Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Мастер-класс "Лебедь"

Закариева Элиза Эдгаровна, 5 лет МБДОУ Детский сад комбинированного вида №9 "Чебурашка" г.Дюртюли Республика Башкортостан
Руководитель: Хасанова Айгуль Фанилевна, воспитатель МБДОУ Детский сад комбинированного вида №9 "ЧЕбурашка" г. Дюртюли Республика Башкортостан

Описание: Данные работы предназначены для детей старшего дошкольного возраста, педагогов родителей.
Назначение: Данные работы могут быть темой для аппликации и лепки после ознакомления с перелетными птицами нашего края или прочтения таких сказок, как «Гадкий утёнок», «Дикие лебеди и Элиза», «Гуси-лебеди», «Сказка о царе Салтане».

Цель: Развитие творческих способностей.
Задачи:
- развивать мелкую моторику рук, интерес к ручному труду;
- воспитывать аккуратность, усидчивость,
- способствовать развитию эстетического вкуса, прививать любовь к природе.

Есть птица красивая очень на свете,
Название - лебедь имеет она,
Не встретить прекрасней её на планете,
Она из чудесного будто бы сна,
И вид лебедей – как отрада для глаз,
Когда по воде они ровно плывут,
Спокойный, приятный их снежный окрас
Собой украшают и реку, и пруд.

Степенные, яркие, нежные птицы,
в почёте огромном они у людей,
Едва только лебедь на воду садится,
Все взгляд на него переводят скорей.

Лебеди живут около воды, как гуси и утки. Эти птицы питаются водными растениями, для этого у них есть длинная гибкая шея. С её помощью они достают растения со дна водоёмов. Птицы исключительной красоты и крупные. У них большие и сильные крылья. Лапки у них коротенькие, поэтому на суше они выглядят неуклюжими, зато в воздухе они могут находиться достаточно долго и перелетают на тысячи километров. У них развита летательная мускулатура, а также они хорошо плавают.Лебеди воспитывают птенцов вдвоём, живут они парами. Пары птиц живут вместе всю жизнь. Эти птицы олицетворяют дружбу и верность.
Для поделки из природного материала понадобится:
сосновая шишка
пластилин
гуашь белого цвета
непроливайка
кисточка

слепить небольшой шар для поддержки

скатать колбаску для шеи, прикрепить,сделать глаза и клюв

с помощью белой гуаши закрасить шишку

оформить озеро на блюдце

или на подносе для коллективной работы

Объемная аппликация из бумаги с пошаговыми фото "Лебедь"

Необходимый материал:
- принтерная бумага
- ножницы
- клей
- фломастеры

шаблон

необходимое количество бумаги скрепить степлером,обвести шаблон и вырезать

на голубом фоне делаем волны из оборванных полосок трех цветов

приклеиваем нашего лебедя и рисуем глаз и клюв фломастером

из белой бумаги готовим небольшие полоски

из них формируем "петельки" и приклеиваем на лебедя, образуя оперение

Г.Х.Андерсен. The Ugly Duckling - сказка на английском с переводом.

It was so beautiful out on the country, it was summer- the wheat fields were golden, the oats were green, and down among the green meadows the hay was stacked. There the stork minced about on his red legs, clacking away in Egyptian, which was the language his mother had taught him. Round about the field and meadow lands rose vast forests, in which deep lakes lay hidden. Yes, it was indeed lovely out there in the country.

In the midst of the sunshine there stood an old manor house that had a deep moat around it. From the walls of the manor right down to the water"s edge great burdock leaves grew, and there were some so tall that little children could stand upright beneath the biggest of them. In this wilderness of leaves, which was as dense as the forests itself, a duck sat on her nest, hatching her ducklings. She was becoming somewhat weary, because sitting is such a dull business and scarcely anyone came to see her. The other ducks would much rather swim in the moat than waddle out and squat under the burdock leaf to gossip with her.

But at last the eggshells began to crack, one after another. "Peep, peep!" said the little things, as they came to life and poked out their heads.

"Quack, quack!" said the duck, and quick as quick can be they all waddled out to have a look at the green world under the leaves. Their mother let them look as much as they pleased, because green is good for the eyes.

"How wide the world is," said all the young ducks, for they certainly had much more room now than they had when they were in their eggshells.

"Do you think this is the whole world?" their mother asked. "Why it extends on and on, clear across to the other side of the garden and right on into the parson"s field, though that is further than I have ever been. I do hope you are all hatched," she said as she got up. "No, not quite all. The biggest egg still lies here. How much longer is this going to take? I am really rather tired of it all," she said, but she settled back on her nest.

"Well, how goes it?" asked an old duck who came to pay her a call.

"It takes a long time with that one egg," said the duck on the nest. "It won"t crack, but look at the others. They are the cutest little ducklings I"ve ever seen. They look exactly like their father, the wretch! He hasn"t come to see me at all."

"Let"s have a look at the egg that won"t crack," the old duck said. "It"s a turkey egg, and you can take my word for it. I was fooled like that once myself. What trouble and care I had with those turkey children, for I may as well tell you, they are afraid of the water. I simply could not get them into it. I quacked and snapped at them, but it wasn"t a bit of use. Let me see the egg. Certainly, it"s a turkey egg. Let it lie, and go teach your other children to swim."

"Oh, I"ll sit a little longer. I"ve been at it so long already that I may as well sit here half the summer."

"Suit yourself," said the old duck, and away she waddled.

At last the big egg did crack. "Peep," said the young one, and out he tumbled, but he was so big and ugly.

The duck took a look at him. "That"s a frightfully big duckling," she said. "He doesn"t look the least like the others. Can he really be a turkey baby? Well, well! I"ll soon find out. Into the water he shall go, even if I have to shove him in myself."

Next day the weather was perfectly splendid, and the sun shone down on all the green burdock leaves. The mother duck led her whole family down to the moat. Splash! she took to the water. "Quack, quack," said she, and one duckling after another plunged in. The water went over their heads, but they came up in a flash, and floated to perfection. Their legs worked automatically, and they were all there in the water. Even the big, ugly gray one was swimming along.

"Why, that"s no turkey," she said. "See how nicely he uses his legs, and how straight he holds himself. He"s my very own son after all, and quite good-looking if you look at him properly. Quack, quack come with me. I"ll lead you out into the world and introduce you to the duck yard. But keep close to me so that you won"t get stepped on, and watch out for the cat!"

Thus they sallied into the duck yard, where all was in an uproar because two families were fighting over the head of an eel. But the cat got it, after all.

"You see, that"s the way of the world." The mother duck licked her bill because she wanted the eel"s head for herself. "Stir your legs. Bustle about, and mind that you bend your necks to that old duck over there. She"s the noblest of us all, and has Spanish blood in her. That"s why she"s so fat. See that red rag around her leg? That"s a wonderful thing, and the highest distinction a duck can get. It shows that they don"t want to lose her, and that she"s to have special attention from man and beast. Shake yourselves! Don"t turn your toes in. A well-bred duckling turns his toes way out, just as his father and mother do-this way. So then! Now duck your necks and say quack!"

They did as she told them, but the other ducks around them looked on and said right out loud, "See here! Must we have this brood too, just as if there weren"t enough of us already? And-fie! what an ugly-looking fellow that duckling is! We won"t stand for him." One duck charged up and bit his neck.

"Let him alone," his mother said. "He isn"t doing any harm."

"Possibly not," said the duck who bit him, "but he"s too big and strange, and therefore he needs a good whacking."

"What nice-looking children you have, Mother," said the old duck with the rag around her leg. "They are all pretty except that one. He didn"t come out so well. It"s a pity you can"t hatch him again."

"That can"t be managed, your ladyship," said the mother. "He isn"t so handsome, but he"s as good as can be, and he swims just as well as the rest, or, I should say, even a little better than they do. I hope his looks will improve with age, and after a while he won"t seem so big. He took too long in the egg, and that"s why his figure isn"t all that it should be." She pinched his neck and preened his feathers. "Moreover, he"s a drake, so it won"t matter so much. I think he will be quite strong, and I"m sure he will amount to something."

"The other ducklings are pretty enough," said the old duck. "Now make yourselves right at home, and if you find an eel"s head you may bring it to me."

So they felt quite at home. But the poor duckling who had been the last one out of his egg, and who looked so ugly, was pecked and pushed about and made fun of by the ducks, and the chickens as well. "He"s too big," said they all. The turkey gobbler, who thought himself an emperor because he was born wearing spurs, puffed up like a ship under full sail and bore down upon him, gobbling and gobbling until he was red in the face. The poor duckling did not know where he dared stand or where he dared walk. He was so sad because he was so desperately ugly, and because he was the laughing stock of the whole barnyard.

So it went on the first day, and after that things went from bad to worse. The poor duckling was chased and buffeted about by everyone. Even his own brothers and sisters abused him. "Oh," they would always say, "how we wish the cat would catch you, you ugly thing." And his mother said, "How I do wish you were miles away." The ducks nipped him, and the hens pecked him, and the girl who fed them kicked him with her foot.

So he ran away; and he flew over the fence. The little birds in the bushes darted up in a fright. "That"s because I"m so ugly," he thought, and closed his eyes, but he ran on just the same until he reached the great marsh where the wild ducks lived. There he lay all night long, weary and disheartened.

When morning came, the wild ducks flew up to have a look at their new companion. "What sort of creature are you?" they asked, as the duckling turned in all directions, bowing his best to them all. "You are terribly ugly," they told him, "but that"s nothing to us so long as you don"t marry into our family."

Poor duckling! Marriage certainly had never entered his mind. All he wanted was for them to let him lie among the reeds and drink a little water from the marsh.

There he stayed for two whole days. Then he met two wild geese, or rather wild ganders-for they were males. They had not been out of the shell very long, and that"s what made them so sure of themselves.

"Say there, comrade," they said, "you"re so ugly that we have taken a fancy to you. Come with us and be a bird of passage. In another marsh near-by, there are some fetching wild geese, all nice young ladies who know how to quack. You are so ugly that you"ll completely turn their heads."

Bing! Bang! Shots rang in the air, and these two ganders fell dead among the reeds. The water was red with their blood. Bing! Bang! the shots rang, and as whole flocks of wild geese flew up from the reeds another volley crashed. A great hunt was in progress. The hunters lay under cover all around the marsh, and some even perched on branches of trees that overhung the reeds. Blue smoke rose like clouds from the shade of the trees, and drifted far out over the water.

The bird dogs came splash, splash! through the swamp, bending down the reeds and the rushes on every side. This gave the poor duckling such a fright that he twisted his head about to hide it under his wing. But at that very moment a fearfully big dog appeared right beside him. His tongue lolled out of his mouth and his wicked eyes glared horribly. He opened his wide jaws, flashed his sharp teeth, and - splash, splash - on he went without touching the duckling.

"Thank heavens," he sighed, "I"m so ugly that the dog won"t even bother to bite me."

He lay perfectly still, while the bullets splattered through the reeds as shot after shot was fired. It was late in the day before things became quiet again, and even then the poor duckling didn"t dare move. He waited several hours before he ventured to look about him, and then he scurried away from that marsh as fast as he could go. He ran across field and meadows. The wind was so strong that he had to struggle to keep his feet.

Late in the evening he came to a miserable little hovel, so ramshackle that it did not know which way to tumble, and that was the only reason it still stood. The wind struck the duckling so hard that the poor little fellow had to sit down on his tail to withstand it. The storm blew stronger and stronger, but the duckling noticed that one hinge had come loose and the door hung so crooked that he could squeeze through the crack into the room, and that"s just what he did.

Here lived an old woman with her cat and her hen. The cat, whom she called "Sonny," could arch his back, purr, and even make sparks, though for that you had to stroke his fur the wrong way. The hen had short little legs, so she was called "Chickey Shortleg." She laid good eggs, and the old woman loved her as if she had been her own child.

In the morning they were quick to notice the strange duckling. The cat began to purr, and the hen began to cluck.

"What on earth!" The old woman looked around, but she was short-sighted, and she mistook the duckling for a fat duck that had lost its way. "That was a good catch," she said. "Now I shall have duck eggs-unless it"s a drake. We must try it out." So the duckling was tried out for three weeks, but not one egg did he lay.

In this house the cat was master and the hen was mistress. They always said, "We and the world," for they thought themselves half of the world, and much the better half at that. The duckling thought that there might be more than one way of thinking, but the hen would not hear of it.

"Can you lay eggs?" she asked

"Then be so good as to hold your tongue."

The cat asked, "Can you arch your back, purr, or make sparks?"

"Then keep your opinion to yourself when sensible people are talking."

The duckling sat in a corner, feeling most despondent. Then he remembered the fresh air and the sunlight. Such a desire to go swimming on the water possessed him that he could not help telling the hen about it.

"What on earth has come over you?" the hen cried. "You haven"t a thing to do, and that"s why you get such silly notions. Lay us an egg, or learn to purr, and you"ll get over it."

"But it"s so refreshing to float on the water," said the duckling, "so refreshing to feel it rise over your head as you dive to the bottom."

"Yes, it must be a great pleasure!" said the hen. "I think you must have gone crazy. Ask the cat, who"s the wisest fellow I know, whether he likes to swim or dive down in the water. Of myself I say nothing. But ask the old woman, our mistress. There"s no one on earth wiser than she is. Do you imagine she wants to go swimming and feel the water rise over her head?"

"You don"t understand me," said the duckling.

"Well, if we don"t, who would? Surely you don"t think you are cleverer than the cat and the old woman-to say nothing of myself. Don"t be so conceited, child. Just thank your Maker for all the kindness we have shown you. Didn"t you get into this snug room, and fall in with people who can tell you what"s what? But you are such a numbskull that it"s no pleasure to have you around. Believe me, I tell you this for your own good. I say unpleasant truths, but that"s the only way you can know who are your friends. Be sure now that you lay some eggs. See to it that you learn to purr or to make sparks."

"I think I"d better go out into the wide world," said the duckling.

"Suit yourself," said the hen.

So off went the duckling. He swam on the water, and dived down in it, but still he was slighted by every living creature because of his ugliness.

Autumn came on. The leaves in the forest turned yellow and brown. The wind took them and whirled them about. The heavens looked cold as the low clouds hung heavy with snow and hail. Perched on the fence, the raven screamed, "Caw, caw!" and trembled with cold. It made one shiver to think of it. Pity the poor little duckling!

One evening, just as the sun was setting in splendor, a great flock of large, handsome birds appeared out of the reeds. The duckling had never seen birds so beautiful. They were dazzling white, with long graceful necks. They were swans. They uttered a very strange cry as they unfurled their magnificent wings to fly from this cold land, away to warmer countries and to open waters. They went up so high, so very high, that the ugly little duckling felt a strange uneasiness come over him as he watched them. He went around and round in the water, like a wheel. He craned his neck to follow their course, and gave a cry so shrill and strange that he frightened himself. Oh! He could not forget them-those splendid, happy birds. When he could no longer see them he dived to the very bottom. and when he came up again he was quite beside himself. He did not know what birds they were or whither they were bound, yet he loved them more than anything he had ever loved before. It was not that he envied them, for how could he ever dare dream of wanting their marvelous beauty for himself? He would have been grateful if only the ducks would have tolerated him-the poor ugly creature.

The winter grew cold - so bitterly cold that the duckling had to swim to and fro in the water to keep it from freezing over. But every night the hole in which he swam kept getting smaller and smaller. Then it froze so hard that the duckling had to paddle continuously to keep the crackling ice from closing in upon him. At last, too tired to move, he was frozen fast in the ice.

Early that morning a farmer came by, and when he saw how things were he went out on the pond, broke away the ice with his wooden shoe, and carried the duckling home to his wife. There the duckling revived, but when the children wished to play with him he thought they meant to hurt him. Terrified, he fluttered into the milk pail, splashing the whole room with milk. The woman shrieked and threw up her hands as he flew into the butter tub, and then in and out of the meal barrel. Imagine what he looked like now! The woman screamed and lashed out at him with the fire tongs. The children tumbled over each other as they tried to catch him, and they laughed and they shouted. Luckily the door was open, and the duckling escaped through it into the bushes, where he lay down, in the newly fallen snow, as if in a daze.

But it would be too sad to tell of all the hardships and wretchedness he had to endure during this cruel winter. When the warm sun shone once more, the duckling was still alive among the reeds of the marsh. The larks began to sing again. It was beautiful springtime.

Then, quite suddenly, he lifted his wings. They swept through the air much more strongly than before, and their powerful strokes carried him far. Before he quite knew what was happening, he found himself in a great garden where apple trees bloomed. The lilacs filled the air with sweet scent and hung in clusters from long, green branches that bent over a winding stream. Oh, but it was lovely here in the freshness of spring!

From the thicket before him came three lovely white swans. They ruffled their feathers and swam lightly in the stream. The duckling recognized these noble creatures, and a strange feeling of sadness came upon him.

"I shall fly near these royal birds, and they will peck me to bits because I, who am so very ugly, dare to go near them. But I don"t care. Better be killed by them than to be nipped by the ducks, pecked by the hens, kicked about by the hen-yard girl, or suffer such misery in winter."

So he flew into the water and swam toward the splendid swans. They saw him, and swept down upon him with their rustling feathers raised. "Kill me!" said the poor creature, and he bowed his head down over the water to wait for death. But what did he see there, mirrored in the clear stream? He beheld his own image, and it was no longer the reflection of a clumsy, dirty, gray bird, ugly and offensive. He himself was a swan! Being born in a duck yard does not matter, if only you are hatched from a swan"s egg.

He felt quite glad that he had come through so much trouble and misfortune, for now he had a fuller understanding of his own good fortune, and of beauty when he met with it. The great swans swam all around him and stroked him with their bills.

Several little children came into the garden to throw grain and bits of bread upon the water. The smallest child cried, "Here"s a new one," and the others rejoiced, "yes, a new one has come." They clapped their hands, danced around, and ran to bring their father and mother.

And they threw bread and cake upon the water, while they all agreed, "The new one is the most handsome of all. He"s so young and so good-looking." The old swans bowed in his honor.

Then he felt very bashful, and tucked his head under his wing. He did not know what this was all about. He felt so very happy, but he wasn"t at all proud, for a good heart never grows proud. He thought about how he had been persecuted and scorned, and now he heard them all call him the most beautiful of all beautiful birds. The lilacs dipped their clusters into the stream before him, and the sun shone so warm and so heartening. He rustled his feathers and held his slender neck high, as he cried out with full heart: "I never dreamed there could be so much happiness, when I was the ugly duckling."

Хорошо было за городом! Стояло лето, рожь уже пожелтела, овсы зеленели, сено было сметано в стога; по зеленому лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски — он выучился этому языку от матери. За полями и лугами шли большие леса с глубокими озерами в чаще. Да, хорошо было за городом! Прямо на солнышке лежала старая усадьба, окруженная глубокими канавами с водой; от самого строения вплоть до воды рос лопух, да такой большой, что маленькие ребятишки могли стоять под самыми крупными из его листьев во весь рост. В самой чаще лопуха было так же глухо и дико, как в густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей порядком надоело это сидение — ее мало навещали: другим уткам больше нравилось плавать по канавкам, чем сидеть в лопухе да крякать с нею. Наконец яичные скорлупки затрещали.

— Пи! Пи! — послышалось из них, яичные желтки ожили и повысунули из скорлупок носики.

— Живо! Живо! — закрякала утка, и утята заторопились, кое-как выкарабкались и начали озираться кругом, разглядывая зеленые листья лопуха; мать не мешала им — зеленый свет полезен для глаз.

— Как мир велик! — сказали утята.

Еще бы! Теперь у них было куда больше места, чем тогда, когда они лежали в яйцах.

— А вы думаете, что тут и весь мир? — сказала мать. — Нет! Он идет далеко-далеко, туда, за сад, в поле священника, но там я отроду не бывала!.. Ну, все, что ли, вы тут? — И она встала. — Ах, нет, не все! Самое большое яйцо целехонько! Да скоро ли этому будет конец! Право, мне уж надоело.

И она уселась опять.

— Ну, как дела? — заглянула к ней старая утка.

— Да вот еще одно яйцо остается! — сказала молодая утка. — Сижу, сижу, а все толку нет! Но посмотри-ка на других! Просто прелесть! Ужасно похожи на отца! А он-то, негодный, и не навестил меня ни разу!

— Постой-ка, я взгляну на яйцо! — сказала старая утка. — Может статься, это индюшечье яйцо! Меня тоже надули раз! Ну и маялась же я, как вывела индюшат! Они страсть как боятся воды; уж я и крякала, и звала, и толкала их в воду — не идут, да и конец! Дай мне взглянуть на яйцо! Ну, так и есть! Индюшечье! Брось-ка его да ступай, учи других плавать!

— Посижу уж еще! — сказала молодая утка. — Сидела столько, что можно посидеть и еще немножко.

— Как угодно! — сказала старая утка и ушла. Наконец затрещала скорлупка и самого большого яйца.

— Пи! Пи! — и оттуда вывалился огромный некрасивый птенец. Утка оглядела его.

— Ужасно велик! — сказала она. — И совсем не похож на остальных! Неужели это индюшонок? Ну да в воде-то он у меня побывает, хоть бы мне пришлось столкнуть его туда силой!

На другой день погода стояла чудесная, зеленый лопух весь был залит солнцем. Утка со всею своею семьей отправилась к канаве. Бултых! — и утка очутилась в воде.

— За мной! Живо! — позвала она утят, и те один за другим тоже бултыхнулись в воду.

Сначала вода покрыла их с головками, но затем они вынырнули и поплыли так, что любо. Лапки у них так и работали; некрасивый серый утенок не отставал от других.

— Какой же это индюшонок? — сказала утка. — Ишь как славно гребет лапками, как прямо держится! Нет, это мой собственный сын! Да он вовсе и не дурен, как посмотришь на него хорошенько! Ну, живо, живо, за мной! Я сейчас введу вас в общество: мы отправимся на птичий двор. Но держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на вас, да берегитесь кошек!

Скоро добрались и до птичьего двора. Батюшки! Что тут был за шум и гам! Две семьи дрались из-за одной угриной головки, и в конце концов она досталась кошке.

— Вот как идут дела на белом свете! — сказала утка и облизнула язычком клюв: ей тоже хотелось отведать угриной головки. — Ну, ну, шевелите лапками! — сказала она утятам. — Крякните и поклонитесь вон той старой утке! Она здесь знатнее всех! Она испанской породы и потому такая жирная. Видите, у нее на лапке красный лоскуток? Как красиво! Это знак высшего отличия, какого только может удостоиться утка. Люди дают этим понять, что не желают потерять ее; по этому лоскутку ее узнают и люди, и животные. Ну, живо! Да не держите лапки вместе! Благовоспитанный утенок должен держать лапки врозь и выворачивать их наружу, как папаша с мамашей! Вот так! Кланяйтесь теперь и крякайте!

Они так и сделали, но другие утки оглядывали их и громко говорили:

— Ну, вот еще целая орава! Точно нас мало было! А один-то какой безобразный! Его уж мы не потерпим!

И сейчас же одна утка подскочила и клюнула его в шею.

— Оставьте его! — сказала утка-мать. — Он вам ведь ничего не сделал!

— Положим, но он такой большой и странный! — отвечала забияка. — Ему и надо задать хорошенько!

— Славные у тебя детки! — сказала старая утка с красным лоскутком на лапке. — Все очень милы, кроме одного... Этот не удался! Хорошо бы его переделать!

— Никак нельзя, ваша милость! — ответила утка-мать. — Он некрасив, но у него доброе сердце, и плавает он не хуже, смею даже сказать, лучше других. Я думаю, что он вырастет, похорошеет или станет со временем поменьше. Он залежался в яйце, оттого и не совсем удался. — И она провела носиком по перышкам большого утенка. — Кроме того, он селезень, а ему красота не так нужна. Я думаю, что он возмужает и пробьет себе дорогу!

— Остальные утята очень-очень милы! — сказала старая утка. — Ну, будьте же как дома, а найдете угриную головку, можете принести ее мне.

Вот они и стали вести себя, как дома. Только бедного утенка, который вылупился позже всех и был такой безобразный, клевали, толкали и осыпали насмешками решительно все — и утки, и куры.

— Он больно велик! — говорили все, а индюк, который родился со шпорами на ногах и потому воображал себя императором, надулся и, словно корабль на всех парусах, подлетел к утенку, поглядел на него и пресердито залопотал; гребешок у него так весь и налился кровью. Бедный утенок просто не знал, что ему делать, как быть. И надо же ему было уродиться таким безобразным посмешищем для всего птичьего двора!

Так прошел первый день, затем пошло еще хуже. Все гнали бедняжку, даже братья и сестры сердито говорили ему: «Хоть бы кошка утащила тебя, несносного урода!» — а мать прибавляла: «Глаза бы мои тебя не видали!» Утки клевали его, куры щипали, а девушка, которая давала птицам корм, толкала ногою.

Не выдержал утенок, перебежал двор и — через изгородь! Маленькие птички испуганно вспорхнули из кустов.

«Они испугались меня — такой я безобразный!» — подумал утенок и пустился с закрытыми глазами дальше, пока не очутился в болоте, где жили дикие утки. Усталый и печальный он просидел тут всю ночь.

Утром утки вылетели из гнезд и увидали нового товарища.

— Ты кто такой? — спросили они, а утенок вертелся, раскланиваясь на все стороны, как умел.

— Ты пребезобразный! — сказали дикие утки. — Но нам до этого нет дела, только не вздумай породниться с нами!

Бедняжка! Где уж ему было и думать об этом! Лишь бы позволили ему посидеть тут в камышах да попить болотной водицы.

Два дня провел он в болоте, на третий явились два диких гусака. Они недавно вылупились из яиц и потому выступали с большим форсом.

— Слушай, дружище! — сказали они. — Ты такой урод, что, право, нравишься нам! Хочешь бродить с нами и быть вольной птицей? Недалеко отсюда, в другом болоте, живут премиленькие дикие гусыни-барышни. Они умеют говорить «рап, рап!» Ты такой урод, что — чего доброго — будешь иметь у них большой успех!

«Пиф! паф!» — раздалось вдруг над болотом, и оба гусака упали в камыши мертвыми: вода окрасилась кровью. «Пиф! паф!» — раздалось опять, и из камышей поднялась целая стая диких гусей. Пошла пальба. Охотники окружили болото со всех сторон; некоторые из них сидели в нависших над болотом ветвях деревьев. Голубой дым облаками окутывал деревья и стлался над водой. По болоту шлепали охотничьи собаки; камыш качался из стороны в сторону. Бедный утенок был ни жив ни мертв от страха и только хотел спрятать голову под крыло, как глядь — перед ним охотничья собака с высунутым языком и сверкающими злыми глазами. Она приблизила к утенку свою пасть, оскалила острые зубы и — шлеп, шлеп — побежала дальше.

— Слава Богу! — перевел дух утенок. — Слава Богу! Я так безобразен, что даже собаке не хочется укусить меня!

И он притаился в камышах; над головою его то и дело летали дробинки, раздавались выстрелы.

Пальба стихла только к вечеру, но утенок долго еще боялся пошевелиться. Прошло еще несколько часов, пока он осмелился встать, оглядеться и пуститься бежать дальше по полям и лугам. Дул такой сильный ветер, что утенок еле-еле мог двигаться.

К ночи он добежал до бедной избушки. Избушка так уже обветшала, что готова была упасть, да не знала, на какой бок, оттого и держалась. Ветер так и подхватывал утенка — приходилось упираться в землю хвостом!

Ветер, однако, все крепчал; что было делать утенку? К счастью, он заметил, что дверь избушки соскочила с одной петли и висит совсем криво: можно было свободно проскользнуть через эту щель в избушку. Так он и сделал.

В избушке жила старушка с котом и курицей. Кота она звала сыночком; он умел выгибать спинку, мурлыкать и даже испускать искры, если его гладили против шерсти. У курицы были маленькие, коротенькие ножки, ее и прозвали Коротконожкой; она прилежно несла яйца, и старушка любила ее, как дочку.

Утром пришельца заметили: кот начал мурлыкать, а курица клохтать.

— Что там? — спросила старушка, осмотрелась кругом и заметила утенка, но по слепоте своей приняла его за жирную утку, которая отбилась от дому.

— Вот так находка! — сказала старушка. — Теперь у меня будут утиные яйца, если только это не селезень. Ну да увидим, испытаем!

И утенка приняли на испытание, но прошло недели три, а яиц все не было. Господином в доме был кот, а госпожою курица, и оба всегда говорили: «Мы и свет!» Они считали самих себя половиной всего света, притом — лучшею его половиной. Утенку же казалось, что можно на этот счет быть и другого мнения. Курица, однако, этого не потерпела.

— Умеешь ты нести яйца? — спросила она утенка.

— Так и держи язык на привязи!

А кот спросил:

— Умеешь ты выгибать спинку, мурлыкать и испускать искры?

— Так и не суйся со своим мнением, когда говорят умные люди!

И утенок сидел в углу, нахохлившись. Вдруг вспомнились ему свежий воздух и солнышко, и ему страшно захотелось поплавать. Он не выдержал и сказал об этом курице.

— Да что с тобой?! — спросила она. — Бездельничаешь, вот тебе блажь в голову и лезет! Неси-ка яйца или мурлычь — дурь-то и пройдет!

— Ах, плавать по воде так приятно! — сказал утенок. — А что за наслаждение нырять в самую глубь с головой!

— Хорошо наслаждение! — сказала курица. — Ты совсем рехнулся! Спроси у кота — он умнее всех, кого я знаю, — нравится ли ему плавать или нырять! О себе самой я уж не говорю! Спроси, наконец, у нашей старушки госпожи: умнее ее нет никого в свете! По-твоему, и ей хочется плавать или нырять с головой?

— Вы меня не понимаете! — сказал утенок.

— Если уж мы не понимаем, так кто тебя и поймет! Что ж, ты хочешь быть умнее кота и госпожи, не говоря уже обо мне? Не дури, а благодари-ка лучше Создателя за все, что для тебя сделали! Тебя приютили, пригрели, тебя окружает такое общество, в котором ты можешь чему-нибудь научиться, но ты — пустая голова, и говорить-то с тобой не стоит! Уж поверь мне! Я желаю тебе добра, потому и браню тебя: по этому всегда узнаются истинные друзья! Старайся же нести яйца или выучись мурлыкать да пускать искры!

— Я думаю, мне лучше уйти отсюда куда глаза глядят! — сказал утенок.

— И с Богом! — отвечала курица.

И утенок ушел, плавал и нырял с головой, но все животные по-прежнему презирали его за безобразие.

Настала осень; листья на деревьях пожелтели и побурели; ветер подхватывал и кружил их по воздуху; наверху, в небе, стало так холодно, что тяжелые облака сеяли градом и снегом, а на изгороди сидел ворон и каркал от холода во все горло. Брр! Замерзнешь при одной мысли о таком холоде! Плохо приходилось бедному утенку.

Раз вечером, когда солнышко еще так славно сияло на небе, из-за кустов поднялась целая стая чудных больших птиц; утенок сроду не видал таких красавцев: все они были белы как снег, с длинными, гибкими шеями! То были лебеди. Они испустили какой-то странный крик, взмахнули великолепными большими крыльями и полетели с холодных лугов в теплые края, за синее море. Они поднялись высоко-высоко, а бедного утенка охватило какое-то странное волнение. Он завертелся в воде, как волчок, вытянул шею и тоже испустил такой громкий и странный крик, что и сам испугался. Чудные птицы не шли у него из головы, и, когда они окончательно скрылись из виду, он нырнул на самое дно, вынырнул опять и был словно вне себя. Утенок не знал, как зовут этих птиц, куда они летели, но полюбил их, как не любил до сих пор никого. Он не завидовал их красоте: ему и в голову не могло прийти пожелать походить на них; он рад бы был и тому, чтоб хоть утки-то его от себя не отталкивали. Бедный безобразный утенок!

А зима стояла холодная-прехолодная. Утенку приходилось плавать по воде без отдыха, чтобы не дать ей замерзнуть совсем, но с каждою ночью свободное ото льда пространство становилось все меньше и меньше. Морозило так, что ледяная кора трещала. Утенок без устали работал лапками, но под конец обессилел, приостановился и весь обмерз.

Рано утром мимо проходил крестьянин, увидал примерзшего утенка, разбил лед своим деревянным башмаком и принес птицу домой к жене. Утенка отогрели.

Но вот дети вздумали поиграть с ним, а он вообразил, что они хотят обидеть его, и шарахнулся со страха прямо в подойник с молоком — молоко все расплескалось. Женщина вскрикнула и всплеснула руками; утенок между тем влетел в кадку с маслом, а оттуда — в бочонок с мукой. Батюшки, на что он был похож! Женщина вопила и гонялась за ним с угольными щипцами, дети бегали, сшибая друг друга с ног, хохотали и визжали. Хорошо, что дверь стояла отворенной: утенок выбежал, кинулся в кусты прямо на свежевыпавший снег и долго-долго лежал там почти без чувств.

Было бы чересчур печально описывать все злоключения утенка во время суровой зимы. Когда же солнышко опять пригрело землю своими теплыми лучами, он лежал в болоте, в камышах. Запели жаворонки, пришла весна-красна.

Утенок взмахнул крыльями и полетел; теперь крылья его шумели и были куда крепче прежнего. Не успел он опомниться, как уже очутился в большом саду. Яблони стояли все в цвету, душистая сирень склоняла свои длинные зеленые ветви над извилистым каналом.

Ах, как тут было хорошо, как пахло весною! Вдруг из чащи тростника выплыли три чудных белых лебедя. Они плыли так легко и плавно, точно скользили по воде. Утенок узнал красивых птиц, и его охватила какая-то странная грусть.

«Полечу-ка я к этим царственным птицам; они, наверное, убьют меня за мою дерзость, за то, что я, такой безобразный, осмелился приблизиться к ним, но пусть! Лучше быть убитым ими, чем сносить щипки уток и кур, толчки птичницы да терпеть холод и голод зимою!»

И он слетел в воду и поплыл навстречу красавцам лебедям, которые, завидя его, тоже устремились к нему.

— Убейте меня! — сказал бедняжка и опустил голову, ожидая смерти, но что же увидал он в чистой, как зеркало, воде? Свое собственное отражение, но он был уже не безобразною темно-серою птицей, а — лебедем!

Не беда появиться на свет в утином гнезде, если вылупился из лебединого яйца!

Теперь он был рад, что перенес столько горя и бедствий: он лучше мог теперь оценить свое счастье и все окружавшее его великолепие. Большие лебеди плавали вокруг него и ласкали его, гладя клювами по перышкам.

В сад прибежали маленькие дети; они стали бросать лебедям хлебные крошки и зерна, а самый маленький из них закричал:

— Новый, новый!

И все остальные подхватили:

— Да, новый, новый! — хлопали в ладоши и приплясывали от радости; потом побежали за отцом с матерью, и опять бросали в воду крошки хлеба и пирожного.

Все говорили, что новый красивее всех. Такой молоденький, прелестный!

И старые лебеди склонили перед ним головы.

А он совсем смутился и спрятал голову под крыло, сам не зная зачем. Он был чересчур счастлив, но нисколько не гордился: доброе сердце не знает гордости, помня то время, когда все его презирали и гнали. А теперь все говорят, что он прекраснейший между прекрасными птицами! Сирень склоняла к нему в воду свои душистые ветви; солнышко светило так славно... И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик:

— Нет, о таком счастье я и не мечтал, когда был еще безобразным утенком!

• Исполнитель: Олег Мартьянов
• Гадкий утенок
• Тип: mp3
• Размер: 25,9 МБ
• Продолжительность: 00:28:21
• Скачать сказку бесплатно
• Слушать сказку online

Читать сказку

Хорошо было за городом! Стояло лето. На полях уже золотилась рожь, овес зеленел, сено было смётано в стога; по зеленому лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски – этому языку он выучился у своей матери. За полями и лугами темнел большой лес, а в лесу прятались глубокие синие озера. Да, хорошо было за городом! Солнце освещало старую усадьбу, окруженную глубокими канавами с водой. Вся земля – от стен дома до самой воды – заросла лопухом, да таким высоким, что маленькие дети могли стоять под самыми крупными его листьями во весь рост.

В чаще лопуха было так же глухо и дико, как в густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей это занятие порядком надоело. К тому же ее редко навещали, – другим уткам больше нравилось плавать по канавкам, чем сидеть в лопухе да крякать вместе с нею.

Наконец яичные скорлупки затрещали.

Утята зашевелились, застучали клювами и высунули головки.

– Пип, пип! – сказали они.

– Кряк, кряк! – ответила утка. – Поторапливайтесь!

Утята выкарабкались кое-как из скорлупы и стали озираться кругом, разглядывая зеленые листья лопуха. Мать не мешала им – зеленый цвет полезен для глаз.

– Ах, как велик мир! – сказали утята. Еще бы! Теперь им было куда просторнее, чем в скорлупе.

– Уж не думаете ли вы, что тут и весь мир? – сказала мать. – Какое там! Он тянется далеко-далеко, туда, за сад, за поле... Но, по правде говоря, там я отроду не бывала!.. Ну что, все уже выбрались? – Иона поднялась на ноги. – Ах нет, еще не все... Самое большое яйцо целехонько! Да когда же этому будет конец! Я скоро совсем потеряю терпение.

И она уселась опять.

– Ну, как дела? – спросила старая утка, просунув голову в чащу лопуха.

– Да вот, с одним яйцом никак не могу справиться, – сказала молодая утка. – Сижу, сижу, а оно всё не лопается. Зато посмотри на тех малюток, что уже вылупились. Просто прелесть! Все, как один, – в отца! А он-то, негодный, даже не навестил меня ни разу!

– Постой, покажи-ка мне сперва то яйцо, которое не лопается, – сказала старая утка. – Уж не индюшечье ли оно, чего доброго? Ну да, конечно!.. Вот точно так же и меня однажды провели. А сколько хлопот было у меня потом с этими индюшатами! Ты не поверишь: они до того боятся воды, что их и не загонишь в канаву. Уж я и шипела, и крякала, и просто толкала их в воду, – не идут, да и только. Дай-ка я еще раз взгляну. Ну, так и есть! Индюшечье! Брось-ка его да ступай учи своих деток плавать!

– Нет, я, пожалуй, посижу, – сказала молодая утка. – Уж столько терпела, что можно еще немного потерпеть.

– Ну и сиди! – сказала старая утка и ушла. И вот наконец большое яйцо треснуло.

– Пип! Пип! – пропищал птенец и вывалился из скорлупы.

Но какой же он был большой и гадкий! Утка оглядела его со всех сторон и всплеснула крыльями.

– Ужасный урод! – сказала она. – И совсем не похож на других! Уж не индюшонок ли это в самом деле? Ну, да в воде-то он у меня побывает, хоть бы мне пришлось столкнуть его туда силой!

На другой день погода стояла чудесная, зеленый лопух был залит солнцем.

Утка со всей своей семьей отправилась к канаве. Бултых! – и она очутилась в воде.

– Кряк-кряк! За мной! Живо! – позвала она, и утята один за другим тоже бултыхнулись в воду.

Сначала вода покрыла их с головой, но они сейчас же вынырнули и отлично поплыли вперед. Лапки у них так и заработали, так и заработали. Даже гадкий серый утёнок не отставал от других.

– Какой же это индюшонок? – сказала утка. – Вон как славно гребет лапками! И как прямо держится! Нет, это мой собственный сын. Да он вовсе не так дурен, если хорошенько присмотреться к нему. Ну, .живо, живо за мной! Я сейчас введу вас в общество – мы отправимся на птичий двор. Только держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на вас, да берегитесь кошек!

Скоро утка со всем своим выводком добралась до птичьего двора. Бог ты мой! Что тут был за шум! Два утиных семейства дрались из-за головки угря. И в конце концов эта головка досталась кошке.

– Вот так всегда и бывает в жизни! – сказала утка и облизнула язычком клюв – она и сама была не прочь отведать угриной головки. – Ну, ну, шевелите лапками! – скомандовала она, поворачиваясь к утятам. – Крякните и поклонитесь вон той старой утке! Она здесь знатнее всех. Она испанской породы и потому такая жирная. Видите, у нее на лапке красный лоскуток! До чего красиво! Это высшее отличие, какого только может удостоиться утка. Это значит, что ее не хотят потерять, – по этому лоскутку ее сразу узнают и люди и животные. Ну, живо! Да не держите лапки вместе! Благовоспитанный утенок должен выворачивать лапки наружу. Вот так! Смотрите. Теперь наклоните головки и скажите: ‹Кряк!›

Утята так и сделали.

Но другие утки оглядели их и громко заговорили:

– Ну вот, еще целая орава! Точно без них нас мало было! А один-то какой гадкий! Этого уж мы никак не потерпим!

И сейчас же одна утка подлетела и клюнула его в шею.

– Оставьте его! – сказала утка-мать. – Ведь он вам ничего не сделал!

– Положим, что так. Но какой-то он большой и несуразный! – прошипела злая утка. – Не мешает его немного проучить.

А знатная утка с красным лоскутком на лапке сказала:

– Славные у тебя детки! Все очень, очень милы, кроме одного, пожалуй... Бедняга не удался! Хорошо бы его переделать.

– Это никак невозможно, ваша милость! – ответила утка-мать. – Он некрасив – это правда, но у него доброе сердце. А плавает он не хуже, смею даже сказать – лучше других. Я думаю, со временем он выровняется и станет поменьше. Он слишком долго пролежал в яйце и потому немного перерос. – И она разгладила клювом перышки на его спине. – Кроме того, он селезень, а селезню красота не так уж нужна. Я думаю, он вырастет сильным и пробьет себе дорогу в жизнь.

– Остальные утята очень, очень милы! – сказала знатная утка. – Ну, будьте как дома, а если найдете угриную головку, можете принести ее мне.

И вот утята стали вести себя как дома. Только бедному утенку, который вылупился позже других и был такой гадкий, никто не давал проходу. Его клевали, толкали и дразнили не только утки, но даже куры.

– Слишком велик! – говорили они.

А индийский петух, который родился со шпорами на ногах и потому воображал себя чуть не императором, надулся и, словно корабль на всех парусах, подлетел прямо к утенку, поглядел на него и сердито залопотал; гребешок у него так и налился кровью. Бедный утенок просто не знал, что ему делать, куда деваться. И надо же было ему уродиться таким гадким, что весь птичий двор смеется над ним!

Так прошел первый день, а потом стало еще хуже. Все гнали бедного утенка, даже братья и сестры сердито говорили ему: ‹Хоть бы кошка утащила тебя, несносный урод!› А мать прибавляла: ‹Глаза б мои на тебя не глядели!› Утки щипали его, куры клевали, а девушка, которая давала птицам корм, отталкивала его ногою.

Наконец утенок не выдержал. Он перебежал через двор и, распустив свои неуклюжие крылышки, кое-как перевалился через забор прямо в колючие кусты.

Маленькие птички, сидевшие на ветках, разом вспорхнули и разлетелись в разные стороны.

“Это оттого, что я такой гадкий”, – подумал утенок и, зажмурив глаза, бросился бежать, сам не зная куда. Он бежал до тех пор. пока не очутился в болоте, где жили дикие утки.

Тут он провел всю ночь. Бедный утенок устал, и ему было очень грустно.

Утром дикие утки проснулись в своих гнездах и увидали нового товарища.

– Это что за птица? – спросили они. Утенок вертелся и кланялся во все стороны, как умел.

– Ну и гадкий же ты! – сказали дикие утки. – Впрочем, нам до этого нет никакого дела, только бы ты не лез к нам в родню.

Бедняжка! Где уж ему было и думать об этом! Лишь бы ему позволили жить в камышах да пить болотную воду, – о большем он и не мечтал.

Так просидел он в болоте два дня. На третий день туда прилетели два диких гусака. Они совсем недавно научились летать и поэтому очень важничали.

– Слушай, дружище! – сказали они. – Ты такой чудной, что на тебя смотреть весело. Хочешь дружить с нами? Мы птицы вольные – куда хотим, туда и летим. Здесь поблизости есть еще болото, там живут премиленькие дикие гусыни-барышни. Они умеют говорить: “Рап! Рап!” Ты так забавен, что, чего доброго, будешь иметь у них большой успех.

Пиф! Паф! – раздалось вдруг над болотом, и оба гусака упали в камыши мертвыми, а вода покраснела от крови.

Пиф! Паф! – раздалось опять, и целая стая диких гусей поднялась над болотом. Выстрел гремел за выстрелом. Охотники окружили болото со всех сторон; некоторые из них забрались на деревья и вели стрельбу сверху. Голубой дым облаками окутывал вершины деревьев и стлался над водой. По болоту рыскали охотничьи собаки. Только и слышно было: шлёп-шлёп! И камыш раскачивался из стороны в сторону. Бедный утенок от страха был ни жив ни мертв. Он хотел было спрятать голову под крылышко, как вдруг прямо перед ним выросла охотничья собака с высунутым языком и сверкающими злыми глазами. Она посмотрела на утенка, оскалила острые зубы и – шлёп-шлёп! – побежала дальше.

“Кажется, пронесло, – подумал утенок и перевел дух. – Видно, я такой гадкий, что даже собаке противно съесть меня!”

И он притаился в камышах. А над головою его то и дело свистела дробь, раздавались выстрелы.

Пальба стихла только к вечеру, но утенок долго еще боялся пошевельнуться.

Прошло несколько часов. Наконец он осмелился встать, осторожно огляделся вокруг и пустился бежать дальше по полям и лугам.

Дул такой сильный встречный ветер, что утенок еле-еле передвигал лапками.

К ночи он добрался до маленькой убогой избушки. Избушка до того обветшала, что готова была упасть, да не знала, на какой бок, потому и держалась.

Ветер так и подхватывал утенка, – приходилось прижиматься к самой земле, чтобы не унесло.

К счастью, он заметил, что дверь избушки соскочила с одной петли и так перекосилась, что сквозь щель можно легко пробраться внутрь. И утенок пробрался.

В избушке жила старуха со своей курицей и котом. Кота она звала Сыночком; он умел выгибать спину, мурлыкать и даже сыпать искрами, но для этого надо было погладить его против шерсти. У курицы были маленькие коротенькие ножки, и потому ее так и прозвали Коротконожкой. Она прилежно несла яйца, и старушка любила ее, как дочку.

Утром утенка заметили. Кот начал мурлыкать, а курица кудахтать.

– Что там такое? – спросила старушка. Она поглядела кругом и увидела в углу утенка, но сослепу приняла его за жирную утку, которая отбилась от дому.

– Вот так находка! – сказала старушка. – Теперь у меня будут утиные яйца, если только это не селезень. И она решила оставить бездомную птицу у себя. Но прошло недели три, а яиц всё не было. Настоящим хозяином в доме был кот, а хозяйкой – курица. Оба они всегда говорили: ‹Мы и весь свет!› Они считали самих себя половиной всего света, и притом лучшей половиной. Утенку, правда, казалось, что на сей счет можно быть другого мнения. Но курица этого не допускала.

– Умеешь ты нести яйца? – спросила она утенка.

– Так и держи язык на привязи! А кот спросил:

– Умеешь ты выгибать спину, сыпать искрами и мурлыкать?

– Так и не суйся со своим мнением, когда говорят умные люди!

И утенок сидел в углу, нахохлившись.

Как-то раз дверь широко отворилась, и в комнату ворвались струя свежего воздуха и яркий солнечный луч. Утенка так сильно потянуло на волю, так захотелось ему поплавать, что он не мог удержаться и сказал об этом курице.

– Ну, что еще выдумал? – напустилась на него курица. – Бездельничаешь, вот тебе в голову и лезет всякая чепуха! Неси-ка яйца или мурлычь, дурь-то и пройдет!

– Ах, плавать так приятно! – сказал утенок. – Такое удовольствие нырнуть вниз головой в самую глубь!

– Вот так удовольствие! – сказала курица. – Ты совсем с ума сошел! Спроси у кота – он рассудительней всех, кого я знаю, – нравится ли ему плавать и нырять? О себе самой я уж не говорю. Спроси, наконец, у нашей госпожи старушки, умнее ее, уж наверное, никого нет на свете! Она тебе скажет, любит ли она нырять вниз головой в самую глубь!

– Вы меня не понимаете! – сказал утенок.

– Если уж мы не понимаем, так кто тебя и поймет! Ты, видно, хочешь быть умнее кота и нашей госпожи, не говоря уже обо мне! Не дури и будь благодарен за все, что для тебя сделали! Тебя приютили, пригрели, ты попал в такое общество, в котором можешь кое-чему научиться. Но ты пустая голова, и разговаривать с тобой не стоит. Уж поверь мне! Я желаю тебе добра, потому и браню тебя. Так всегда поступают истинные друзья. Старайся же нести яйца или научись мурлыкать да сыпать искрами!

– Я думаю, мне лучше уйти отсюда куда глаза глядят! – сказал утенок.

– Ну и ступай себе! – ответила курица.

И утенок ушел. Он жил на озере, плавал и нырял вниз головой, но все вокруг по-прежнему смеялись над ним и называли его гадким и безобразным.

А между тем настала осень. Листья на деревьях пожелтели и побурели. Они так и сыпались с ветвей, а ветер подхватывал их и кружил по воздуху. Стало очень холодно. Тяжелые тучи сеяли на землю то град, то снег. Даже ворон, сидя на изгороди, каркал от холода во все горло. Брр! Замерзнешь при одной мысли о такой стуже!

Плохо приходилось бедному утенку.

Раз под вечер, когда солнышко еще сияло на небе, из-за леса поднялась целая стая чудесных, больших птиц. Таких красивых птиц утенок никогда еще не видел – все белые как снег, с длинными гибкими шеями...

Это были лебеди.

Их крик был похож на звуки трубы. Они распростерли свои широкие, могучие крылья и полетели с холодных лугов в теплые края, за синие моря... Вот уж они поднялись высоко-высоко, а бедный утенок всё смотрел им вслед, и какая-то непонятная тревога охватила его. Он завертелся в воде, как волчок, вытянул шею и тоже закричал, да так громко и странно, что сам испугался. Он не мог оторвать глаз от этих прекрасных птиц, а когда они совсем скрылись из виду, он нырнул на самое дно, потом выплыл опять и все-таки долго еще не мог опомниться. Утенок не знал, как зовут этих птиц, не знал, куда они летят, но полюбил их. как не любил до сих пор никого на свете. Красоте их он не завидовал. Ему и в голову не приходило, что он может быть таким же красивым, как они.

Он был рад-радехонек, если бы хоть утки не отталкивали его от себя. Бедный гадкий утенок!

Зима настала холодная-прехолодная. Утенок должен был плавать по озеру без отдыха, чтобы не дать воде замерзнуть совсем, но с каждой ночью полынья, в которой он плавал, становилась все меньше и меньше. Мороз был такой, что даже лед потрескивал. Утенок без устали работал лапками. Под конец он совсем выбился из сил, растянулся и примерз ко льду.

Рано утром мимо проходил крестьянин. Он увидел примерзшего ко льду утенка, разбил лед своим деревянным башмаком и отнес полумертвую птицу домой к жене.

Утенка отогрели.

Дети задумали поиграть с ним, но утенку показалось, что они хотят обидеть его. Он шарахнулся от страха в угол и попал прямо в подойник с молоком. Молоко потекло по полу. Хозяйка вскрикнула и всплеснула руками, а утенок заметался по комнате, влетел в кадку с маслом, а оттуда в бочонок с мукой. Легко представить, на что он стал похож!

Хозяйка бранила утенка и гонялась за ним с угольными щипцами, дети бегали, сшибая друг друга с ног, хохотали и визжали. Хорошо, что дверь была открыта, – утенок выбежал, растопырив крылья, кинулся в кусты, прямо на свежевыпавший снег, и долго-долго лежал там почти без чувств.

Было бы слишком печально рассказывать про все беды и несчастья гадкого утенка в эту суровую зиму.

Наконец солнышко опять пригрело землю своими теплыми лучами. Зазвенели жаворонки в полях. Вернулась весна!

Утенок выбрался из камышей, где он прятался всю зиму, взмахнул крыльями и полетел. Крылья его теперь были куда крепче прежнего, они зашумели и подняли его над землей. Не успел он опомниться, как долетел уже до большого сада. Яблони стояли все в цвету, душистая сирень склоняла свои длинные зеленые ветви над извилистым каналом. Ах, как тут было хорошо, как пахло весною!

И вдруг из чащи тростника выплыли три чудных белых лебедя. Они плыли так легко и плавно, точно скользили по воде. Утенок узнал этих прекрасных птиц, и его охватила какая-то непонятная грусть.

‹Полечу к ним, к этим величавым птицам. Они, наверно, заклюют меня насмерть за то, что я, такой гадкий, осмелился приблизиться к ним. Но все равно! Лучше погибнуть от их ударов, чем сносить щипки уток и кур, пинки птичницы да терпеть холод и голод зимою!›

И он опустился на воду и поплыл навстречу прекрасным лебедям, а лебеди, завидев его, замахали крыльями и поплыли прямо к нему.

– Убейте меня! – сказал гадкий утенок и низко опустил голову.

И вдруг в чистой, как зеркало, воде он увидел свое собственное отражение. Он был уже не гадким темно-серым утенком, а красивым белым лебедем!

Теперь утенок был даже рад, что перенес столько горя и бед. Он много вытерпел и поэтому мог лучше оценить свое счастье. А большие лебеди плавали вокруг и гладили его своими клювами.

В это время в сад прибежали дети. Они стали бросать лебедям кусочки хлеба и зерно, а самый младший из них закричал:

– Новый прилетел! Новый прилетел! И все остальные подхватили:

– Да, новый, новый!

Дети хлопали в ладоши и плясали от радости. Потом они побежали за отцом с матерью и опять стали бросать в воду кусочки хлеба и пирожного.

И дети и взрослые говорили:

– Новый лебедь лучше всех! Он такой красивый и молодой!

И старые лебеди склонили перед ним головы. А он совсем смутился и спрятал голову под крыло, сам не зная зачем. Он вспоминал то время, когда все смеялись над ним и гнали его. Но всё это было позади. Теперь люди говорят, что он самый прекрасный среди прекрасных лебедей. Сирень склоняет к нему в воду душистые ветки, а солнышко ласкает своими теплыми лучами... И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик:

– Нет, о таком счастье я и не мечтал, когда был еще гадким утенком!