговоре: «сама себя высекла», «Русь - тройка», «поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». А знаменитое - «К нам едет ревизор!». С детства стали для нас привычными простые украинские слова: «мамо, черевики, мисяц, парубки, свитка, шаровары, дивчина» и другие.
Гоголевский стиль сродни характеру самого писателя, то ровный и спокойный в лирических отступлениях, то вспыльчивый и неуравновешенный, то и дело пестрящий вопросительными и восклицательными знаками, перечеркнутый запятыми, двоеточиями, и вдруг заканчивающийся долгим протяжным многоточием, И никаких тебе иностранных, незнакомых слуху вставок и сносок! Все родное, впитанное с молоком матери, певучее - Российское!
Своей близостью к народу, к его истории, своей доступностью и простотой дороги нам произведения Гоголя. Никакая жесткая, компьютеризированная фантастика не заменит нам чудных сказок писателя.
«Гоголь принадлежал к народу по своим вкусам, по складам своего ума», - говорил Герцен.
Итак, в своем реферате я постарался раскрыть особенности художественного гения Гоголя, проанализировать свойства его сатирического и фольклорного мышления, показать всю современность гоголевских идей в истории России.
Вдохновляемый идеями высокого призвания человека, Гоголь выступил непримиримым противником низменного и пошлого, эгоизма и меркантильности в их различных появлениях. Он смело возвысил свой голос, голос протеста против рабской жизни, беспощадно развенчал социальную косность мышления.
Каждая новая эпоха по - своему судит о писателе, воспринимая в его творчестве близкие ей художественные начала. Гоголь не стремился обогнать свое время, он как бы отобразил его в «кривом зеркале», заставляя современников узнавать в нем себя, вызывая у кого - гнев и злобу, а у кого - смех и восхищение.
Огромное влияние Гоголя испытывали и испытывают многие поэты и писатели. Русские революционеры - демократы: Белинский и Герцен, Добролюбов и Чернышевский; Некрасов и Салтыков - Щедрин, а так же многие современные писатели от М. А. Булгакова до В. Войновича «учились» у Гоголя.
Гоголь, писал Чернышевский, «сказал нам, кто мы таковы, чего недостает нам, к чему должны стремиться, чего гнушаться и что любить. И вся его жизнь была страстною борьбою с невежеством и грубостью в себе, как и в других, вся была одушевлена одною горячею, неизменною целью, - мыслью о служении благу своей родины»33.
Список литературы
Н. В. Гоголь «Мертвые души», Москва изд. «Физкультура и спорт», 1980 год.
Н. В. Гоголь «Повести», Москва изд. «Детская литература», 1972 год.
В. В. Ермилов «Гений Гоголя», Москва изд. «Советская Россия», 1959 год.
С. Машинский «Гоголь», Москва, гос. изд. Культурно - просветительной литературы 1951 год.
В. Н. Турбин «Герои Гоголя», Москва, «Посвящение» 1983 год.
Ю. Манн «В поисках живой души», Москва, изд. «Книга» 1984 год.
М. Б. Храпченко «Николай Гоголь. Литературный путь. Величие писателя», Москва изд. «Современник» 1984 год.
«Краткий справочник школьника 5 - 11 классы. Литература», изд. Дом «Дрофа» Москва 1997 год.
«Энциклопедический словарь юного литературоведа», Москва изд. «Педагогика»,1988 год.
«Классики русской литературы», Москва изд. «Детская литература», 1953 год.
В. Г. Белинский «Избранные статьи», Москва изд. «Детская литература», 1975 год.
Журнал «Литература в школе» №4, 1989 год, статья «Порыв к высокому» Е. С. Романичева, стр. 91 - 94.
Примечания
1 С. Машинский «Гоголь» Москва 1951 год, стр. 19.
2В. Ермилов «Гений Гоголя» Москва «Советская Россия» 1959 год стр. 112.
3Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 88.
4 В. Ермилов «Гений Гоголя» Москва «Советская Россия» 1959 год. стр. 107.
5Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1959 год, стр. 90.
6В. Н. Турбин «Герои Гоголя» Москва «Просвещение» 1983 год, стр. 31.
7Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 121.
8 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 154.
9 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 198.
10 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 230
11 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 201.
12 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 256.
13В. Н. Белинский «Избранные статьи» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 28.
14 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Сорочинская ярмарка», стр. 315.
15 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Майская ночь, или Утопленница», стр. 401.
16 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Ночь перед Рождеством», стр. 413.
17 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Тарас Бульба», стр. 78.
18Е. С. Романичева «Порыв к высокому», журнал «Литература в школе» №4, 1989 год, стр. 93.
19 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Старосветские помещики», стр. 456.
20 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Ночь перед Рождеством», стр. 401.
21 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Ночь перед Рождеством», стр. 431.
22М. Б. Храпченко «Николай Гоголь. Литературный путь» Москва «Современник» 1984 год, стр. 104.
23 М. Б. Храпченко «Николай Гоголь. Литературный путь» Москва «Современник» 1984 год, стр. 165.
24В. Ермилов «Гений Гоголя» Москва изд. «Советская Россия» 1959 год, стр. 79.
25 «Энциклопедический словарь юного литературоведа» Москва «Педагогика» 1988 год, стр.370.
26 «Классики русской литературы» М.«Детская литература» 1953 год. стр. 193.
27«Энциклопедический словарь юного литературоведа» Москва «Педагогика» 1988 год, стр. 223.
28Ю. Манн «В поисках живой души» М. «Книга» 1984 год, стр. 158.
29Н. В. Гоголь «Мертвые души» М. «Физкультура и спорт» 1980 год, стр. 213.
30 Н. В. Гоголь «Мертвые души» М. «Физкультура и спорт» 1980 год, стр. 127.
31 В. Ермилов «Гений Гоголя» Москва «Советская Россия» 1959 год. стр. 82.
32 В. Ермилов «Гений Гоголя» Москва «Советская Россия» 1959 год. стр. 85.
33Н. Г. Чернышевский Полное собрание сочинений, т4, стр. 633.
VI. Образ чёрта в русской устной прозе
Чёрт – самый популярный персонаж русской демонологии. Его образ широко отражен в русском искусстве разных видов и эпох: его знает древнерусская живопись и современная скульптура, русская литература от житий и апокрифов до современной поэзии и прозы, к нему обращались заговоры и заклинания, его поминают многочисленные пословицы, о нем и его происках рассказывают «были», легенды и сказки.
Образ чёрта в народных представлениях и связанных с ними фольклорных рассказах нередко соединяется с образом водяного, лешего, даже домового. «Народ думает, что черти живут в болотах, мельницах, банях. Они приходят в деревню ночью и уносят то, что не благословясь положено, иногда проклятых детей», – писал новгородский краевед К. Черемхин в конце XIX в.
В Смоленской губернии считали, что черти внешне схожи с человеком, но только покрыты черными косматыми волосами, «живут в разных местах, как-то в домах, лесах, водах, овинах, банях и гумнах: называются они лесовиками, домовиками, банниками, овинниками». В летнее время «все бесы» сходятся вместе на берега рек и озер в двенадцать часов дня. Примерно о том же говорит и другой собиратель из Смоленской губернии: «Чертей очень много, так что каждое болото, река, озеро, мельница, кузни изобилуют чертями».
В.Н. Добровольский сообщает, что, по представлениям смоленских крестьян, «нет резкого отличия водяного от чёрта». Через него же в Этнографическое бюро Тенишева поступил интересный рассказ о чертях, в котором также подчеркивается эта общность чёрта с духами стихий: сообщение о том, что от чертей «рождаются такие же черти, отличающиеся от производителей большею ограниченностью ума и той особенностью, что пропадают совсем с изменением условий обитания и упразднением занимаемой должности. Это – водяной и леший». Там же говорится о том, что «чёрт пока живёт в условиях времени и пространства, а потому в домах наших непременно ютится или он сам или его агент».
Эта общность представлений о всей нечистой силе отразилась и в большом пастушеском заговоре, переписанном в Новгородской губернии С. Закатовым с текста, хранившегося у крестьянина Тихвинского уезда Дм. Кожевникова. В этом «обходе», предусматривающем все опасности, грозящие скотине, стадо заговаривается «и от нечистой силы, ветра, вихря, лешего, водяного, и от беса, бесовки и от всякого урона, поветрия, стрыля и грома... и от дьявола, чтоб не входил в мое чистое стадо никакой нечистый дух... от колдунов и колдуний...».
Многие корреспонденты Тенишева указывают, что «чёрт» – общее название всей злой силы, которая часто обобщенно называется «нечистью».
Чёрт всегда несет в себе зло, он никогда не выступает в качестве благодетеля, как иногда леший, водяной и особенно домовой. Это опасное зло, которое иногда человеку удается победить с помощью хитрости или же бога, крестной силы, ангела.
Сказанное является отнюдь не особенностью славянской устной прозы, а типологической чертой образа чёрта в мировом фольклоре.
Вместе с тем дьявол, рассказы о котором связаны с легендами о споре бога и сатаны, о грехопадении ангелов, о сотворении мира, т.е. с дуалистическими легендами, в достаточной мере далек от представлений о «бытовом чёрте», о той нечистой силе, которая знается с колдунами и часто служит им, о чёрте, который во многом подобен лешему и постоянно пакостит человеку в его повседневной жизни.
Эту разницу между библейским дьяволом и чёртом, живущим в общераспространенных народных представлениях, отмечал П.Н. Рыбников, изучая заонежские предания. Затрудняясь приискать для множества видимых и невидимых представителей нечистой силы общенародное название, он указывал, что у них нет никакой связи с библейским дьяволом. «В представлении заонежан, – писал он, – человеконенавистный дьявол сам по себе: это отвлеченное существо, о котором вне круга религиозных верований они знают лишь из особого рода сказаний, в жизни же они имеют дело с духами, совершенно иного порядка, которые и по природе, и по наклонностям близки к человеку, но только сильнее его».
Помимо домовых и духов природы П.Н. Рыбников к этой группе относит и чертей: «Черти в глазах народа тоже отличаются от дьявола; по заонежскому поговорью: «чёрт чёртом, а диавол сам по себе». Он свидетельствует, что заонежане приводили десятки примеров из прошлого и из недавних дней, рассказывали десятки случаев, о которых слышали и которых были свидетелями, в доказательство, что дня не проходит без того, чтоб черти не принесли людям какого-нибудь вреда, чтоб не соблазнили на преступление, не завели, или не похитили бы детей, которые закляты родителями.
Солдат и чёрт. Деревянная скульптура И.К. Стулова
Они «женятся между собой, распложаются, а всё им мало».
Эти наблюдения П.Н. Рыбникова подтверждены и многочисленными аналогичными поверьями, собранными в центральных губерниях. Так, в Вологодской губернии были записаны былички, как чёрт завел мужика в бадью, на мельницу, в печную трубу и т.д. В Орловской губернии зафиксирован рассказ о том, как чёрт под видом соседа или даже попа завел пьяного под мост. Очевидно, сознание постоянного присутствия чёрта, зависимости от него, опасности от его козней породило и пословицу: «Богу молись, а чёрта не гневи».
Если домовой, леший, водяной связаны с определенным реальным местожительством: домом, лесом, озером, то черти помимо жительства в аду, где наказывают грешников, могут появляться где угодно – в лесу, поле, доме, трактире, на ярмарке и т.д., вмешаться в жизнь человека нежданно, негаданно, в любую минуту.
В Орловской губернии считали, что «старые черти все живут у море, молодые черти живут в речках». Все они холостые. Молодые оборачиваются змеями, молодцами, летают к девкам, сожительствуют с ними.
Образ чёрта в народных верованиях и фольклоре можно всё же дифференцировать от родственных ему образов низшей мифологии, выделить круг специфических сюжетов и мотивов, связанных с ним, а также очертить его портрет и наметить круг известных народной устной традиции специфических его действий.
Функции чёрта гораздо шире и многообразнее, менее «специализированы», чем поведение духов природы или домашних духов. Помимо того, что чёрт, подобно лешему, похищает детей или водит пьяных, он соблазняет женщин, толкает на самоубийство, провоцирует страшные преступления, постоянно охотится за человеческими душами.
Образ чёрта встречается почти во всех жанрах народной устной прозы. Его знают не только легенды, преданья, бывальщины и былички, но и сказки, как волшебные, так и бытовые, рассказы и анекдоты. Многожанровостью устной прозы о чёрте объясняется и разноликость его образа в фольклоре. Доминантные черты этого образа особенно выпукло выступают в несказочной устной прозе, в которой наиболее многосюжетны именно те циклы, основным персонажем которых является чёрт.
Если мы можем говорить о дохристианских истоках фольклора о духах природы – лешем, водяном, русалке, о чрезвычайно древних по своему происхождению представлениях, а следовательно, и. рассказах о домашних духах – домовом и близких к нему баннике и овиннике, то относительно образа чёрта дело обстоит несколько по-иному. Очевидно, тот образ его, который бытует в русском фольклоре, определяется в основном верованиями, связанными с христианским культом.
В русском фольклоре о чёрте мы наблюдаем ту же картину, которую по отношению к западноевропейскому фольклору убедительно показал западно-немецкий исследователь Л. Рёрих в работе «Сказки и легенды о чёрте», установив, что расцвет представлений о нем падает на позднее средневековье и что стабильный и традиционный портрет чёрта в немецком фольклоре появляется не ранее XII в.
Нельзя не согласиться с исследователем, когда он указывает на чрезвычайную сложность этого образа народных верований и фольклора. Рёрих говорит о сложных переплетениях разных истоков этого образа, о наличии в народных представлениях о чёрте бесчисленных тенденций, о процессе его мифологизации и вместе с тем демифологизации, о его дьяволизации и очеловечивании в результате чего создавался клубок, не поддающийся расчленению и распутыванию.
Действительно, если даже ограничиться христианскими представлениями о нечистой силе, то и здесь мы сталкиваемся с чрезвычайно противоречивыми представлениями о ней – от хитрого искусителя до смешного глупого чёрта, постоянно попадающего впросак.
Бытующие в русском народном репертуаре рассказы о чёрте делятся на две основные многожанровые группы: легенды, притчи, преданья, бывальщины, былички об искусителе, носителе злого начала, антиподе бога и сказки и анекдоты о глупом чёрте. Нередко они совпадают не только отдельными своими мотивами, но и сюжетно, однако интерпретация и восприятие образа чёрта, отношение к нему в этих двух основных группах рассказов диаметрально противоположны. Следует прислушаться и к замечанию Рёриха, также отмечавшего эти две основные группы рассказов, что и в комическом образе чёрта всё же ощущается «серьезная» основа. «Может быть, – пишет он, – именно соединение шутки и серьезного начала создает действенность образа комического чёрта».
Среди русских рассказов о чёрте выделяется несколько циклов, сюжеты которых тяготеют либо к одной, либо в другой упомянутой группе. Так, для первой группы особенно характерны легенды о происхождении чёрта. Дуалистические по своему характеру, они связаны с христианскими представлениями о боге и легендами о сотворении мира и человека. Легенды о происхождении чёрта, бытующие в народе, как правило, восходят к апокрифической литературе и базируются на представлениях о борьбе светлого и темного начал в мироздании, о борьбе бога и сатаны. Например, многочисленные рассказы о грехопадении ангелов, о том, как сатана своей гордыней и самонадеянностью прогневал господа, зафиксированные в конце XIX в., находят аналогию в сказаниях о сотворении и па пении ангелов во многих рукописных сборниках. В них рассказывается о том, как сатана возгордился и бог сверг его. «Сотона же прошибе землю и ста на бездне под землею, и ина же его сила с ним, иная же сила оста на земли и претворишася в бесы и прелщают человеки».
Во всех этих легендах вырисовывается совершенно определенный образ чёрта, ничего общего с демонами стихий (лешим, водяным, русалкой), а также с представлениями о домашних духах, не имеющий. Это – образ, хотя и опирающийся на древние дохристианские представления, но явно более поздний, окрашенный библейскими мотивами, часто лишенный специфически русских примет. Если по отношению к русскому хозяину леса, воды или покровителям домашнего очага можно говорить лишь о типологических аналогиях их с верованиями и фольклором других народов, то в отношении чёрта именно в тех легендах, в которых он резко отличен от прочих духов, можно предполагать заимствование византийских и западноевропейских мотивов, воздействие на устные рассказы библейских и житийных версий.
При всем разнообразии этих рассказов – говорят ли они о низвержении ангелов, о состязании между богом и чёртом в создании мира и человека, о гневе бога, о том, что чёрт появился из плевка бога или был самолично сброшен им с неба, или изгнан при помощи архангела Михаила – они в сущности едины по своей основе и в своих тенденциях. Это не былички или бывальщины, это легенды, христианские мифы, повествующие со всей серьезностью о чем-то высшем, о знании, ничего общего с повседневным бытом не имеющим.
В этом отношении особенно характерны материалы Этнографического бюро Тенишева. Спровоцированные специальным вопросом анкеты, информаторы сообщили большое количество легенд именно о происхождении чёрта. Так, например, в Саратовской губернии записан рассказ о том, что черти произошли от ангелов, вышедших из повиновения воле божьей. «Они женятся на душах вдов, а от брака их родятся гномы». Там же записан рассказ, что два чёрта появилось от плевка бога.
Легендарный рассказ об изгнании чёрта из рая может носить несколько книжный и искусственный характер, но может иметь и чисто фольклорное звучание: «Черти взбунтовались на небе, не хотели слухать бога, да и... фить! как пужнул их архангел Михаил с неба, – кто куда».
По народным поверьям, зафиксированным в Пензенской губернии, черти произошли таким образом: «Когда бог сотворил мир, то заставил ангелов петь ему славословие, а сам ушёл в рай к Адаму. Ангелы-то пели, пели, да соскучились. Вот один из них и говорит: «Бог-то ушёл, давайте-ка отдохнем”. Некоторые ангелы и перестали славословить. Бог пришёл и приказал верным ангелам прогнать их с неба. Эти ангелы и стали нечистыми. Вот черти и говорят: „Ведь нас немного, бог-то нас, пожалуй, совсем погубит, давайте соблазним людей и души-то их будут нашими». И вот таким образом они соблазнили Еву”».
Дуализм этих легенд, противопоставляющих доброе и злое начало, очень ярко сказался в следующей легенде, записанной А. Филимоновым в той же Пензенской губернии: «Долго бог носился по воздуху и вот один раз заметил, что он не один на свете, что в воде плавает что-то. Это был сатана. „Ты как сюда попал?” – спрашивает сатану бог. – „А ты как?” – „Да я всемогущий бог”, – отвечал господь. –,Да и я не бессильный”, – сказал сатана. – „Ну, давай каждый сотворим для себя помощников”, – сказал бог. Господь велел сатане достать со дна моря земли, камня. Сатана достал. Тогда бог ударил о камень своим жезлом. Из камня вылетели искры, из которых бог и сотворил архангелов и ангелов, которые и полетели на небо. Сатана тоже ударил посохом об куски земли, из неё вылетели брызги, и эти брызги он обратил в бесчисленную силу бесов, которые и рассеялись всюду. Бог сказал сатане: „Вот как брызги твои из земли бессильны, так и бесенята будут тоже”. Ангелы стали славить бога, а бесы на пиках потащили сатану в ад»
Отшельник и чёрт. Миниатюра из рукописного сборника XVIII в. ГЛМ
В Пензенской же губернии записан следующий рассказ: «Черти произошли тотчас по сотворении мира. Один из ангелов согрешил и других подговорил согрешить, ну и сделались они чертями. Вот эти-то черти составили себе царство особливое под землей. Они вырыли там большую яму, налили её смолой горячей. Как кто согрешит, они, значит, и сажают туда. Черти всегда вылезают из своего царства и являются на земле. Они здесь прикидываются человеком, коровой, лошадью, да ещё это бы ничего, а то тараканом или мухой. Сидит эта муха около уха да и давай соблазнять народ православный. Всех, кто согрешит, они по смерти берут себе и там мучают. Заставляют подкладывать дрова под эту-то смолу». В Пензенской же губернии записано, что черти стоят у входа в ад и караулят грешников. Ежедневно по вечерам они докладывают сатане о своих действиях на земле. Сатана награждает их – золотит рога, делает старшими, приближает к себе, наказывает нерачительных.
«Не раз приходилось слышать, – писал корреспондент Лентовский из той же Пензенской губернии, – об участии сатаны в творении мира. Один из этих рассказов: „Чёрт за щеку прятал глину. Архангел донес на него. Чёрту пришлось выплюнуть – образовались горы и озера. Бог в наказание посадил черта в самый глубокий бездонный овраг и наполнил его вонючей водой и глиной. Поэтому черти теперь и бывают в оврагах и болотах, даже слышать можно, как. они там стонут, визжат и хохочут”».
В Орловской губернии считали, что черти произошли от сатаны, который в свою очередь возник от плевка святого духа в воду ещё до сотворения мира. Черти женаты, они сильно множатся и думают покорить ангелов.
Примерно так же говорили о происхождении чертей, «которых тьма-тьмущая», и в Калужской губернии: черти раньше были ангелами и свергнуты с неба по приказанию прогневавшегося бога Михаилом архангелом. «Тот сразил их огненными стрелами, а черти попадали с неба на землю, и кто куда упал, тот там навсегда и остался».
В аду, согласно народным представлениям, живут «насыльные», самые «лихие» черти, существующие кроме постоянной нечистой силы, живущей на земле, в воде, лесах, оврагах, домах.
В Вологодской губернии рассказывали, что «когда Адам и Ева согрешили, то промеж их и народился шут». Там же записан рассказ, как чёрт шёл за богом, когда тот создавал землю: «Бог землю гладку сделал, а чёрт наплевал. Как он плюнет, тут и гора вырастает».
Несмотря на то что тексты эти записаны в разных губерниях, они чрезвычайно близки друг другу. Это, очевидно, объясняется общим литературным источником, к которому они восходят.
Так, например, среди материалов, поступивших в Тенишевское бюро из Калужской губернии, мы находим такие сведения:
«У мужичка дер. Сосена, Семена есть книга «Потерянный и возвращенный рай» Мильтона; перевод сделан отвратительно, так что до смыслу добраться мало возможности. Читает эту книгу Семен и толкует по-своему. У меня нынешнее лето в работницах дочь этого Семена, ей 27 лет, но у неё выработано миросозерцание не хуже 70-летнего Жевлака. Такие-то женщины и есть учителя-рассказчицы деревенские. И вот что она рассказала о сотворении мира:
„Сначала было только тартарары (что-то в роде ямы) и жили бог, да чёрт (Авраил, говорит она). Были они большие приятели. И захотел бог устроить землю. Послал он дьявола в приисподнюю (преисподняя) яму набрать земли и воды. Дьявол полетел, потому что ходить было непочем. Вот набрал он земли и воды и думает дорогой: „Что же отдам Старшему (богу) всё, а себе ничего не оставляю, дай затаю”. Набрал он в рот земли и воды и прилетел к господу. „Принес?”, – спрашивает бог, а чёрту сказать-то нельзя – рот занят; хотел руками показать, что принес, да и просыпал землю и разлил воду в преисподнюю. Бог стал его укорять и сказал: „Будь же ты смутитель и соблазнитель, а что у тебя во рту, из того пусть образуются змеи”. И поползли змеи у него изо рта и попадали в преисподнюю; эти змеи и будут нас мучить. Дьявол улетел. Через несколько времени он явился к богу в другом виде и опять подружился с ним (бог не узнал его). И стал бог говорить: „Нужно нам сделать землю, воду и людей и будем мы над ними владеть; я давно хотел сделать, да меня обманул приятель, смотри и ты не обмани”. – „Нет, – говорит дьявол, – я верный человек”. – „Тебе, – говорит бог, – не дадут там (в тартарары) земли змеи, так вот тебе цветок, как покажешь, так и дадут”. Полетел дьявол. Дорогой думает:,На что мне цветок, я и так ухвачу, что мне нужно”. Но змеи не дали ему ничего. А махнул он цветком – оне расступились. Набрал он земли за две скулы: одно для бога, другое – себе. Тогда бог всё узнал, заставил его плюнуть, и вышла земля с водою. Бог устроил её и говорит: „Вот, все праведные будут мои, а все лукавые – твои”. С тех пор бог и воюет с дьяволом, оттого и грозы бывают, воюют они камнями – оттого и горы произошли, а где битва, там пропасти, низина, куда чёрта загоняет бог”. Этот рассказ почти дословный, и все, кого я спрашивал, несут такую же чепуху, путая и время, и имена, и смысл». Помимо «Потерянного рая», обращение к которому нетипично для русской деревни, источником этих легенд могли быть различные рукописные и печатные тексты, говорившие о сотворении мира.
Чёрт чаще всего в легендах и сказках является человеку в образе антропоморфном (странника, соседа, женщины и т.д.), реже в образе змеи, собаки, свиньи и т.д. Например, в Саратовской губернии было записано несколько рассказов о том, как чёрт приходил к женщинам в образе уехавшей или умершей матери. В образе мужа он являлся к солдатке, которая в результате этого родила урода с двумя головами, четырьмя ногами и руками. К старухе Е. Колпачёвой чёрт летал огненным змеем, принимая в доме облик её покойного старика .
В Вологодской губернии были записаны былички о том, как дьявол под видом мужа, сидевшего в остроге, летал к его тоскующей жене, как он отомстил домашним, помешавшим ему ходить к полюбившейся ему женщине, как под видом соседки приходил брать ребенка, как он играл на дудке и пел песни, как загнал лошадей у ямщика, как женщин, шедших к заутрене, черти догоняли с колокольцами. В Пензенской губернии бытовал рассказ о нечистом, который явился к девушке во время гаданья в образе парня, у которого обнаружились лапы с когтями. Конфеты, которые он принес, оказались пометом, стакан водки – ножом.
Все эти рассказы близки и к литературным легендам о чёрте. Например, в житийных рассказах «Киево-Печерского патерика» дьявол принимает обличие чернеца, отшельника, даже ангела. Если в народном изобразительном искусстве не встречается портрет лешего, водяного, домового, то на иконах и лубочных картинках существуют многочисленные изображения чёрта, совпадающие и с его портретом в народных рассказах. Его приметы – хвост, копыта, рожки. Их он с трудом скрывает, принимая то или другое обличье. По ним и узнают чёрта вступающие с ним в сношения или борьбу люди. Например, в Орловской губернии записан рассказ о том, как пять чертей явились на посиделки. Одна из девушек обнаружила это по копытам и убежала, все остальные погибли. Благодаря тому, что изображения «Страшного суда» украшали стены многих храмов и распространялись в многочисленных лубочных листах, портретные приметы чёрта в рассказах о нем стабилизировались, мало варьировались.
То, что слово «чёрт» до настоящего времени бытует в языке, в сущности доказывает, что вера в него исчезла, так как страх, боязнь чёрта раньше приводила к запрету упоминать его имя.
В. Даль и С. Максимов перечисляют свыше сотни имен-эвфемизмов, что безусловно говорит о желании избежать употребления опасного слова «чёрт». О запрете упоминать имя чёрта была сделана запись в Новгородской губернии: «Когда по воде едешь, немытика нельзя поминать, т.е. произносить слово „чёрт” или „дьявол”, да и вообще без упоминания даже имени не следует заводить речи о нем, не нужно привлекать к себе его внимание». Во Владимирской губернии считали, что «как зачнешь ругаться, он подскочит и толкает, ругайся, дескать, больше». Слово «чёрт» хотя и употребляется там, но чаще заменяется словом «шут», «шутник», «окаяшка», «черный». В материалах Добровольского мы находим и сведения об анчутиках, мурмулях, курдутиках – «демонических существах вроде чертей». Они отличаются веселым характером, играют и скачут. Их всех вместе можно увидеть в бане. Этот материал использован С.В. Максимовым в его известной книге.
Как уже говорилось, рассказы о чёрте многообразны в жанровом отношении. Сплошь и рядом один и тот же сюжет о чёрте фигурирует в легендах, сказках и быличках. В доказательство можно привести рассказы о чёрте, запечатанном крестным знаменем в сосуде, и о чудесном путешествии на чёрте. Оба эти сюжета кочуют из одного жанра устной прозы в другой, являясь то в виде легенды, бывальщины, былички, то в виде сказки или анекдота.
Н.Н. Дурново в своей работе «Легенда о заключенном бесе в византийской и старинной русской литературе» показал, что во многих вариантах легенда была очень распространена в христианских сказаниях Востока и Запада. Он установил и источник – еврейские талмудические сказания о власти Соломона над бесами, показал, что русские получили легенду из двух источников: из Византии и с Запада.
В житийной литературе она ярче всего представлена в легендах об Иоанне Новгородском и Авраамии Ростовском. В фольклоре в легенде «Потанька», опубликованной А.Н. Афанасьевым, особенно явно сказалось снижение высокого стиля легенды в народной интерпретации. В ней рассказывается, как бес Потанька сел в опару, которую баба замесила, не благословясь. Когда же баба перекрестила опару, то Потанька чуть было не пропал. Только через три дня он насилу выбрался «и без оглядки убежал». Текст этот был записан в Пермской губернии крестьянином А. Зыряновым.
Такое же снижение стиля мы видим, если сопоставим сказание из Четьи-Минеи «О великом святителе Иоанне, архиепископе Великого Новгорода како был единой нощи из Новаграда в Иерусалиме граде и паки возвратился» с легендой или сказкой, живущей в устах народа во множестве вариантов. К циклу этих рассказов относится и легенда, которую записал тот же Зырянов, об архимандрите, который закрестил чёрта в рукомойнике. Чтобы спастись, чёрт взялся доставить архимандрита между обедней и заутреней в Иерусалим. Таковы и многочисленные сказки о путешествии на чёрте. Сюжет этот, возможно, благодаря «Ночи под Рождество» Н.В. Гоголя, получил особенно широкое распространение.
Несмотря на совпадение не только отдельных мотивов, но сюжета как такового, диапазон этих рассказов, от благочестивой легенды до веселой сказки, чрезвычайно велик. Такую функциональную двойственность материала, его потенцию к созданию рассказов разных тенденций мы видим во всех легендах, бывальщинах и сказках о чёрте. Одна лишь быличка, повествующая о лично пережитом, потрясшем рассказчика страшном случае, далека от игры, серьезна и таинственна. В остальном же переход от легенды к сказке происходит с необычайной легкостью. Таковы легенды о том, как дьяволы в отместку пустыннику, помешавшему им ходить обедать к царю, пытались при помощи женщины соблазнить праведного старца. В последнюю минуту пустынник перекрестился, и дьяволы отступились. Недаром этот легендарный сюжет контаминируется в опубликованном Афанасьевым варианте из собрания В.И. Даля с явной сказкой о том, как чёрт переделывает в кузнице старых на молодых и подбивает на это пустынника.
Шутливый характер этих, в основе своей религиозных, легенд подчеркивается рядом комических деталей, реплик, ситуаций. Например, в легенде, записанной самим А.Н. Афанасьевым в Воронежской губернии, пустынник, закрестив чёрта в пустом орехе, заставляет его петь «ангельские гласы». Несообразность этого издевательского озорства пустынника находит в легенде следующее объяснение: «Вить черти-то прежде были ангелы, оттого они и знают ангельские гласы».
На юмористические моменты в народных сказках о чёрте обратил внимание А.Н. Афанасьев. Приведя рассказ о том, как солдат учил чёрта своему ремеслу, ездил на нем на побывку в Иркутскую губернию, и, пересказав сказку о мужике, который продал свою душу чёрту и поставил его вместо себя в рекруты, он пишет: «Вообще следует заметить, что в большей части народных русских сказок, в которых выводится на сцену нечистый дух, преобладает шутливо-сатирический тон».
В фольклорной несказочной прозе легендарный образ чёрта явно уступает образу менее романтическому, бытовому, повседневному. Много рассказов существовало повсеместно о самоубийствах по наущению чёрта, о том, как он водит пьяных, проклятых, как под видом кума завел мужика в сугроб, под видом кума же пьет с мужиком водку, в образе сына водит пьяного старика и т.д. Нередко чёрт изображался наподобие семейного человека, в окружении бытовой крестьянской обстановки, хотя обитал в аду. Например, А. Балов в Ярославской губернии записал рассказ о том, как чёрт справлял поминки по теще. При этом он умилился на нюхателей табака, которые «плакали» по теще, и выгнал курильщиков, которые «заплевали» покойницу.
Помимо подлинных легенд, о происхождении чертей бытуют полулегенды-полусказки, где их происками объясняется появление на земле вина, табака, иногда картофеля. Немудрено, что эти легенды легко переходят в сказку: Чертенок избежал наказания, обещав Вельзевулу души соблазненных им людей. Он нанимается в работники, по его наущению строится винокуренный завод. Чертенок прощен, а водка осталась в миру.
Сон богача. Лубок середины XIX в.
В Орловской губернии также бытовал любопытный, явно поздний по происхождению рассказ о том, как чёрт изобрел вино. Он сделал снаряды, стал гнать водку, напустил по всему небу дыму. Апостолы перепились. Тогда бог прогнал дьявола «в три шеи». Он провалился вместе со своим паровиком – с этого времени и образовался первый винокуренный завод на земле.
В Тульской губернии считали, что в законный брак черти не вступают, потому что у них нет священника и некому венчать. Вихрь черти поднимают во время пляски после попойки. Живут черти на небе, местожительство их от ангелов отделено глухой каменной стеной. Там же считали, что черти вместо хлеба едят листовой табак и запивают водкой.
По поверьям, распространенным в Рязанской губернии, считалось, что чертей существует бесчисленное множество, у них есть жены и дети. Живут они в преисподней, местоположение которой неизвестно. У них есть там свой «старший дедушка», который, будучи прикован на цепи, руководит всеми остальными, даёт советы и требует отчета. Все эти полушутливые, полусказочные рассказы несколько отличаются от собственно легенд. Так, в легендах говорится о том, что во время грозы бог пускает стрелы в чертей, чем и объясняется распространенное поверье, что столб пыли, поднимаемый ветром, и есть сам чёрт. «Причина метели – возня чертей. Чтоб увидеть чёрта во время метели, стоит только на карачки встать да поглядеть промеж ног». Однако твердой границы между этими различными по своему характеру рассказами нет. Чёрт боится грозы – отсюда шутливый рассказ, что во время грозы он просится в пазуху. В Смоленской губернии записаны рассказы о том, как, спасаясь от грозы, чёрт превращается в котенка, в черного ягнёнка и т.д.
Каждый из жанров устной прозы о чёрте имеет свои излюбленные сюжеты. В легенде превалируют рассказы о происхождении чёрта, о его борьбе с богом. В бывальщинах рассказывается о чёрте-любовнике, о взаимоотношениях колдунов с чертями, в них дается портрет чертей самого непривлекательного вида, покрытых черными волосами, или прячущих свой хвост, копыта, рожки. Так, в Смоленской губернии записана занимательная бывальщина о том, как скоморох играл на свадьбе у чертей, в Вологодской губернии зафиксированы многочисленные бывальщины о колдуне, который даёт работу чертям, как черти во время славления Христа бросают поленья в причт, как мужик ворует вместе с чёртом и т.д. Черти собираются па перекрестках и дерутся на кулачках, любят они собираться на колокольнях, вышках, чердаках, в жару – в тени больших елей. Часто поднимают возню и драку. Если войти с огнем, черти превращаются в кошек и разбегаются. Чтобы разогнать чертей, надо их «уматюкать».
По сведениям корреспондентов Тенишева, жизнь чертей, по представлениям населения многих губерний, подобна жизни крестьян: они женятся, имеют семьи, дома, целые хозяйства, у них порой имеется даже мебель. В бывальщинах Пензенской губернии рассказывается, что черти живут в аду, играют там в карты и пьют водку. На землю являются, чтобы по повелению сатаны соблазнять людей.
Образ чёрта встречается и в преданиях, чаще в тех, в которых говорится о кладах, а также в топонимических рассказах. Так, в Вологодской губернии существовали предания о камнях близ Кокшеньги, на которых якобы «невидимо стоит воздушный дворец его темнейшества господина дьявола». В этот дворец собираются «большие и малые бесы», там живут проклятые и похищенные люди. Около этих камней школьный сторож видел «чёрта во всем белом, а на голове красная шапочка».
Сам тон этих преданий в равной мере далек как от сказок, так и от суеверного мемората. В то же время эти рассказы близки по своим мотивам и характеру и к быличкам и к сказкам. Недаром в них нередко используются чисто сказочные детали.
С представлениями о чёрте связаны многочисленные рассказы о кликушах, причинах их заболевания и способах их излечения. Например, в Калужской губернии крестьянка говорила про одну кликушу, что «ей в середку чёрта посадили во время свадьбы потому, что муж её собирался взять другую девушку, но обманул, вот Акулине-то, за то, что пошла за него, и сделали. Кричит она в припадке и говорит: „Это ты (называет женщину) меня испортила, собака ты такая-сякая, это ты мне беса посадила”. Возили Акулину куда-то отчитывать, теперь она не кричит». Там же записаны и следующие рассказы: «Три года тому назад вышла замуж девушка дер. Ямны Дарья Шитова и через несколько недель сделалась кликушей. Говорят, бес сидел в середке, кричит она и по-лягушечью, и по-собачыо, и по-петушиному и всякими иными голосами. Проболела так она около года, потом тоже где-то отчитывали». Или: «Покойница же старушка Акулина всю жизнь от замужества до смерти имела беса и говорила кто её испортил: „В квасу дали, родимый, так и услышала, как по животу пошло что-то, а перекреститься-то, как стала пить, и не перекрестилась, вот ён супостат-то и вошёл в нутро, как возьмет меня, так и не помню ничего”. Дочь этой старушки рассказывала мне: „Как стала матушка кончаться, раздуло живот незнамо как, глаза выкатились – стали большие, большие. Поднялась у ней рвота черная, черная, и выблевала она червяка черного, лохматого, с четверть длины и в палец толщины. Не успели мы опомниться, а он уполз под печку, и матушка кончилась. Это бес-то и сидел в ней и мучил её, а там вышел червяком. Оттого покойница при жизни не могла стоять в церкви, не подходила сама к священнику и причащать её подводили насильно. Это бесу-то не любо было”».
Многочисленные бывальщины рассказывают о встречах с нечистой силой на перекрестках и на росстанях: «На росстанях каждый старик и старуха крестятся и помилуй бог сругнуться. Потому, говорят старухи, всякая беда может случиться. На перекрестках даже брать ничего нельзя. Ямнеиская Акулина Толстоногая (прозвище) подняла на перекрестках баранки в новом платке и с тех пор, говорят бабы, у ней все ноги покрылись ранами и болят теперь. На перекрестках же можно встретиться в полночь с нечистой силой, по своей надобности: стоит только взять черного кота и в полночь идти на перекрестки; причем нужно быть смелому, а пуще всего идти не оглядываться; тогда кота черного купит нечистая сила за большие деньги. Оглянешься – пропал, изорвут в клочья».
В большом количестве бывальщин говорится о том, как чёрт навещает тоскующих вдов: «А то у нас завдовела баба, да и затужила по муже. Тужит, тужит, а нечистая-то сила и рада, потому такого человека всегда можно смутить. Вот и стало ей, женщине-то, представляться, что она выходит замуж, венчается, взлезла на колодезный сруб, да чебурах в колодезь. Да, спасибо, видели, как она крутилась около колодца, и за ней стали присматривать, как бы руки на себя не наложила, так её скоро вытащили. Поболела, а там и ничего, бросила тосковать, поправилась». В Новгородской губернии также была записана бывальщина о том, как чёрт под видом мужа посещал тосковавшую вдову портного.
Много бывальщин связывает чертей с колдунами. Так, например, крестьянка из деревни Ямы Мещерского уезда Калужской губернии рассказала следующую бывальщину: «Четыре года тому назад в дер. Веренках Мосальского уезда умерла женщина, на которую все говорили, что она колдунья. Умирает это она, совсем, совсем кончается, а всё не умрет, не может умереть-то, не передавши колдовства. Уж и мучилась же она: зубами-то заскрипит, и загогочет, ажио ужасть на всех напустила. Наконец ей удалось передать свою «силу» ничего не подозревавшей дочери. К дочери стали прилетать три чёрта и требовать работы. Избавилась она от них при помощи ворожейки».
Любопытно, что рассказчица прибавила, что хорошо знает эту женщину и сама всё от неё слышала. Замечание это как бы переводит рассказ в разряд быличек, т.е. суеверных меморатов, сама же сложная фабула говорит о том, что перед нами бывальщина.
Все колдуньи и ведьмы, по зафиксированным в конце XIX в. представлениям калужских крестьян, связаны с нечистой силой. Калужский крестьянин Евментий Васильевич рассказал бывальщину о том, как ведьма совместно с чёртом попыталась рассорить крестьянскую семью. Эта очень обстоятельно изложенная бывальщина во многом перекликается со сказками.
В Новгородской губернии было зафиксировано «свидетельство», что «колдун имеет всегда в своем распоряжении пару или несколько чертёнков». Тот же корреспондент сообщал, что «в народе немало сохранилось рассказов будто бы от самих очевидцев о том, как колдун показывал чертей».
В Новгородской же губернии был записан рассказ, как колдун предлагал барыне «парочку» чертей – «самчика и самочку» (уменьшительные имена объясняются тем, что, по представлениям тамошних крестьян, черти «маленькие, востроголовые такие, с кошку-то будут, на двух ногах ходят»). Барыня согласилась взять одного, но колдун не дал на основании того, что тогда «приплоду не будет».
Поверья, что колдуны продали свою душу чёрту, зафиксированы в Псковской губернии. Рассказывая о связи колдунов и ведьм с чертями, которые прилетают к ним в виде филинов и ворон, корреспондент из Псковской губернии сообщал: «Крестьяне до сих пор не могут без ужаса вспоминать про колдунов и ведьм, и стоит только начать говорить о них, как посыпятся разного рода факты и рассказы о их проказах». Расписку колдуна о продаже души чёрт уносит в ад самому сатане.
Если колдуну некого портить, он даёт чертям любую трудновыполнимую работу, например, посылает их считать иглы на елях, перенести по песчинке в реку песок с окна, отрубить и сложить грудой хвосты мышей. В одном из рассказов о колдунах чёрт отомстил колдуну, разыскавшему проклятого матерью мальчика, пропадавшего двенадцать дней. Чёрт, обратившись лошадью, лягнул колдуна.
В одном из рассказов, записанных в Вологодской губернии, когда причт пришёл в дом колдуна славить Христа, черти, по словам пономаря, бросали в него и батюшку поленья. Под видом зайца чёрт пасет стадо, но не даёт пастуху покоя, всё время просит работы; пастух отнес зайца обратно колдуну.
В Вологодской губернии был известен рассказ, как дед, бывший колдун, перед смертью «наваливал чертей»: «Иванушка, возьми ты у меня охотку-то». Согласно поверью, колдуны имеют свидания с бесами у себя дома или в лесу. Нечистые повинуются колдунам потому, что последние продают душу чертям. Для этого на берестяном пергаменте кровью пишется договор.
Представления о чёрте связаны не только с колдунами, но со всем таинственным, необъяснимым, например, с гаданьями. В старину в Вологодской губернии, приступая на рождество к гаданьям, девки «засветят лучину и ходят с огарком зачерчивацца в поле со словами: „Черти с нам, водяной с нам, маленьки чертяточки все по за нам, из черты в черту и девки к чёрту” и слушают: если кому послышатся колокольцы, то выдадут замуж, а ежели кому слышится, что тешут доски, то умирать». После гаданья «расчерчиваюцца» так: «Черти все от нас, девки от чёрта и чёрт от девок».
Большинство этих бывальщин по характеру перекликается с быличками, во всяком случае в них превалирует установка на сообщение о подлинном происшествии. Наряду с ними о чёрте бытуют и подлинные былички – суеверные мемораты о лично пережитом.
Одна из вологодских крестьянок рассказала, как её мать принимала у женщины чертенка: «Катается что-то черненькое, маленькое, а как поразглядела – увидала хвостик, а над лобиком махонькие рожки... пуповину всё-таки остригла». Во Владимирской губернии записаны многочисленные былички, рассказанные «очевидцами»: как черти утопили в кадушке ребенка, положенного в зыбку без молитвы, как украли у бабы восемь детей («как родит, так мертвенький и черненький»), как чёрт позвал в кабак пастуха, для чего последнему пришлось скинуть лапти, так как они крестиками плетутся, как чёрт сварил вино («выпившие старухи помолодели, пошли плясать, а чёрт на радостях так с крючков и провалился сквозь землю») и многие другие.
Для былички характерны натуралистические подробности в описаниях приключений жертв чёрта или соблазненных им женщин. Подробности эти служат как бы свидетельским показанием, подкрепляют характерную для былички установку на правду.
Любопытно, что помимо заговоров против чертей существуют и молитвенные обереги. Так, например, Н.В. Попов записал в Вологодской губернии «утреннюю молитву»: «Враг-сатана, отступись от меня, есть у меня почище тебя».
Легенде, бывальщине, быличке в равной мере противостоят сказки о чёрте, хотя отдельные сказочные элементы встречаются и в каждом из этих жанров.
Резкое различие образа чёрта в сказках и народных верованиях отмечал С.А. Токарев. Различие это сказывается не столько в ассортименте сюжетов и мотивов, сколько в характере повествования и в самом образе чёрта. Образ последнего в волшебных сказках ближе к легенде, в бытовых – к бывальщине. И в том и в другом случае он далек не только от верования, но и от былички. Принципиальное различие между сказками о чёрте и быличками и бывальщинами о нем обнаруживается не только в фольклоре восточных славян, но и в фольклоре многих других народов. Его отмечал в упоминавшейся выше работе западнонемецкий исследователь Лутц Рёрих. Указывая на то, что в разных категориях устной прозы о чёрте существует один и тот же ассортимент мотивов, он утверждает, что различия между ними определяются расстановкой в повествовании акцентов, освещением рассказчиком и восприятием аудиторией сходных мотивов.
Любопытно, что сказки о чёрте перекликаются не только с быличками и бывальщинами, но и с легендами о нем, в частности, с патериковыми рассказами.
Сказки о чёрте распространены исключительно широко. Мы найдем их в любом сборнике русских сказок, начиная с Афанасьева и до наших дней.
Особенно популярен сюжет о том, как мужик, иногда излюбленный сказкой дурак, пугает чертей тем, что вьет у озера веревку или «морщит» воду. Благодаря использованию в свое время этого сюжета Пушкиным, он получил широкое распространение среди детей. В варианте, опубликованном Н.Е. Ончуковым, сюжет этот контаминирован с рядом других, известных как волшебной, так и бытовой сказке: бес сыплет деньги, чтобы откупиться от мужика, в бездонную шапку, бес и мужик (подобно тому, как русский и англичанин в сказке Б.В. Шергина) соревнуются, чья песня длиннее и т.д. Испугавшись слов мужика, что в деревне бесов выживают, «чёрт испугался, побежал, упал и до смерти убился».
Излюбленной темой народной сказки является сопоставление чёрта и лихой бабы. Сказки эти были подробно исследованы Ю. Поливкой, с привлечёнием большого количества вариантов в мировом фольклоре, в его известной работе «Баба хуже чёрта». Один из лучших вариантов этой сказки, в котором посрамленный чёрт «загрохотал и забил в ладоши» в восторге от происков хитрой бабы, записан от известной советской сказочницы А.Н. Корольковой. Любопытный вариант сюжета «Баба хуже чёрта» был зафиксирован во Владимирской губернии, где конечный эпизод – ведьма заговорила чёрта совой и он сидел так 15 лет, в других вариантах нами не встречен. В большинстве этих сказок муж избавляется от лихой жены, спустив её в яму к чертям и её именем спасается от чёрта, при помощи жены он обманывает чёрта, пришедшего к нему в лесную фатерку за жареной рыбой или не поделившего с ним по уговору репу.
Подобно хитрому батраку, перехитрившему попа, молодец обманывает чёрта, у которого служит пастухом. Сплошь и рядом в этих сказках чёрт заменяется лешим. Такая замена стала возможной вследствие удаленности сказки от верования, которое лежит в её основе. Это не рассказ о чёрте, а рассказ о солдате, кузнеце, мужике, старухе, которые своей находчивостью и умом победили врага. При этом неважно, кто был этим врагом. В одних и тех же сюжетах мы видим замену глупого чёрта не только таким же незадачливым лешим, но даже барином или попом.
Таким образом, в сказке, в отличие от несказочной прозы, верование лишь слабо «мерцает» в традиционном сюжете и не определяет его существа «Чёрт здесь, – говоря словами А.Н. Афанасьева, – не столько страшный губитель христианских душ, сколько жалкая жертва обманов и лукавства сказочных героев: то больно достается ему от злой жены, то бьет его солдат прикладом, то попадает он под кузнечные молоты, то обмеривает его мужик на целые груды золота».
Помимо явных по всему своему существу сказок о чёрте, в целом ряде бывальщин о нем встречаются сказочные черты, что свидетельствует о трансформации несказочной прозы в сказку. Таков шуточный рассказ, записанный А. Валовым в Ярославской губернии о том, как поп изгонял нечистую силу, перекликающийся с многочисленными сказками о посрамлении неудачливого любовника, или рассказ, записанный в Калужской губернии о том, как послушник покаялся, что обижал дьявола, изображенного на иконе Страшного суда. В бывальщине о чёрте-любовнике наличествует чисто сказочный мотив: женщина избавляется от ночного посетителя требованием: «Поди в поле и принеси то, что не значит ничего». В рассказе о споре двух братьев чёрт помог младшему. Старший, спрятавшись под лодкой, подслушивает разговоры чертей. Воспользовавшись этим, он разбогател.
Эти тексты бывальщин приближаются то к бытовой, то к волшебной сказке. Сказочные черты выводят их из мистической атмосферы сказания о потустороннем в увлекательный мир фантазии.
Настоящей сказкой является рассказ о встрече чертенка с солдатом, назвавшимся «сам себя». Недаром рассказ этот дан в серии двенадцати сказочных текстов, по-видимому, записанных от одного и того же хорошего сказочника.
В Вологодской деревне была записана сказка, как чёрт помогал мужику воровать. В сказке из Орловской губернии мужик, пошедший воровать вместе с чёртом, спас от него ребенка. Ему за это отдали быка.
Рассказ о чёрте может превратиться в анекдот. Гаков рассказ, записанный в Вологодской губернии о том, как мужик поставил свечу чёрту. Во сне чёрт ведет его к кладу, по наущению чёрта он оправляется в постель.
937. О молитве устной, умной и сердечной О молитве Иисусовой словесно, умно и сердечно совершаемой 1. Об устной. В сокращенном слове она говорится так: Господи помилуй, Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешнаго, а в полном - так: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя
Вдохновение от устной передачи Как утверждалось ранее, духовные наставники действуют, подобно проводникам, сопровождению и лодочникам, помогающим движению учеников по путям ума к просветлению, которое ученики зародят в самих себе. Они делают это и очевидным, и
10. Модели устной традиции Путь устного предания от очевидцев к евангелистам ·Три основные модели устной традиции в современной библеистике ·Перспективы для нашего понимания процессов передачи предания об Иисусе в древней церкви Основная мысль моей книги - та, что
Глава 20. К Месту Голодного Черта Утром следующего дня я проснулся раньше обычного, что со мной бывает редко. Обычно меня надо будить громким криком в ухо «Подъем!» или (что очень противно) щекотанием. Когда я все-таки встаю (а это случается каждый день), я минимум час хожу как
Образ Софии, Премудрости Божией, у св. Кирилла, просветителя славян, и в русской религиозной философии Из жития святого Кирилла-Константина, просветителя славян, также называемого философом, известно, что в детстве ему было видение: в кругу друзей он заметил девочку,
6. Чёрта с два! Новичкам на Лысую в одиночку лучше не ходить, рассказывал экскурсантам по дороге босоногий гид. Это чревато. Не стоит лишний раз испытывать свою судьбу. Тот, кто ненароком заходит сюда, потом проклинает себя за это. Многие часами не могут выйти оттуда,
АННА РАДЛОВА. Богородицын корабль. Пьеса в пяти сценах в стихах и прозе. Петрополис. 1923.В первой сцене фрейлина напоминает цесаревне Елисавете о том, что завтра ее ждет российский престол; та возражает: «царство ее не от мира сего», отдает ей кольцо и голубую ленту и уходит
89. Чрез крещение благодать восстановляет образ Божий, подобие же божие она потом живописует вместе с трудами человека в стяжании добродетелей, верх коих любовь – высшая черта богоподобия Два блага подает нам святая благодать чрез возрождающее нас крещение, из которых
Старость – не черта характера В сквере на скамейке сидел старичок и отдыхал. Через некоторое время на эту же скамейку сели два молодых парня. Они не обращали внимания на рядом сидящего старика и продолжали разговаривать о своём.– Молодые люди, не хочу мешать вашей
Черта необходимости Отчего началось различие между Буддою и Девадатою? Девадата спросил: «С чего начинать каждое действие?» Благословенный отвечал: «С самого необходимого, ибо каждое мгновение имеет свою необходимость, и это называется справедливостью
Слово о молитве устной и гласной Внимательная устная и гласная молитва есть начало и причина умной. Внимательная умная и гласная молитва есть вместе и молитва умная. Научимся сперва молиться внимательно устною и гласною молитвою, тогда удобно научимся молиться и одним
Сорок лет господства устной традиции Прежде чем перейти к характеристике содержания и сущности Нового завета, следует остановиться ещё на одном вопросе, без выяснения которого невозможно правильно оценить Новый завет как исторический документ. Речь идет о том, что
Возникновение темы "ночи" в русской поэзии связано, по мнению исследователя В. Н. Топорова, с именем писателя XVIII века М.Н.Муравьева, у которого впервые появилось стихотворение "Ночь". Уже в этом стихотворении, опубликованном в 1776 или 1785 году, мы видим трогательное отношение к ночи. Поэт мечтает о ее наступлении, так как "к приятной тишине влечется мысль" его. Он радуется ночи, принесшей ему "уединение, молчание и любовь".
Образ ночи и побуждаемые ею ночные мысли и чувства нашли отражение во многих прекрасных стихотворениях русских поэтов. Хотя восприятие ночи у всех поэтов свое. Можно заметить, что в основном ночь была для поэтов наиболее благодатным временем суток для их размышлений о смысле жизни, своего места в ней, пробуждения различных воспоминаний, особенно о любимых.
Образ ночи боготворили и поэты XIX века, в том числе и А. С. Пушкин, и С. П. Шевырев, и Ф. И. Тютчев и многие другие. Большое место образ ночи занимает в поэзии А. А. Фета, певца природы и любви, сторонника, как и Ф. И. Тютчев, идеалистической философии. Именно в ночное время он создал многие свои замечательные стихи, грезил, вспоминал о своей трагической любви, размышлял о тяготах жизни, прогрессе, красоте, искусстве, "бедности слова" и т.д. "Действия его в поэзии часто происходят ночью, он будто олицетворяет ночь, как и ее спутниц - звезды и луну. Образ ночи у Фета близок по значению образу ночи у Полонского, которого тоже часто одолевали тайные ночные думы", - отмечают исследователи творчества поэта. Анализируя стихотворение "Ночь" Полонского, критик В.Фридлянд заявил, что "оно не уступает лучшим созданиям Тютчева и Фета. Полонский в нем как вдохновенный певец ночи". Как и Фет, Полонский персонифицирует ночь. Полонский, как и Фет, олицетворяет не только ночь, но звезды и луну: "ясныезвезды потупили взор, слушают звезды ночной разговор" (стих. "Агбар"). Какими только эпитетами ни наделяет Полонский ночь: "белая", "темная", "хмурая", "одинокая", "лучезарная", "холодная", "немая" и т.д.
Для Случевского ночь тоже желанное время, время расцвета любви и испытания страсти, благотворна и для пробуждения воспоминаний. В стихотворении "Ночь", по мнению литературоведа В.Фридлянда, " Душевное волнение поэта передается при помощи ряда многоточий и восклицательных знаков. Он словно ищет подходящее слово, которое бы передало читателю всю полноту чувств, нахлынувших на него от воспоминаний. У Случевского ночь так же часто присутствует в стихотворении со своими спутниками - луной и звездами".
Итак, можно сказать, что образ ночи и побуждаемые ею ночные мысли и чувства нашли отражение во многих прекрасных стихотворениях русских поэтов. Хотя восприятие ночи у всех поэтов свое, можно заметить, что в основном ночь была для поэтов наиболее благодатным временем суток для их размышлений о жизни, это таинственное, сокровенное время, когда душа человека доступна всему прекрасному и когда она особенно не защищена и тревожна, предвидя будущие невзгоды. Отсюда многочисленные эпитеты, которые помогают увидеть ночь такой, какой видел её только этот поэт.
Именно о Ф.И. Тютчеве сложилось представление как о самой ночной душе русской поэзии. "...Он никогда не забывает, - пишет С. Соловьев, - что весь этот светлый, дневной облик живой природы, который он так умеет чувствовать и изображать, есть пока лишь "златотканый покров", расцвеченная и позолоченная вершина, а не основа мироздания" . Ночь - это центральный символ поэзии Ф.И. Тютчева, сосредоточивающий в себе разъединенные уровни бытия, мира и человека. Обратимся к стихотворению:
Святая ночь на небосклон взошла,
И день отрадный, день любезный,
Как золотой покров она свила,
Покров, накинутый над бездной.
И как виденье, внешний мир ушел...
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию темной.
На самого себя покинут он -
Упразднен ум и мысль осиротела -
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела...
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь все светлое, живое...
Он узнает наследье родовое.
Основа мироздания, хаос шевелящийся страшны человеку тем, что он ночью "бездомный", "немощен", "гол", у него "упразднен ум", "мысль осиротела"... Атрибуты внешнего мира иллюзорны и неистинны. Человек беззащитен перед лицом хаоса, перед тем, что таится в его душе. Мелочи вещного мира не спасут человека перед лицом стихии. Ночь открывает ему истинное лицо мироздания, созерцая страшный шевелящийся хаос, он обнаруживает последний внутри себя. Хаос, основа мироздания - в душе человека, в его сознании.
Такая логика рассуждения подчеркнута и звуковым, и ритмическим акцентированием. На звуковом уровне резкий перебой в общем звучании создают звонкие согласные в строчке:
В душе своей, как в бездне, погружен, -
строка максимально насыщена звонкими звуками. Наибольшую смысловую нагрузку несет слово "бездна". Оно связывает якобы внешнее хаотическое ночное начало и внутреннее человеческое подсознательное, родственность их и даже в глубине единство и полное отождествление.
И в чуждом, неразгаданном, ночном
Он узнает наследье родовое.
Две последние строчки акцентированы одновременно и на ритмическом и на звуковом уровнях. Они, безусловно, усиливают напряженность композиционного завершения, перекликаясь со строкой:
В душе своей, как в бездне, погружен…
Сравнение "как в бездне" усиливает это звучание.
Остаётся только согласиться с мнением специалистов: "Чрезвычайная концентрация звонких звуков на фоне сведенных к минимуму глухих достаточно резко акцентируют две последние строчки стихотворения. На ритмическом уровне эта пара строк выбивается из строфы, написанной пятистопным ямбом. Они образуют вокруг себя смысловое напряжение: человеку родственен хаос, он - прародитель, первооснова мира и человека, который жаждет соединения с родственным началом в гармоничное целое, но и страшится слиться с беспредельным".
Темная основа мироздания, истинное его лицо, ночь лишь открывает человеку возможность видеть, слышать, чувствовать высшую реальность. Ночь в поэтическом мире Тютчева - это выход в высшую субстанциональную реальность, и вместе с тем - совершенно реальная ночь и сама эта высшая субстанциональная реальность.
Рассмотрим еще одно стихотворение Ф.И. Тютчева:
Лениво дышит полдень мглистый,
Лениво катится река,
И в тверди пламенной и чистой
Лениво тают облака.
И всю природу, как туман,
Дремота жаркая объемлет,
И сам теперь великий Пан
Прежде всего, обращает на себя внимание бросающаяся в глаза внешняя "ленивость" поэтического мира стихотворения. Слово категории состояния "лениво" интенсивно подчеркнуто: употреблено трижды в первой строфе стихотворения. Вместе с тем даже само троекратное его повторение развертывает в воображении предельно динамичную, вовсе не "ленивую" картину. Сквозь внешнюю "ленивость" проявляется колоссальная внутренняя напряженность, ритмико-интонационная динамика.
Художественный мир стихотворения переполнен движениями и внутренне противоречив.Так, в первой строфе "лениво" встречается три раза, соотносится с грамматическими основами: "дышит полдень", "катится река", и "тают облака". А во второй эта часть речи употреблена только однажды - это наречие "покойно". Оно соотносится с предикативным центром "Пан дремлет". Здесь очень сильно противоречие: за Паном - шевелящийся хаос, наводящий панический ужас. В дремоте панического ужаса очевидна динамика космического масштаба.
С одной стороны, "Полдень мглистый" - это конкретная природа, это облака, река, туман, которые совершенно конкретно чувственны. С другой стороны, природа - это "пещера нимф" и дремлющий Пан. "Полдень мглистый" оборачивается "великим Паном", "полдень мглистый" и есть сам "великий Пан". Оборачиваемость эта сочетается с несводимостью целого ни на одно, ни на другое. Диалектическое единство существования "полдня мглистого" и "великого Пана" в несводимости к одному конкретному смыслу и представляет собой символическую реальность. "Полдень мглистый" сам по себе - это "противоречивый сгусток смыслов, очень мощно энергетически заряженный, где играют и оборачиваются друг другом хаос, темная и истинная основа мироздания, и покой, покрывающий этот страшный кишащий хаос, и делающий последний благовидным. Как и дремлющий Пан в своей основе невозможное соединение, но, тем не менее, осуществленное в поэтическом тексте, сгусток противоречий, накапливающий вокруг себя массу смыслов".
В последних двух строчках читаем:
И сам теперь великий Пан
В пещере нимф покойно дремлет.
Именно здесь сконцентрирован смысловой центр стихотворения: противоречивое единство невероятной динамики хаоса и покоя, одно в другом - динамика в покое, и покой в движении мироздания.
Выделенность "полдня мглистого" и "великого Пана" подтверждается и на ритмическом уровне. Во всем стихотворении эти строки выбиваются из общего ритмического строя: "Лениво дышит полдень мглистый" и "И сам теперь великий Пан/ В пещере нимф покойно дремлет". Эти строки являются единственными полноударными.
"Полдень мглистый" предельно акцентирован на звуковом уровне: концентрация звонких и сонорных звуков, их в первой строфе больше, чем во второй. Во второй же строфе единственная строка, где глухие преобладают над звонкими - это: "И сам теперь великий Пан". Звуковаявыделенность "великого Пана" усиливается, так как следует за строкой: "Дремота жаркая объемлет", -которая максимально насыщена звонкими согласными.
Оборачивающиеся друг другом "Полдень мглистый" и "великий Пан" как напряженное поле смыслопорождения обнаруживают свою причастность и внутреннюю связь с центральным тютчевским символом - символической реальностью ночи. Хаос как истинное лицо мироздания открывается человеку в полноте своей силы только ночью. Кишащий и бушующий разлад между ночью и днем, хаосом и космосом, миром и человеком поэт чрезвычайно остро ощущает, он чувствует в космических масштабов страх человека, утратившего первоначальную гармонию, первоначальное единство с тем миром, который теперь ему кажется враждебным и угрожающим. И поэт может об этом лишь писать, создавая смыслопорождающую реальность связей разъединенных частей мира: они оказываются в общении друг c другом в художественной реальности поэтического произведения. "Своим творчеством поэт решает проблему трагической дисгармонии - он может восстанавливать утраченную гармонию, или, по крайней мере, прояснять дисгармонию в свете гармонической мысли и идеала",- подчёркивает В.Н.Касаткина.
Итак, ночь в стихотворениях Тютчева восходит к античной греческой традиции. Она дочь Хаоса, породившая День и Эфир. По отношению ко дню она материя первичная, источник всего сущего, реальность первоначального единства противоположных начал: света и тьмы, неба и земли, "видимого" и "невидимого", материального и нематериального. Ночь предстает в лирике Тютчева в индивидуально - неповторимом стилевом преломлении.
