Авторское отношение к правительнице в произведении фелица. Мастерство Гавриила Державина в создании образа Екатерины II в оде Фелица. Возможно вам будет интересно

История русской литературы XVIII века Лебедева О. Б.

Одо-сатирический мирообраз в торжественной оде «Фелица»

В формальном отношении Державин в «Фелице» строжайше соблюдает канон ломоносовской торжественной оды: четырехстопный ямб, десятистишная строфа с рифмовкой аБаБВВгДДг. Но эта строгая форма торжественной оды в данном случае является необходимой сферой контрастности, на фоне которой отчетливее проступает абсолютная новизна содержательного и стилевого планов. Державин обратился к Екатерине II не прямо, а косвенно – через ее литературную личность, воспользовавшись для оды сюжетом сказки, которую Екатерина написала для своего маленького внука Александра. Действующие лица аллегорической «Сказки о царевиче Хлоре» – дочь киргиз-кайсацкого хана Фелица (от латинского felix – счастливый) и молодой царевич Хлор заняты поиском розы без шипов (аллегория добродетели), которую они и обретают, после многих препятствий и преодоления искушений, на вершине высокой горы, символизирующей духовное самосовершенствование.

Это опосредованное обращение к императрице через ее художественный текст дало Державину возможность избежать протокольно-одического, возвышенного тона обращения к высочайшей особе. Подхватив сюжет сказки Екатерины и слегка усугубив восточный колорит, свойственный этому сюжету, Державин написал свою оду от имени «некоторого татарского мурзы», обыграв предание о происхождении своего рода от татарского мурзы Багрима. В первой публикации ода «Фелица» называлась так: «Ода к премудрой киргиз-кайсацкой царевне Фелице, писанная некоторым татарским мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге. Переведена с арабского языка».

Уже в названии оды личности автора уделено ничуть не меньше внимания, чем личности адресата. И в самом тексте оды отчетливо прорисованы два плана: план автора и план героя, связанные между собою сюжетным мотивом поиска «розы без шипов» – добродетели, который Державин почерпнул из «Сказки о царевиче Хлоре». «Слабый», «развратный», «раб прихотей» мурза, от имени которого написана ода, обращается к добродетельной «богоподобной царевне» с просьбой о помощи в поисках «розы без шипов» – и это естественно задает в тексте оды две интонации: апологию в адрес Фелицы и обличение в адрес мурзы. Таким образом, торжественная ода Державина соединяет в себе этические установки старших жанров – сатиры и оды, некогда абсолютно контрастных и изолированных, а в «Фелице» соединившихся в единую картину мира. Само по себе это соединение буквально взрывает изнутри каноны устоявшегося ораторского жанра оды и классицистические представления о жанровой иерархии поэзии и чистоте жанра. Но те операции, которые Державин проделывает с эстетическими установками сатиры и оды, еще более смелы и радикальны.

Естественно было бы ожидать, что апологетический образ добродетели и обличаемый образ порока, совмещенные в едином одо-сатирическом жанре, будут последовательно выдержаны в традиционно свойственной им типологии художественной образности: абстрактно-понятийному воплощению добродетели должен был бы противостоять бытовой образ порока. Однако этого не происходит в «Фелице» Державина, и оба образа с точки зрения эстетической являют собой одинаковый синтез идеологизирующих и бытописательных мотивов. Но если бытовой образ порока в принципе мог быть подвержен некоторой идеологизации в своем обобщенном, понятийном изводе, то бытового образа добродетели, да еще и венценосной, русская литература до Державина принципиально не допускала. В оде «Фелица» современников, привыкших к абстрактно-понятийным конструкциям одических обликов идеального монарха, потрясла именно бытовая конкретность и достоверность облика Екатерины II в ее повседневных занятиях и привычках, перечисляя которые Державин удачно использовал мотив распорядка дня, восходящий к сатире II Кантемира «Филарет и «Евгений»:

Мурзам твоим не подражая,

Почасту ходишь ты пешком,

И пища самая простая

Бывает за твоим столом;

Не дорожа твоим покоем,

Читаешь, пишешь пред налоем

И всем из твоего пера

Блаженство смертным проливаешь:

Подобно в карты не играешь,

Как я, от утра до утра (41).

И точно так же, как бытописательная картинка не до конца выдержана в одной типологии художественной образности («блаженство смертных», вклинивающееся в ряд конкретно-бытовых деталей, хотя Державин и здесь тоже точен, имея в виду знаменитый законодательный акт Екатерины: «Наказ Комиссии о сочинении проекта нового уложения»), идеологизированный образ добродетели тоже оказывается разрежен конкретно-вещной метафорой:

Тебе единой лишь пристойно.

Царевна! свет из тьмы творить;

Деля Хаос на сферы стройно,

Союзом целость их крепить;

Из разногласия – согласье

И из страстей свирепых счастье

Ты можешь только созидать.

Так кормщик, через понт плывущий,

Ловя под парус ветр ревущий,

Умеет судном управлять (43).

В этой строфе нет ни одной словесной темы, которая генетически не восходила бы к поэтике торжественной оды Ломоносова: свет и тьма, хаос и стройные сферы, союз и целость, страсти и счастье, понт и плаванье – все это знакомый читателю XVIII в. набор абстрактных понятий, формирующих идеологический образ мудрой власти в торжественной оде. Но вот «кормщик, через понт плывущий», умело управляющий судном, при всем аллегорическом смысле этого образа-символа государственной мудрости, несравненно более пластичен и конкретен, чем «Как в понт пловца способный ветр» или «Летит корма меж водных недр» в оде Ломоносова 1747 г.

Индивидуализированному и конкретному персональному облику добродетели противостоит в оде «Фелица» обобщенный собирательный образ порока, но противостоит только этически: как эстетическая сущность, образ порока абсолютно тождествен образу добродетели, поскольку он является таким же синтезом одической и сатирической типологии образности, развернутым в том же самом сюжетном мотиве распорядка дня:

А я, проспавши до полудни,

Курю табак и кофе пью;

Преобращая в праздник будни,

Кружу в химерах мысль мою:

То плен от персов похищаю,

То стрелы к туркам обращаю;

То, возмечтав, что я султан,

Вселенну устрашаю взглядом;

То вдруг, прельщался нарядом,

Скачу к портному по кафтан (41).

Таков, Фелица, я развратен!

Но на меня весь свет похож.

Кто сколько мудростью ни знатен,

Но всякий человек есть ложь.

Не ходим света мы путями,

Бежим разврата за мечтами,

Между лентяем и брюзгой,

Между тщеславьем и пороком

Нашел кто разве ненароком

Путь добродетели прямой (43).

Единственное, в чем заключается эстетическая разница образов Фелицы-добродетели и мурзы-порока – это их соотнесенность с конкретными личностями державинских современников. В этом смысле Фелица-Екатерина является, по авторскому намерению, точным портретом, а мурза – маска автора оды, лирический субъект текста – собирательным, но конкретным до такой степени образом, что до сих пор его конкретность вводит исследователей творчества Державина в соблазн усмотреть в чертах этой маски сходство с лицом самого поэта, хотя сам Державин оставил недвусмысленные и точные указания на то, что прототипами для этого собирательного образа вельможи-царедворца ему послужили Потемкин, А. Орлов, П. И. Панин, С. К. Нарышкин с их характерными свойствами и бытовыми пристрастиями – «прихотливым нравом», «охотой до скачки лошадей», «упражнениями в нарядах», страстью ко «всякому молодечеству русскому» (кулачному бою, псовой охоте, роговой музыке). Создавая образ мурзы, Державин имел в виду и «вообще старинные обычаи и забавы русские» (308).

Думается, в интерпретации лирического субъекта оды «Фелица» – образа порочного «мурзы» – наиболее близок к истине И. З. Серман, увидевший в его речи от первого лица «такой же смысл и такое же значение», какое имеет «речь от первого лица в сатирической журналистике эпохи – в «Трутне» или «Живописце» Новикова. И Державин, и Новиков применяют допущение, обычное для литературы Просвещения, заставляя своих разоблачаемых и высмеиваемых ими персонажей самих говорить о себе со всей возможной откровенностью».

И здесь нельзя не заметить двух вещей: во-первых, того, что прием саморазоблачительной характеристики порока в его прямой речи генетически восходит прямо к жанровой модели сатиры Кантемира, а во-вторых, того, что, создавая свой собирательный образ мурзы в качестве лирического субъекта оды «Фелица» и заставляя его говорить «за весь свет, за все дворянское общество», Державин, в сущности, воспользовался ломоносовским одическим приемом конструкции образа автора. В торжественной оде Ломоносова личное авторское местоимение «я» было не более чем формой выражения общего мнения, и образ автора был функционален лишь постольку, поскольку был способен воплощать собою голос нации в целом – то есть носил собирательный характер.

Таким образом, в «Фелице» Державина ода и сатира, перекрещиваясь своими этическими жанрообразующими установками и эстетическими признаками типологии художественной образности, сливаются в один жанр, который, строго говоря, уже нельзя назвать ни сатирой, ни одой. И то, что «Фелица» Державина продолжает традиционно именоваться «одой», следует отнести за счет одических ассоциаций темы. Вообще же это – лирическое стихотворение, окончательно расставшееся с ораторской природой высокой торжественной оды и лишь частично пользующееся некоторыми способами сатирического миромоделирования.

Пожалуй, именно это – становление синтетического поэтического жанра, относящегося к области чистой лирики – следует признать основным итогом творчества Державина 1779-1783 гг. И в совокупности его поэтических текстов этого периода очевидно обнаруживается процесс перестройки русской лирической поэзии в русле тех же самых закономерностей, которые мы уже имели случай наблюдать в публицистической прозе, беллетристике, стихотворном эпосе и комедиографии 1760-1780-х гг. За исключением драматургии – принципиально безавторского во внешних формах выражениях рода словесного творчества – во всех этих отраслях русской изящной словесности результатом скрещивания высокого и низкого мирообразов была активизация форм выражения авторского, личностного начала. И державинская поэзия не была в этом смысле исключением. Именно формы выражения личностного авторского начала через категорию лирического героя и поэта как образного единства, сплавляющего всю совокупность отдельных поэтических текстов в единое эстетическое целое, являются тем фактором, который обусловливает принципиальное новаторство Державина-поэта относительно предшествующей ему национальной поэтической традиции.

Из книги Гоголь в русской критике автора Добролюбов Николай Александрович

Поденщина, сатирический журнал Василия Тузова, 1769… <Отрывок>…Зато библиография вполне удовлетворяет у нас самым взыскательным требованиям (если не упоминать о «Библиографических записках», в которых она иногда сбивается с своего пути). Библиографы русские успели

Из книги История русской литературы XVIII века автора Лебедева О. Б.

Поэтика торжественной оды как ораторского жанра. Понятие одического канона По своей природе и способу своего бытования в культурном контексте современности торжественная ода Ломоносова является. ораторским жанром в той же мере, что и литературным. Торжественные оды

Из книги Немецкоязычная литература: учебное пособие автора Глазкова Татьяна Юрьевна

Типология художественной образности и особенности понятийного мирообраза торжественной оды Любопытно, что ломоносовский одический персонаж, каким бы отвлеченным и аллегорическим он ни был, как художественный образ создан теми же приемами, что и конкретно-бытовой

Из книги Тридцать три урода. Сборник автора Иванов Вячеслав Иванович

Одический и сатирический мирообразы в публицистике «Трутня» и «Живописца» Обе центральные проблемы «Трутня» и «Живописца» – сатирическое обличение власти и крестьянский вопрос, впервые поставленный Новиковым в его журналах как проблема безграничной и бесконтрольной

Из книги автора

Социальный сатирический роман «Интеллектуальному роману» близки многие социальные и исторические романы. Одним из создателей реалистического романа XX в. является Генрих Манн (Heinrich Mann, 1871–1950), старший брат Т. Манна. В отличие от своего знаменитого младшего родственника,

Из книги автора

Вопросы (семинар «Сатирический, исторический и «интеллектуальный» роман первой половины XX в.») 1. Парадоксальность образа главного героя в романе Г. Манна «Учитель Гнус».2. Образ Касталии и ценности ее мира в романе Г. Гессе «Игра в бисер».3. Эволюция главного героя в

Гавриила Романович Державин - настоящий Гений, который, впрочем, добился успеха на литературном поприще, будучи уже взрослым состоявшимся человеком. Своей дерзкой искренностью он умел и покорять, и разрушать покой. Удивительная честность возвела его на вершину славы, а затем так же стремительно «сбросила» поэта с Олимпа.

Небогатый и незнатный дворянин, он честно и искренно служил, как это позже скажет А.С. Пушкин в «Капитанской дочке», «честно, кому присягнёшь». Державин прошёл сложный путь простого солдата, добившись, впрочем, и признания, и офицерского чина без чьей-либо помощи. Он участвует в подавлении Пугачёвского восстания, и это приносит ему известность.

Интеллигентный офицер, прежде издававший целые сборники неоднозначных стихотворений, написанных непривычным для того времени языком, оставался незамеченным в качестве литератора до тех пор, пока, покорённый открытостью императрицы Екатерины II, её делами на благо России, он не создаёт дерзкую оду «Фелица».

Имена героев выбраны неслучайно: молодой поэт позаимствовал их из поучающей сказки, лично сочинённой императрицей для своего внука. Эта аллюзия позже положит начало целому циклу од, посвящённых Фелице, но именно с той, первой и едва ли не важнейшей в творчестве поэта, связан колоссальный прорыв в области поэтического искусства.

Как известно, Г.Р. Державин жил в то время, когда величайшие деятели литературы, «парнасские титаны», придерживались строгих рамок классицизма. Лишь во второй половине 18 века М. Ломоносов, А. Майков, М. Херасков и другие литераторы начинают отступать от этих традиций, но не делают этого с таким размахом, с такой лёгкостью, которой это удастся Державину.

Ему принадлежит выражение «забавный русский слог». Действительно, «о добродетелях Фелицы» он возвестит в жанре оды - в высоком стиле, прибегая к помощи высокой духовной материи. И в это же самое время поэт растерзает привычные каноны, будто разорвёт листок бумаги.

Тема оды - общественно-политическая. Державин, участвовавший в подавлении восстания Емельяна Пугачёва, не понаслышке узнал, что такое «бессмысленный и беспощадный» русский бунт; он своими глазами увидел и прочувствовал, с каким неприятием народ настроен к русскому дворянству. Но поэт не призывал к освобождению крестьянства - он понимал, что Россия захлебнётся в крови, в первую очередь дворянской, так как вчерашние рабы примутся мстить своим угнетателям. Именно поэтому Державин видит спасение в просвещённом абсолютизме, где строгое и неукоснительное соблюдение законов, правление, при котором будет отсутствовать произвол властей. Только так можно оградить Империю от новых бунтов, от новых бессмысленных жертв. Образ такой правительницы поэт находит в Екатерине II. Ода «Фелица» - это не создание морока богоизбранной государыни, но живой и искренний восторженный отклик на деятельность императрицы.

С одной стороны, это произведение бессюжетно, так как действие в нём не развивается. И в то же время в нём есть некая стремительность, мгновенность: так, при обилии образов чувств, в нём обнаруживаются образы событий; поэт в хронологической последовательности описывает увеселения придворных Екатерины, впрочем, как и быт императрицы.

Композиция оды непоследовательна; в ней создаётся центральный образ, воплощением которого выступает «богоподобная царевна», и развивается на протяжении всего повествования, рассматривается со всех сторон. При этом применяется приём антитезы: добродетели Фелицы противопоставляются праздности и низости её «мурз».

«Фелица» написана четырёхстопным ямбом с заменой стоп ямба пиррихием. Державин обращается к классической одической десятистрочной строфе со сложной рифмовкой (сперва перекрёстная, затем попарная, затем кольцевая); поэт чередует мужскую и женскую рифмы.

Выразительные средства оды отличаются потрясающим воображение разнообразием. Основным поэтическим приёмом становятся упомянутая выше антитеза, а также аллюзии - на графа Орлова, П. Панина и т.д. Державин обращается к возвышенному слогу, а потому в оде огромное место уделено церковнославянским словам. «Фелица» небогата метафорами («жарить в ледовых банях»), зато изобилует эпитетами («арфа сладкогласая», «сафирны крылы», «лжецом презренным»), сравнениями («ангел кроткий», сравнение императрицы с кормщиком, «как волк овец, людей не давишь»), гиперболами (характерно для поэтического настроения оды в целом). Среди стилистических фигур особенно выделяются инверсия и градация («приятна, сладостна, полезна»). Особняком стоят приём иронии, переходящей в сарказм. Они проявляются в строфах, где лирический герой описывает собственные увеселения, указывая всё же, что он, герой, развратен, но и «весь свет такой». Это замечание позволяет подчеркнуть величие и добродетельность императрицы, подданные которой недостойны служить ей.

В этой оде впервые происходит смешение стилей: в торжественном произведении вдруг обнаруживаются черты «низкого» стиля - сарказма. Кроме того, это первая в истории русской литературы ода, где так отчётливо проявляется образ автора, где высказывается его личное мнение. Державин изображает себя в образе лирического героя, недостойного чести служить просвещённой государыни, которая чурается высоких титулов, пышных празднеств, недостойных благородного человека увеселений, роскоши; Фелице несвойственны жестокость и несправедливость. Поэт изображает императрицу в качестве богобоязненной правительницы, которую интересует благополучие её народа - недаром в оде появляется сравнение с ангелом, ниспосланным на землю управлять государством Российским.

Дерзкая, индивидуальная, яркая похвала, которую сам Гавриила Романович определял как «смешанную оду», была с восторгом принята государыней. Новаторство Державина позволило отбросить строгие и недоступные широкому кругу читателей рамки классицизма. Оригинальность произведения, его богатейший и привлекательный язык в дальнейшем получат широчайшее распространение; тенденция получит развитие в творчестве сначала В. Жуковского, а затем и главного «реформатора» русского литературного языка А.С. Пушкина. Таким образом, державинская «Фелица» предвосхищает появление романтического направления в русской литературе.

Гражданские оды Державина адресованы лицам, наделенным большой политической властью: монархам, вельможам. Их пафос не только хвалебный, но и обличительный, вследствие чего некоторые из них Белинский называет сатирическими. К лучшим из этого цикла принадлежит «Фелица», посвященная Екатерине II. Сам образ Фелицы, мудрой и добродетельной киргизской царевны, взят Державиным из «Сказки о царевиче Хлоре», написанной Екатериной II. Ода была напечатана в 1783 г. в журнале «Собеседник любителей российского слова» и имела шумный успех. Известный до этого лишь узкому кругу друзей, Державин сделался самым популярным поэтом в России. «Фелица» продолжает традицию похвальных од Ломоносова и вместе с тем резко отличается от них новой трактовкой образа просвещенного монарха. Ода «Фелица» написана в конце XVIII в. Она отражает новый этап просветительства в России. Просветители видят теперь в монархе человека, которому общество поручило заботу о благе граждан. Поэтому право быть монархом налагает на правителя многочисленные обязанности по отношению к народу. На первом месте среда них стоит законодательство, от которого, по мнению просветителей, прежде всего, зависит судьба подданных. И державинская Фелица, выступает как милостивая монархиня-законодательница. Возникает вопрос, какими фактами располагал Державин, на что он опирался при создании образа своей Фелицы - Екатерины, которую лично в эти годы еще не знал. Основным источником этого образа был обширный документ, написанный самой Екатериной II, - «Наказ комиссии о составлении проекта нового Уложения». Новаторство Державина проявилось в «Фелице» не только в трактовке образа просвещенного монарха, но и в смелом соединении хвалебного и обличительного начал, оды и сатиры. Таких произведений предшествующая литература не знала, поскольку правила классицизма четко разграничивали эти явления. Идеальному образу Фелицы противопоставлены нерадивые вельможи (в оде они названы «мурзами»). В «Фелице» изображены самые влиятельные при дворе лица: князь Г. А. Потемкин, графы Орловы, граф П. И. Панин, князь А. А. Вяземский. Позже в «Объяснениях» к «Фелице» Державин назовет каждого из вельмож поименно, но для современников в этих комментариях не было необходимости. Портреты выполнены настолько выразительно, что оригиналы угадывались без труда. Екатерина разослала отдельные экземпляры оды каждому из названных выше вельмож, подчеркнув те строки, которые относились к адресату.



Богоподобная царевна

Киргиз-Кайсацкия орды!

Которой мудрость несравненна

Открыла верные следы

Царевичу младому Хлору

Взойти на ту высоку гору,

Где роза без шипов растет,

Где добродетель обитает, -

Она мой дух и ум пленяет,

Подай найти ее совет.

Подай, Фелица! наставленье:

Как пышно и правдиво жить,

Как укрощать страстей волненье

И счастливым на свете быть?

Меня твой сын препровождает;

Но им последовать я слаб.

Мятясь житейской суетою,

Сегодня властвую собою,

А завтра прихотям я раб.

Мурзам твоим не подражая,

Почасту ходишь ты пешком,

И пища самая простая

Бывает за твоим столом;

Не дорожа твоим покоем,

Читаешь, пишешь пред налоем

И всем из твоего пера

Блаженство смертным проливаешь;

Подобно в карты не играешь,

Как я, от утра до утра.

Не слишком любишь маскарады,

А в клоб не ступишь и ногой;

Храня обычаи, обряды,

Не донкишотствуешь собой;

Коня парнасска не седлаешь,

К духам- в собранье не въезжаешь,

Не ходишь с трона на Восток;

Но кротости ходя стезею,

Благотворящею душою,

Полезных дней проводишь ток.

А я, проспавши до полудни,

Курю табак и кофе пью;

Преобращая в праздник будни,

Кружу в химерах мысль мою:

То плен от персов похищаю,

То стрелы к туркам обращаю;

То, возмечтав, что я султан,

Вселенну устрашаю взглядом;

То вдруг, прельщаяся нарядом,

Скачу к портному по кафтан.

Или в пиру я пребогатом,

Где праздник для меня дают,

Где блещет стол сребром и златом,

Где тысячи различных блюд;

Там славный окорок вестфальской,

Там звенья рыбы астраханской,

Там плов и пироги стоят,

Шампанским вафли запиваю;

И всё на свете забываю

Средь вин, сластей и аромат.

Или средь рощицы прекрасной

В беседке, где фонтан шумит,

При звоне арфы сладкогласной,

Где ветерок едва дышит,

Где всё мне роскошь представляет,

К утехам мысли уловляет,

Томит и оживляет кровь;

На бархатном диване лежа,

Младой девицы чувства нежа,

Вливаю в сердце ей любовь.

Или великолепным цугом

В карете английской, златой,

С собакой, шутом или другом,

Или с красавицей какой

Я под качелями гуляю;

В шинки пить меду заезжаю;

Или, как то наскучит мне,

По склонности моей к премене,

Имея шапку набекрене,

Лечу на резвом бегуне.

Или музыкой и певцами,

Органом и волынкой вдруг,

Или кулачными бойцами

И пляской веселю мой дух;

Или, о всех делах заботу

Оставя, езжу на охоту

И забавляюсь лаем псов;

Или над невскими брегами

Я тешусь по ночам рогами

И греблей удалых гребцов.

Иль, сидя дома, я прокажу,

Играя в дураки с женой;

То с ней на голубятню лажу,

То в жмурки резвимся порой;

То в свайку с нею веселюся,

То ею в голове ищуся;

То в книгах рыться я люблю,

Мой ум и сердце просвещаю,

Полкана и Бову читаю;

За библией, зевая, сплю.

Таков, Фелица, я развратен!

Но на меня весь свет похож.

Кто сколько мудростью ни знатен,

Но всякий человек есть ложь.

Не ходим света мы путями,

Бежим разврата за мечтами.

Между лентяем и брюзгой,

Между тщеславья и пороком

Нашел кто разве ненароком

Путь добродетели прямой.

Нашел, - но льзя ль не заблуждаться

Нам, слабым смертным, в сем пути,

Где сам рассудок спотыкаться

И должен вслед страстям идти;

Где нам ученые невежды,

Как мгла у путников, тмят вежды?

Везде соблазн и лесть живет,

Пашей всех роскошь угнетает. -

Где ж добродетель обитает?

Где роза без шипов растет?

Тебе единой лишь пристойно,

Царевна! свет из тьмы творить;

Деля Хаос на сферы стройно,

Союзом целость их крепить;

Из разногласия согласье

И из страстей свирепых счастье

Ты можешь только созидать.

Так кормщик, через понт плывущий,

Ловя под парус ветр ревущий,

Умеет судном управлять.

Едина ты лишь не обидишь,

Не оскорбляешь никого,

Дурачествы сквозь пальцы видишь,

Лишь зла не терпишь одного;

Проступки снисхожденьем правишь,

Как волк овец, людей не давишь,

Ты знаешь прямо цену их.

Царей они подвластны воле, -

Но богу правосудну боле,

Живущему в законах их.

Ты здраво о заслугах мыслишь,

Достойным воздаешь ты честь,

Пророком ты того не числишь,

Кто только рифмы может плесть,

А что сия ума забава

Калифов добрых честь и слава.

Снисходишь ты на лирный лад;

Поэзия тебе любезна,

Приятна, сладостна, полезна,

Как летом вкусный лимонад.

Слух идет о твоих поступках,

Что ты нимало не горда;

Любезна и в делах и в шутках,

Приятна в дружбе и тверда;

Что ты в напастях равнодушна,

А в славе так великодушна,

Что отреклась и мудрой слыть.

Еще же говорят неложно,

Что будто завсегда возможно

Тебе и правду говорить.

Неслыханное также дело,

Достойное тебя! одной,

Что будто ты народу смело

О всем, и въявь и под рукой,

И знать и мыслить позволяешь,

И о себе не запрещаешь

И быль и небыль говорить;

Что будто самым крокодилам,

Твоих всех милостей зоилам

Всегда склоняешься простить.

Стремятся слез приятных реки

Из глубины души моей.

О! коль счастливы человеки

Там должны быть судьбой своей,

Где ангел кроткий, ангел мирный,

Сокрытый в светлости порфирной,

С небес ниспослан скиптр носить!

Там можно пошептать в беседах

И, казни не боясь, в обедах

За здравие царей не пить.

Там с именем Фелицы можно

В строке описку поскоблить,

Или портрет неосторожно

Ее на землю уронить,

Там свадеб шутовских не парят,

В ледовых банях их не жарят,

Не щелкают в усы вельмож;

Князья наседками не клохчут,

Любимцы въявь им не хохочут

И сажей не марают рож.

Ты ведаешь, Фелица! Правы

И человеков и царей;

Когда ты просвещаешь нравы,

Ты не дурачишь так людей;

В твои от дел отдохновеньи

Ты пишешь в сказках поученьи,

И Хлору в азбуке твердишь:

«Не делай ничего худого,

И самого сатира злого

Лжецом презренным сотворишь».

Стыдишься слыть ты тем великой,

Чтоб страшной, нелюбимой быть;

Медведице прилично дикой

Животных рвать и кровь их пить.

Без крайнего в горячке бедства

Тому ланцетов нужны ль средства,

Без них кто обойтися мог?

И славно ль быть тому тираном,

Великим в зверстве Тамерланом,

Кто благостью велик, как бог?

Фелицы слава, слава бога,

Который брани усмирил;

Который сира и убога

Покрыл, одел и накормил;

Который оком лучезарным

Шутам, трусам, неблагодарным

И праведным свой свет дарит;

Равно всех смертных просвещает,

Больных покоит, исцеляет,

Добро лишь для добра творит.

Который даровал свободу

В чужие области скакать,

Позволил своему народу

Сребра и золота искать;

Который воду разрешает,

И лес рубить не запрещает;

Велит и ткать, и прясть, и шить;

Развязывая ум и руки,

Велит любить торги, науки

И счастье дома находить;

Которого закон, десница

Дают и милости и суд. -

Вещай, премудрая Фелица!

Где отличен от честных плут?

Где старость по миру не бродит?

Заслуга хлеб себе находит?

Где месть не гонит никого?

Где совесть с правдой обитают?

Где добродетели сияют?

У трона разве твоего!

Но где твой трон сияет в мире?

Где, ветвь небесная, цветешь?

В Багдаде, Смирне, Кашемире?

Послушай, где ты ни живешь, -

Хвалы мои тебе приметя,

Не мни, чтоб шапки иль бешметя

За них я от тебя желал.

Почувствовать добра приятство

Такое есть души богатство,

Какого Крез не собирал.

Прошу великого пророка,

Да праха ног твоих коснусь,

Да слов твоих сладчайша тока

И лицезренья наслаждусь!

Небесные прошу я силы,

Да, их простря сафирны крылы,

Невидимо тебя хранят

От всех болезней, зол и скуки;

Да дел твоих в потомстве звуки,

Как в небе звезды, возблестят.

В желании угодить императрице взял за основу своего произведения её собственную работу, незадолго до того изданную маленьким тиражом. Естественно, у ярко талантливого стихотворца эта история заиграла более сочными красками, помимо этого, внеся в историю русского стихосложения новый стиль и сделавшая поэта знаменитостью.

Анализ оды

"Фелица" снабжена подзаголовком, который уточняет цель написания этого произведения. В нём говорится об обращении к премудрой царевне татарского мурзы, который поселился в Москве, но находится по делам в Санкт-Петербурге. Также чичтателя мистифицируют тем, что ода, якобы, переведена была с арабского языка. Анализ оды "Фелица" нужно начать с имени, которое не звучит родным ни русским, ни арабам.

Дело в том, что именно так назвала свою героиню Екатерина II в своей сказке о царевиче Хлоре. Послужившая почвой итальянскому языку (тут можно вспомнить кого-нибудь вроде Кутуньо с возгласом "Феличита") латынь переводит слово "фелица" (Felitsa - felicitas) как счастье. Таким образом Державин с первой строки начал превозносить императрицу, далее не удержавшись и от сатиры в описаниях её окружения.

Художественный синтез

Анализ оды "Фелица" показывает установку на обыкновенную, принятую в те времена торжественную хвалебную оду к дате. Написанная традиционной строфикой оды - десятистишиями, и, как положено, Но до Державина никто ещё не посмел слить два противоположных по целевой направленности жанра - величественную хвалебную оду и едкую

Первой была ода "Фелица". Державин как бы "шагнул назад" в своём новаторстве, судя по точно выполненным условиям жанра, хотя бы в сравнении со "Стихами на рождение", которые даже строфикой не разделены. Однако это впечатление пропадает, как только читатель одолевает первые несколько строф. Всё-таки даже композиция оды "Фелица" представляет собой гораздо более широкого порядка художественный синтез.

Сказка "Фелицы"

Интересно рассмотреть, что за мотивы подвигли Державина на сочинение этого "фанфика", что послужило первоосновой и достойна ли была эта тема продолжения. Судя по всему, достойна, и весьма. Екатерина II написала свою сказку для внука, пока что мальенького, но в будущем великого Александра I. В сказке императрицы речь идёт о киевском царевиче Хлоре, которого посетил киргизский хан, чтобы проверить, действительно ли царевич так умён и ловок, как о нём говорят.

Мальчик согласился пройти испытание и найти редчайший цветок - розу без колючек - и отправился в путь. В дороге, ответив на приглашение мурзы Лентяга (говорящее имя), царевич пытается противостоять соблазнам той роскоши и безделья, которыми его соблазняет Лентяг. По счастью, у этого киргизского хана была очень хорошая дочь, которую звали Фелицей, и ещё более хороший внук, которого звали Рассудок. Фелица отправила сына с царевичем, который вышел с помощью Рассудка к цели своего пути.

Мост между сказкой и одой

Перед ними была крутая гора, без троп и лестниц. Видимо, царевич и сам по себе был достаточно упорен, потому что, несмотря на огромный труд и испытания, на вершину он всё-таки взобрался, где и украсил свою жизнь розой без шипов, то есть добродетелью. Анализ оды "Фелица" показывает, что, как в любой сказке, образы здесь условно-аллегорические, но у Державина в начале оды они встают очень крепко, и все одические зачины классических образцов, где непременно восхождение на Парнас и общение с музами, блекнут рядом с, казалось бы, простенькими образами детской сказочки.

Даже портрет Екатерины (Фелицы) дан абсолютно в новой манере, которая совершенно не похожа на традиционную хвалебную одопись. Обычно в одах чествуемый персонаж предстаёт в мало выразительном образе богини, шествующей по торжественным гулким рифмовкам стиха с тяжёлой ритмической одышкой. Здесь же поэт воодушевлён, и - что самое главное - оснащён поэтическим мастерством. Стихи не хромают и не надуваются излишним пафосом. План оды "Фелица" таков, что Екатерина предстаёт перед читателем как умная, но простая и деятельная киргиз-кайсатская царевна. Хорошо играет на стройность построения этого образа и контраст - образ мурзы, порочного и ленивого, чем Державин пользуется на всём протяжении оды. Отсюда и небывалое жанровое разнообразие, которым отличается ода "Фелица".

Державин и императрица

Поза певца здесь тоже меняется по отношению к предмету воспевания, если рассматривать не только всю предыдущую русскую литературу, но даже и стихи самого Державина. Иногда в оде ещё проскальзывает некая богоподобность царицы, но при всём этом и при общей почтительности, которую демонстрирует ода "Фелица", содержание показывает и определённую короткость отношения, не фамильярность, но теплоту почти родственной близости.

А вот в сатирических строках Державин иногда может быть понят двойственно. Собирательные черты образа мурзы высмеивают всех по очереди вельмож Екатерины, причём именно здесь поэт не забывает и себя. Автоирония - тем более редкостный факт в поэзии тех лет. Авторское "я" не лишено лирики, но ясно даётся понять, что "Таков, Фелица, я развратен!", "Сегодня властвую собою, а завтра прихотям я раб". Появление в оде такого авторского "я" - факт огромного художественного значения. Ломоносов тоже начинал оды с "я", но как верноподданный раб, а у Державина автор - конкретный и живой.

Повествование от автора

Естественно, композиция оды "Фелица" не выдержала бы полновесную авторскую индивидуальность. Державин чаще всего подаёт под авторским "я" условный образ певца, который обычно всегда присутствует в одах так же, как в сатирах. Но есть разница: в оде поэт играет только священный восторг, а в сатире только негодование. "Однострунные" жанры Державин объединил созданием живого человеко-поэта, с абсолютно конкретной жизнью, с многообразием чувств и переживаний, с "многострунной" музыкой стиха.

Анализ оды "Фелица" непременно отмечает не только восторг, но и гнев, хулу и хвалу в одном флаконе. По ходу успевает лукавить, иронизировать. То есть ведёт себя на протяжении всего произведения как совершенно нормальный и живой человек. И необходимо отметить, что эта индивидуальная личность обладает несомненными чертами народности. В оде! И теперь подобный случай был бы беспрецедентным, если кто-то в наше время писал бы одические стихи.

О жанрах

Ода "Фелица", содержание которой настолько богато противоречиями, словно тёплыми солнечными лучами согрета лёгкой разговорной речью из реальности быта, лёгкой, простой, иногда шутливой, что прямо противоречит законам этого жанра. Более того, здесь случился жанровый переворот, почти революция.

Надо пояснить, что русский классицизм не знал стихов как "просто стихи". Вся поэзия была строго поделена на жанры и виды, резко разграничена, и границы эти стояли незыблемо. Ода, сатира, элегия и другие виды стихотворного творчества никак не могли смешиваться друг с другом.

Здесь традиционные категории классицизма сломаны напрочь после органичного слияния оды и сатиры. Это касается не только "Фелицы", Державин делал это и раньше, и позже. Например, ода "На смерть - наполовину элегия. Жанры становятся полифоничными с лёгкой руки Державина.

Успех

Колоссальный успех достался этой оде сразу после опубликования: "У каждого умеющего читать по-русски она в руках очутилась" - по словам современника. Сначала Державин остерегался широко публиковать оду, пытался скрывать авторство (вероятно, изображённые и весьма узнаваемые вельможи были мстительными), но тут появилась княгиня Дашкова и напечатала "Фелицу" в журнале "Собеседник", где и сама Екатерина II не гнушалась сотрудничать.

Императрице ода очень понравилась, она даже плакала от восторга, велела немедленно разоблачить авторство и, когда это произошло, послала Державину золотую табакерку с дарственной надписью и пятьсот червонцев в ней. Именно после этого к поэту пришла настоящая слава.

Усиление в поэзии личностного начала, а в некоторых произведениях преимущественное к нему внимание было велением времени и логикой развития художественного творчества. В стихах Державина с небывалой полнотой раскрывается противоречивый образ человека, живого, естественного, с его достоинствами и пороками, взлетами и падениями. Излюбленный поэтический прием поэта -противопоставление. Он выявляет диалектическую связь противоречий в их единстве. В оде «Бог» мы видим удивительную антитезу:

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю.

Я царь - я раб - я червь - я Бог!

Обновлению поэзии способствовал «забавный русский слого Державина. Соединяя слова «высокие» и «низкие», что было строжайше запрещено теорией «трех штилей», поэт добивался большей выразительности повествования. Закономерно обращение Державина и фольклору, к героям из народа. Он любуется русскими девушками, пляшущими «в лугу весной бычка»: «как, склонясь главами, ходят, башмачками в лад стучат, тихо руки, взор поводят и плечами говорят».

Яркая гражданская направленность творчества поэта, его требование «змеей пред троном не сгибаться, стоять и правду говорить», его призыв к «всевышнему Богу» покарать лукавых земных царей за их мздоимство, злодейство, за их «неправду», что «зыблет небеса», получили высокое признание у прогрессивных писателей последующих поколений, в первую очередь у декабристов.

Значительное расширение объекта поэзии требовало новых форм выражения. Непосредственное «разрушение» жанра торжественной оды Державин начал своей «Фелицей», соединив в ней похвалу с сатирой.

Ода состоит из трех частей: вступления, основной части, заключения. Вступление, в свою очередь, подразделяется на две темы. Первая написана в одическом стиле, определяет сюжет, проблемы, образы стихотворения, его связь со «Сказкой о царевиче Хлоре».

Во второй строфе появляются иронические и сатирические ноты:

Мятясь житейской суетою,

Сегодня властвую собою,

А завтра прихотям я раб.

Основная часть по тематике распадается на три" стихотворения, в которых каждый раз по-новому решается проблема Монарха и Поэта. Заключительная часть оды содержит две темы. С одной стороны, это тема Поэта и Творчества; с другой -"богоподобной" Фелицы. Связывают все части в единое целое мотивы «Сказки о царевиче Хлоре». В произведении содержится прямое сопоставление императрицы и ее окружения, предшествующих правителей, поэта-повествователя. Образ Екатерины II неоднозначен. Он раскрывается перед читателем в разных видах: человек - императрица - богиня.

Русская ода, как правило, бессюжетное произведение. В основе ее лежит не рассказ о событии или человеке, а чувство, вызванное этим событием. Державин, нарушая сложившуюся традицию, создал целый ряд «сюжетных» од. Сказка Екатерины II стала не только образным, но и сюжетным источником для оды «Фелица». Как царевич Хлор искал розу без шипов, то есть добродетель, так и мурза-повествователь ищет свой идеал в жизни и находит его в лице русской императрицы. Ода «Фелица», бессюжетная в своей основе, содержит три направления тематической организации текста: рассказ о развлечениях Анны Иоанновны, описание дня жизни русской императрицы Екатерины II, сатирическое изображение занятий ее вельмож. Последнее богато бытовыми подробностями: после довольно позднего пробуждения сановник пьет кофе, только входивший тогда в моду, мечтает о славе и подвигах, курит трубку. Пиры, любовные утехи, охоты, скачки - вот чем наполнен его день. Вечером он гуляет по набережной Невы, слушает музыку. Дома ждет его семейный уют, трубка, вечернее чтение. Праздность, скука, однообразие серых дней.

В изображении монархини Державин отступает от требований оды. Образ Екатерины II меняется в произведении в зависимости от задач автора: показать прогрессивного государственного деятеля или человека с многосторонними интересами, доброго, великодушного, простого. В первой части оды перед нами обычная земная женщина, скромная, со спокойным, ровным характером. Она любит ходить пешком, много читает, пишет. Журналы того времени, зафиксировавшие дела императрицы, воспоминания современников не противоречат ее описанию в державинской оде. Державина интересуют прежде всего нравственные достоинства государыни:

… Кротости ходя стезею,

Благотворящею душою

Полезных дней проводишь ток.

Екатерина противопоставлена своему покойному мужу, царю Петру III, погибшему в результате заговора с участием императрицы. Об этом в оде лишь тонкий намек - сравнение царственных особ. Петр III ненавидел Россию, боялся народа, презирал его обычаи. Он покровительствовал иностранцам, ввел французский этикет, заключил позорный мир с побежденной Пруссией. Екатерина II всегда думала о благе России; по происхождению немка, она писала свои литературные произведения и указы по-русски, ходила в русском сарафане. Современникам был понятен глубокий подтекст скрытого сравнения, хотя Петр III не назван по имени.

Во второй части оды Екатерина II - выдающийся государственный деятель, прогрессивная правительница, философ. Она заботится о благе Отечества, принимает новый свод законов, разрешает издавать сатирические журналы, проводит административно-территориальное деление России, отказывается принять от сената и дворянства титулы "Великая", «Премудрая», «Мать Отечества». Просвещенную Екатерину II автор противопоставляет невежественной Анне Иоанновне: одну из них можно сравнить с Иваном Грозным и Петром I, другая известна как любовница конюшего Бирона. Но важнейший критерий оценки, по мнению поэта, - их нравственные качества и, в конечном счете, отношения между Монархом и Народом.

В третьей части оды образ императрицы теряет связь с бытом, возвышается над проблемами личной жизни, обретает черты философа-гуманиста. Растет дистанция между Поэтом и Монархом, происходит обожествление героини:

Фелицы слава - слава Бога,

Который брани усмирил;

Который сира и убога

Покрыл, одел и накормил,

Который оком лучезарным

Шутам, трусам неблагодарным

И праведным свой свет дарит;

Равно всех смертных просвещает,

Больных покоит, исцеляет,

Добро лишь для добра творит.

Русский одописец причислил Екатерину II к писателям-просветителям, чье творчество служит на благо Отечества. Поэт признает, что императрица «из своего пера блаженство смертным проливает».

Державин первым в русской литературе остро поставил проблему Поэт и Власть. Он говорил о свободе творчества, о праве поэта вступать в спор с сильными мира сего, быть пророком в своем Отечестве. Того, кто сделал свое творчество источником обогащения и средством получения царских милостей, Державин считал недостойным звания поэта.

В создании образа императрицы поэт использует различные приемы. Чаще всего это прямая авторская характеристика;

Не слишком любишь маскарады,

А в клоб не вступишь и ногой…

Иногда используется косвенная характеристика - Державин ссылается на народную молву об императрице:

Слух идет о твоих поступках,

Что ты нимало не горда;

Любезна и в делах и в шутках,

Приятна в дружбе и тверда…

Изображая Екатерину II, поэт использует богатый по звуковому содержанию стих:

Подай, Фелица, наставленье:

Как пышно и правдиво жить,

Как укрощать страстей волненье

И счастливым на свете быть.

В русском стихе повторение звука «а» означает великолепие, широту, глубину, вышину. Частое употребление «е» и «и» указывает на нежность и ласку.

Ода наполнена звуками музыки: слышны «звон арфы сладкогласной », песни «работных людей», звуки органа и волынки, мелодия рогового оркестра. Слышим мы и своеобразные ритмы города: стук колес "кареты английской", скрип ярмарочных качелей, плеск весел, смех гуляющих обывателей.

В повествовании много слов, раскрывающих понятия «свет», «сияние», «блеск», "звезда"… Обожествляя героиню, поэт восклицает:

Тебе единой лишь пристойно,

Царевна! Свет из тьмы творить!

Вещай, премудрая Фелица!

Где отличен от честных плут?

Где старость по миру не бродит?

Заслуга хлеб себе находит?

Где месть не гонит никого?

Где совесть с правдой обитают?

Где добродетели сияют?

Ода написана четырехстопным ямбом, что соответствует канонам классицизма. Чередуются мужские и женские рифмы в перекрестной, смежной и кольцевой рифмовке, как в одах Ломоносова.

В первой части оды наблюдается смешение высокой и низкой лексики, используются просторечия и варваризмы, неточные рифмы. Во второй и третьей части язык «благороден, много церковнославянизмов, риторических восклицаний и вопросов.

Ода произвела сильное впечатление на современников Державина: «… у каждого читать по-русски умеющего очутилась она в руках». Ермил Костров отметил, что автор «обрел» в русской поэзии «путь непротоптанный и новый». В своей оде «Фелица» поэт показал мир многозвучный и многоцветный, в его вечном движении и изменениях, безгранично раздвинул рамки поэтического, создал реальную картину описываемого времени.