Марк Уолкер "Наука в межвоенной Германии"
Источники: Науковедение 2000. № 2; ВИЕТ 2001 №№ 1 и 3, 59 стр.
http://www.twirpx.com/file/2021106/

В начале 2000-х Российский Гуманитарный Научный Фонд реализовал проект "Наука и кризисы. Опыт сравнительно-исторического анализа", и в рамках этого проекта американский историк Марк Уолкер написал две статьи - первую о науке в Веймарской республике, вторую - о науке при национал-социализме. Тема сама по себе интересная - как живет наука, когда в государстве творится черти-что (забегая вперед: ответы для Веймарской республики и для Третьего рейха едва ли не противоположны). К тому же мне всегда интересно про Германию времен фашизма - как оно там изнутри выглядело, как функционировало. Ну и вообще как могло такое случиться - приход фашистов к власти и почему они вообще там удержались. Тем более интересно, как тогда вели себя умные люди - будем считать, что ученые все же умные люди. Статьи Уолкера дают некоторое представление.

Я не буду писать от себя - лучше побольше цитат, текст вполне допускает цитирование. Кроме двух статей Уолкера там есть рецензия на книгу Р. Проктора "The Nazi War on Cancer", это вообще об организации здравоохраниения в нацистской Германии.

О науке времен Германской Империи:

К началу XX в. встал вопрос о том, что обеспечение нужд промышленности и требований обучения, которое было возложено на университетских ученых, все труднее было совмещать. Ученые, преподаватели, промышленники и государственные служащие начали говорить о необходимости научного учреждения нового типа: независимого от университетов и, соответственно, от преподавательских обязательств, не зависящего от поддержки правительств отдельных немецких земель (которые оказывали финансовую поддержку различным университетам) и финансируемого частной промышленностью и государством.
Первым таким учреждением в Германии стал Имперский физико-технический институт (Physikalisch-Technische Reichsanstalt), основанный в 1887 г. Он должен был создавать лучшие образцы как чисто научных исследований, так и промышленных технологий. [...]
Вероятно, лучшим свидетельством успеха Имперского института было большое количество подражателей, которых он породил, включая Национальную физическую лабораторию в Великобритании, Национальное бюро стандартов в США и Имперский химико-технический институт в самой Германии, открытый в 1921 г. (Chemisch-Technische Reichsanstalt). Физико-технический имперский институт побудил к созданию еще двух новых учреждений: Гёттингенской Ассоциации развития прикладной математики и физики в 1898 г. (Gottinger Vereinigung der angewandten Mathematik und Physik); и, что, возможно, важнее. Общества кайзера Вильгельма в 1911 г. (Kaiser-Wilhelm-Gesellschaft).

В канун Первой мировой войны под именем «институтов кайзера Вильгельма» были открыты (или, по крайней мере, санкционированы) институты биологии, химии, угольной промышленности, экспериментальной медицины, физиологии труда и физической химии.

Общество кайзера Вильгельма для многих послужило примером организации научного учреждения, но прежде чем оно смогло расшириться и охватить многие научные дисциплины, грянула Первая мировая война и коренным образом изменила научную политику в Германии.

Немецкая наука фактически не была задействована в начале «Великой войны». Многие молодые ученые и студенты были призваны или ушли добровольцами на фронт, но, как правило, в качестве простых солдат, а не научных работников.

Немецкое военное руководство сначала игнорировало высказывания, что наука и промышленность должны сыграть важную роль в войне, надеясь на очевидное немецкое военное преимущество. Но когда провалился план Шлиффена молниеносно захватить Францию и война на Западе переросла в бесконечные окопные бои, стало ясно, что без помощи науки Германия очень быстро проиграет. Наукоемкая индустрия обеспечивала страну синтетическими материалами для фронта и синтетическими продуктами для тыла. Конечно, Германия в итоге все равно проиграла войну, но без мобилизации науки она потерпела бы поражение гораздо раньше.

Значительных усилий потребовала от ученых и промышленников-предпринимателей, таких как Фритц Хабер, Вальтер Ратенау, задача убедить немецкое военное руководство в необходимости сначала просто выслушать, а впоследствии поддержать их предложения использовать науку на пользу войне. Ратенау защищал синтетическое производство азота для изготовления снарядов, без которых немецкие военные усилия были бы сведены на нет на раннем этапе войны, когда блокада союзников перекрыла ввоз в Германию натуральных источников азота. Хабер продвигал идею развития химического оружия, в особенности отравляющих газов, - возможно, самого известного (и печально известного) примера вклада немецкой науки в Первую мировую войну.

Проигранная война была катастрофой для консервативного большинства академических ученых. Они часто реагировали на это заявлением, что наука - это все, что осталось у Германии от времен, когда она была мировой державой, и научная мощь должна «заменить мощь политическую» (Wissenschaft als Machtersatz). Эта позиция все укреплялась и усугубляла политизированность науки вообще и физики в частности.

Наука в Веймарской Германии:

Стоимость немецкой марки сразу упала после войны, и через несколько лет последовала гиперинфляция. Ученые пострадали не самым сильным образом, но тем не менее им приходилось бороться, чтобы сохранить рабочие места и финансирование своих исследований. Слабая экономика и гиперинфляция разрушили благосостояние многих научных учреждений и вынудили ученых конкурировать за финансы, объем которых постоянно сокращался, и становиться более зависимыми от правительства и промышленности.

В Веймарской Германии, однако, с деньгами было настолько сложно, что немецкие ученые и их спонсоры вынуждены были создавать систему экспертных оценок (peer review system), обычную на сегодняшний день, и формировать новые научные учреждения, в которых бы более эффективно использовались денежные средства: общественный Фонд поддержки немецкой науки (Notgemeinschaft der deutschen Wissenschaft) и частный Фонд поддержки физико-технических исследований Гельмгольтца (Helmholtz Gesellschaft zur Forderung der physikalisch-technischen Forschung).
Хотя в Германии было несколько научно-исследовательских институтов, поддерживаемых центральным правительством, большинство исследований осуществлялось в университетах, и большая часть финансирования приходила ot правительств немецких земель. Перед Первой мировой войной эти средства просто выделялись тому или иному профессору, возглавлявшему соответствующий института университете. Личности, пользовавшиеся наибольшим авторитетом в той или иной области, распределяли эти средства по своему усмотрению и часто оказывали большое влияние на карьеру молодых ученых. Но немецкие земли и университеты были теперь сильно ограничены в средствах. Денег на науку было настолько мало, что необходимо было разработать новую, значительно более эффективную систему распределения. Новые организации - Фонд поддержки немецкой науки и Фонд Гельмгольца - изыскивали средства на научные исследования, первый большей частью от национального правительства, второй от частных предпринимателей, в особенности промышленников. Фонды финансировали исследования в различных областях, но Фонд Гельмгольца, естественно, больше придерживался интересов тяжелой промышленности. Эти два фонда играли важнейшую роль в немецкой научной политике в период между двумя войнами. Например, в физике они, возможно, даже удвоили реальный объем средств, выделявшийся на прямое финансирование научной работы.
Система экспертных оценок означала, что деньги теперь давались различными институтами, распределялись различными людьми между конкретными исследователями. Вместо прямой поддержки, оказывавшейся государственным министерством и распределявшейся директором института, ученые теперь должны были лично подавать заявки на свои собственные исследовательские проекты. Фонды определяли, что нужно финансировать, создавая свои небольшие комиссии, состоявшие из авторитетных ученых. Хотя эти реформы не были вызваны теми или иными политическими причинами, они, безусловно, сделали систему финансирования науки более ответственной и демократичной, чем когда-либо раньше.

Для создания новой системы финансирования были и политические причины. Распределяя деньги только по индивидуальным исследовательским проектам, фонды таким образом не брали на себя ответственность за общую поддержку университетов и за равномерное распределение средств между немецкими землями.

От системы оценок главным образом выиграли создатели квантовой механики Макс Борн, Вернер Гейзенберг, Паскаль Иордан и Эрвин Шрёдингер. В отличие от них ученые, которые поддерживали движение «арийской физики» (см. ниже) не получили особых выгод от этой системы финансирования. Таким образом, политический и экономический переворот, последовавший за поражением Германии, быстро сделал «современную физику» - проще говоря, квантовую механику и теорию относительности - одновременно гордостью немецкой науки и мишенью для преследования ученых и граждан, не придерживавшихся либерально-демократических принципов.

Наука при нацистах:

Важно понять, что до 1933 г. и в первые годы Третьего Рейха наука и ученые (за исключением Альберта Эйнштейна) не представляли большого интереса для национал-социалистов и, несомненно, не были главным объектом их политики. Конечно, правительство Гитлера оказало сильное влияние на германскую науку и ученых, и наука и ученые, в свою очередь, сыграли в итоге важную роль в политике национал-социалима. И хотя ученые в самой Германии и за рубежом полагали, что национал-социалистический режим стремился разрушить или, по крайней мере, трансформировать науку, это мнение было ложным. Научное сообщество безусловно испытало влияние национал-социализма, но только постольку, поскольку все немцы - не говоря, в некотором смысле, и об остальном мире, - были им затронуты.

То, что сила и власть давались только Гитлером или с его одобрения, отнюдь не означало, что он всегда контролировал ситуацию. Хотя власть Гитлера была осью национал-социализма, он, в зависимости от конкретной ситуации и вовлеченных блоков власти, мог вести себя или как «господин в своих владениях», или как «слабый диктатор».
Разные судьбы исследований в области создания ракетного и ядерного оружия во времена Третьего Рейха дают пример ограниченности власти Гитлера. Для успеха любого проекта необходимо было одобрение фюрера. Однако сама по себе его способность принять то или иное решение еще не гарантировала успех. Энтузиасты ракетного проекта сумели втиснуть его в повестку дня Гитлера и получить личную аудиенцию. Сначала он был настроен скептически, но в конечном счете его убедили в полезности проекта, и он был поддержан. Проект атомного оружия был заморожен еще на уровне лабораторных исследований, в самом низу властных структур, так что фюрер был всего лишь информирован о его существовании. В первом случае Гитлер находился в позиции человека, принимающего решение, и он его принял, а во втором случае такой возможности ему не представилось.

Возможно, самой удивительной, новой особенностью технократии при Гитлере было использование рациональных средств и технократических принципов для достижения как рациональных, так и иррациональных целей. Иными словами, технократические методы были отделены от технократических целей.

Так называемый «захват власти» национал-социалистами кардинально и самым драматическим образом воздействовал на все слои немецкого общества, включая ученых. Национал-социалистическое руководство едва ли в полной мере всерьез интересовалось какой-либо отдельной отраслью знания или даже наукой как таковой, чтобы проводить в ее отношении какую-то особую политику устрашения. Однако основательные и безжалостные национал-социалистические чистки государственных гражданских учреждений эффективно освобождали университеты и финансируемые государством исследовательские институты, подобные Обществу Кайзера Вильгельма, от евреев, левых и других элементов, несовместимых с «новой Германией», тем самым нанося мощный удар по всем отраслям немецкой науки.

Историки долго обсуждали, как национал-социализм повлиял на науку. Возможно, наиболее типичным чисто «нацистским» исследовательским институтом было Общество наследия предков (Ahnenerbe), созданное СС в 1935 г. Это общество, несомненно, было наиболее идеологизированным из всех научных учреждений Третьего Рейха. В 1939 г. Общество наследия предков следующим образом формулировало свои цели: «...исследовать пространство, дух, дела и наследие расово чистокровных индогерманцев, изложить результаты исследований в яркой форме и представить их народу». Для того чтобы добиться этой цели, СС заключал контракты на исследовательские и образовательные работы, проводил конференции, финансировал исследовательские экспедиции и публикации. Хотя в Обществе наследия предков было несколько собственных научных сотрудников, для работы по его проектам привлекались многие ученые из других государственных и частных исследовательских институтов. Само Общество наследия предков сперва финансировалось в основном Немецким научно-исследовательским обществом, а с 1942 г. - напрямую государством.
Фонды СС основное внимание уделяли образовательным дисциплинам, имевшим пропагандистское значение. Например, археология и антропология могли дать реальную и очевидную научную поддержку немецким территориальным притязаниям на Востоке. Действуя таким образом, Общество наследия предков поддерживало широкий фронт исследований. Хотя многие из этих проблем сейчас считались бы ненаучными или даже псевдонаучными, например «теория мирового льда», поддерживались и первоклассные фундаментальные исследования в области биологии, включая энтомологию, генетику растений и человека. Общество наследия предков СС планировало, финансировало и проводило бесчеловечные эксперименты на заключенных в лагерях для военнопленных и концентрационных лагерях в Аушвице и в других местах.

Во времена Третьего Рейха было предпринято несколько попыток централизованно управлять научными исследованиями, координируя и контролируя их. Эти попытки соответствовали общей тенденции к централизации в национал-социалистическом государстве в отличие от тенденции к децентрализации в Веймарской республике и Германской империи. Их наивысшим достижением было создание Имперского научно-исследовательского совета - нового и вследствие этого подлинно национал-социалистического института. Он был основан в 1937 г. и пользовался наибольшим влиянием во время второй мировой войны. Имперский научно-исследовательский совет часто игнорируется историками, поскольку его деятельность была неэффективна и совсем не соответствовала поставленным целям. Тем не менее он демонстрировал радикальные изменения традиционной немецкой научной политики и, благодаря военной необходимости, действительно добился значительной централизации и координации исследований. Его провал или, вероятно, лучше сказать, отсутствие успехов больше обусловлено не его собственной деятельностью, а общей хаотической и поликратической структурой Третьего Рейха с его многими конкурирующими и мешающими друг другу центрами власти, включая вооруженные силы, государственную бюрократию, национал-социалистическую партию, СС и т.д.

Хотя Совет был продуктом национал-социалистического государства и был распущен после краха Третьего Рейха, в нем было мало специфического или особо национал-социалистического. Фактически он походил на учреждения, которые столь успешно проводили научную политику в США и Советском Союзе, в странах - победительницах во Второй мировой войне. Ученым, назначенным государством, была дана обширная власть над академическим сообществом и промышленностью с целью централизовать и координировать научные достижения государства. Это подтверждает, что появление данного типа учреждения было обусловлено не столько национал-социалистической идеологией, сколько международными тенденциями в развитии науки, техники и вооружения, в частности, общепринятой идеей о всеобъемлющем центральном планировании и координации. Этот пример также показывает, что не идеология, а технократия больше определяла научную политику внутри национал-социалистической системы.

С точки зрения перспективности национал-социалисты разделяли науку и технику на две категории: 1) дисциплины, явно полезные для Третьего Рейха в идеологическом и практическом смысле (биология, химия, география и техника), которые едва ли нуждались в координации; 2) остальные дисциплины - такие, как математика, физика, физиология, которые должны были убедительно продемонстрировать свою полезность для «новой» Германии. Не случайно, что во всех последних дисциплинах, в отличие от первых, было сильно движение «за арийскую науку» или нечто равносильное, что изменило бы существующую в них профессиональную иерархию. «Полезные» дисциплины должны были быть только очищены от индивидов, ненадежных политически и нежелательных в расовом отношении. Кажущиеся бесполезными дисциплины подверглись бы чистке в любом случае, но должны были еще и бороться за признание и поддержку со стороны государства и в связи с этим были уязвимы для политических нападок.

Интересно, что именно во времена Третьего Рейха психологии удалось стать в Германии профессиональной наукой. Это произошло не из-за расистских атак на «еврейскую психологию». Скорее, причина была в том, что некоторым предприимчивым ученым удалось убедить Немецкий трудовой фронт (Deutsche Arbeitfersfront) в пользе психологического тестирования для определения пригодности рабочих к той или иной работе и, что еще важнее, - убедить руководство германской армии в том, что такие тесты могли бы помочь отбирать офицеров в быстро разраставшийся вермахт. Благодаря поддержке армии немецкие психологи добились права иметь свою профессуру и институты и сделать психологию дипломной специальностью.

Работа физиков, математиков, психологов, вероятно, сперва не казалась национал-социалистическому руководству очень значимой, чего нельзя сказать о химии, технике и биологии. Химии пришлось столкнуться с движением за «арийскую науку», однако оно было поддержано немногими химиками-теоретиками и не могло составить конкуренцию очевидной экономической и военной значимости современной химии, которая была столь ясно продемонстрирована в Первой мировой войне.

В конечном счете национал-социалистическое государство решительно положило конец всем мошенническим движениям за арийскую науку и технику. Сроки и жесткость этих мер варьировались, потому что в промежутке традиционные научные сообщества, иногда ценой значительных усилий, демонстрировали свое желание и способность содействовать в дальнейшем целям национал-социализма. Приверженцев арийской науки не постигла судьба Эрнста Рема и руководства СА, но профессиональное и особенно политическое влияние этих исследований сильно ослабло и постепенно сошло на нет.

Неудивительно, что Третий Рейх, используя лозунги типа «Национал-социализм - это прикладная биология», поощрял биологические и медицинские исследования, которые поддерживали проводимую нацистами расовую политику. Исследователи часто мало нуждались в поощрении. В частности, сами врачи быстро и интенсивно направили свои усилия на поддержку национал-социализма. Национал-социалистический закон о стерилизации, позволявший государству решать, стерилизовать или не стерилизовать индивида по расовым соображениям, а затем и осуществлять принятое решение, предоставлял огромные возможности врачам и «расовым экспертам» (антропологам, биологам, психиатрам) как в селекции и оценке жертв, так и в обслуживании «расовых судов», которые выносили окончательный вердикт. Возможно, самым ужасным примером этого закона в действии была стерилизация «рейнских бастардов», расовосмешанных детей немецких женщин и франко-африканских солдат, родившихся во время короткой французской оккупации Рейнской области в начале 20-х гг.

Традиционное подчеркивание негативных сторон расовой генетики не должно заслонять позитивные стороны расовой гигиены, предназначенной улучшать здоровье и особенно уровень рождаемости арийских немцев. Они выражались в таких мерах, как брачная ссуда, забота о беременных, создание групп поддержки женщин и др. Интересно, что при национал-социализме прошла самая мощная в мире кампания против курения, и немецкие ученые представили первые доказательства наркотических свойств никотина. Однако не следует забывать об утилитарных мотивах мероприятий по улучшению здоровья немцев: национал-социалисты хотели иметь больше трудоспособных рабочих для своей промышленности и больше пушечного мяса для армии.

Так же, как и в Первую мировую войну, в результате мобилизации 1939 г. большинство ученых пошли на фронт в качестве солдат, а не научных работников. Только позднее, в 1943 г., когда стало ясно, что война может быть проиграна, власти позволили некоторым ученым вернуться с фронта, чтобы служить военному делу в лабораториях. Однако таких примеров было слишком мало, и это было сделано слишком поздно, чтобы оказать поддержку фронту или спасти жизнь сколько-нибудь значительному числу молодых ученых. Кровавая бойня на полях войны вкупе с идеологизацией школ и университетов породили «потерянное поколение» немецких ученых.

Атомная бомба как таковая в Германии никогда не разрабатывалась, там разрабатывалась научная программа, предполагавшая исследование всех экономических и военных перспектив использования расщепления атома. В рамках этой программы в начале второй мировой войны работали от 70 до 100 академических ученых.
Успех программы в значительной степени зависел от переменчивой военной удачи. Во время «молниеносной» войны, в период с 1939 г. до конца 1941 г., казалось, что Германия вот-вот победит и что нет никакой необходимости в «чудо-оружии». Когда же зимой 1941–1942 гг. ход войны стал для Германии неблагоприятным, немецкое Управление по вооружению запросило исследователей, могут ли они изготовить атомное оружие в такой срок, чтобы оказать влияние на завершение войны, и они ответили категорически - нет. Таким образом, перед немецкими учеными никогда не стоял вопрос, создавать атомное оружие для Гитлера или нет.

Среди новых институтов, созданных во время войны, наиболее значительным, несомненно, был военно-индустриальный университетский комплекс, основанный в Пеенемюнде для исследований и разработки баллистических управляемых ракет, названных «Фау 2» . Любительское ракетостроение расцвело еще в Веймарской республике, скорее, как спорт или хобби, чем как серьезное занятие, но Управление по вооружению с самого начала заинтересовалось ракетами. Вскоре после прихода нацистов к власти армия захватила контроль над ракетными исследованиями, привлекла к сотрудничеству некоторых любителей и успешно подавила всех потенциальных конкурентов в Германии.
В первые годы войны руководители проекта армейский офицер Вальтер Дорнбергер и молодой инженер Вернер Браун воздвигли крупное секретное производство для реализации своей программы и заключили контракты на важные университетские и корпоративные исследования. К счастью для группы в Пеенемюнде, зимой 1941–1942 гг., когда положение на фронте стало неблагоприятным для Германии и возникла угроза прекращения щедрой финансовой поддержки, министр вооружения Альберт Шпеер, а затем и сам Гитлер стали горячими сторонниками ракетного оружия.

Немецкий ракетный проект ускорил окончание войны, но в пользу союзников. Сама идея создания оружия была стратегической и даже психологической ошибкой, поскольку это оттянуло огромные ресурсы из других секторов военной экономики.

История науки при национал-социализме отнюдь не свидетельствует, что атавистический, расистский, жестокий и кровавый режим должен обязательно разрушить науку, поскольку, хотя некоторые ученые и пострадали, немецкая наука в целом разрушена не была. Она не показывает также, как ученые сопротивлялись режиму и попыткам злоупотреблять достижениями науки, потому что такая оппозиция была незначительной, если она вообще была. История свидетельствует, что даже такой экстремистский режим, как немецкий национал-социализм, идет на уступки ученым для того, чтобы иметь возможность эксплуатировать науку, и что «аполитичная» современная наука и ученые будут служить любому политическому и идеологическому господину.

И немного об организации здравоохранения в нацистской Германии:

Несмотря на все совершенные ею злодеяния, нацистская медицина не просто была «нормальной наукой», но доктора и деятели здравоохранения активно действовали в тех направлениях, которые с позиций сегодняшнего дня могут быть однозначно оценены как «прогрессивные» и даже «социально ответственные». Нацистские гастроэнтерологи подчеркивали важность употребления продуктов без красителей и консервантов, полезность хлеба из цельного зерна, пищи, богатой витаминами и волокнами. Многие ведущие деятели национал-социалистической партии, включая Гитлера, были вегетарианцами, активно участвовали в природоохранном движении, выступали в защиту диких животных, за сохранение биологического разнообразия, считая его необходимым условием нормального существования нации. Они вели масштабную антиникотиновую и антиалкогольную кампании, провозглашали и пытались реализовать программу обуздания раковых заболеваний, говорили о необходимости обеспечения немцев качественной полноценной пищей, беспокоились о чрезмерном использовании в качестве лекарств химических препаратов, пропагандировали гомеопатические средства (Гесс, Гиммлер). Кроме того, врачи и социальные гигиенисты боролись против неблагоприятных условий работы, за безопасность труда. Исключение делалось для расово чуждых или неполноценных, которых и следовало, по их рекомендациям, использовать на вредных производствах.

Особенно яростная кампания велась против табака. При этом одним из основных аргументов было то, что все главные нацисты - Гитлер, Муссолини, Франк - некурящие, в то время как Сталин, Черчилль и Рузвельт курят. Гитлер был непримирим к курению, уверяя, что табак - это дух краснокожего, преследующий белокожих и мстящий им, и что нацизм никогда не укоренится в Германии, если ее жители не перестанут курить. Табак клеймился как эпидемия, чума, пьянство, «враг мира», «враг народа». Злоупотребление табаком именовалось «болезнью цивилизации» и «пережитком либерализма».
Нацистская война против табака велась в полном согласии с медиками, которые считали табак ответственным за рак легких, бесплодие женщин, импотенцию мужчин, интеллектуальную дегенерацию и т. д. Табаку противостояли расовые гигиенисты, которые указывали на его разрушающее воздействие на геном человека, промышленные гигиенисты, описывавшие снижение работоспособности, акушеры, рассказывавшие о врожденных уродствах у детей. Немаловажное значение для энтузиазма врачей имело то обстоятельство, что активное участие в антитабачной кампании обеспечивало при нацистах быструю карьеру. Здесь наука не только не подавлялась властью, а напротив, господствовавшая идеология использовалась врачами для достижения своих целей. Проктор считает антитабачную кампанию классическим примером того, как «хорошая наука» может проводиться с позиций «антидемократических идеалов».

Исследование есть фундамент технического превосходства над противником. Исследование есть основа для всемирного соревнования.

Проф. П. Тиссен

С тех пор как последние мировые войны разрушили старую форму «героического сражения» между воинами и заменили ее «войной моторов», а солдат стал «ожидать своего часа» под шквалом ураганного огня, с тех пор как стало достаточно лишь нажать кнопки, открывающие бомбовые люки, чтобы моментально исчезли в пожаре и дыму памятники веками создававшейся культуры, с тех пор как атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, доказали, что одним ударом можно уничтожать сотни тысяч ни в чем не повинных людей, с тех пор, наконец, когда самоуничтожение человечества в современной атомной войне стало теоретической возможностью, можно с уверенностью сказать, что техника в корне изменила и формы и весь характер войны. Но в основе всякой техники лежит наука, больше того, техника - это сама наука. А это значит, что ход современной войны и, следовательно, судьбы ведущих ее народов решающим образом зависят от научных достижений и от потенциальных возможностей народов в области техники.

Старинная поговорка «В войне молчат музы», под которой, кроме всего прочего, подразумевается и ослабление духовной деятельности народа, в наш век совершенно неуместна. С лихорадочной поспешностью и максимальным напряжением сил ведутся работы в лабораториях и исследовательских институтах воюющих сторон, чтобы не только нейтрализовать технический прогресс противника за счет создания новых видов вооружения, но и превзойти его, что в свою очередь является для противника импульсом к новым изысканиям. Таким образом, современная война с точки зрения роста технических возможностей является неким подобием маятника, который с каждым взмахом поднимается на еще большую высоту. Такое явление наблюдается не только в области техники. В век идеологической борьбы и борьбы взглядов и мировоззрений решающее значение имеет также и то, какое идеологическое оружие и какие силы могут вызвать подъем во всех областях науки. Поэтому «Итоги второй мировой войны» не могут быть написаны без того, чтобы все функции науки в этой эпохе остались неосвещенными.

Подводная война Германии против Англии и Америки, начавшаяся так эффективно, фактически была сведена на нет превосходством противника в радиолокационной технике, которое буквально парализовало усилия самоотверженных и храбрых немецких подводников. В воздушной битве за Англию технические данные германских истребителей оказались недостаточными для того, чтобы надежным образом защитить свои бомбардировщики. Когда впоследствии на экранах радаров противника, несмотря на темную ночь, туман и облака, стали различимы очертания городов и искомых целей, противовоздушная оборона германского жизненного пространства потеряла всякий смысл, а немецкая авиация, несмотря на все мужество ее солдат и офицеров, все более и более сдавала свои позиции.

На основании изучения всех этих событий возникает роковой вопрос: оправдала ли себя в этой войне германская наука? По окончании войны, по самым осторожным подсчетам, победителями было конфисковано 346 тыс. германских патентов. Результаты исследований в промышленности и во всех государственных и даже частных научно-исследовательских учреждениях были изъяты у их хозяев и исчислялись не количеством страниц, а количеством тонн, да! да! - тонн, как о том заявляла американская центральная научно-исследовательская станция Райт-филд (штат Огайо), вывезшая из Германии «безусловно самое значительное собрание секретных научных документов» общим весом в 1,5 тыс. т.

Проделав анализ всех захваченных материалов и осуществив многие идеи, содержавшиеся в них, американские специалисты, по их собственному признанию, «продвинули американскую науку и технику на годы, а в некоторых случаях на целое десятилетие вперед».

Австралийский премьер-министр Чифли, выступая по радио в сентябре 1949 года, сказал, что польза, которую Австралии принесли 6 тыс. доставшихся ей при дележке патентов и перемещение в Австралию 46 немецких специалистов и ученых, совершенно не поддается выражению в денежных величинах. «Австралийские промышленники, - заявил он, - в состоянии с помощью немецких секретных материалов поставить свою страну в области техники в число самых передовых стран мира».

Если, таким образом, оценка достижений немецкой науки может быть столь противоречива, то есть, с одной стороны, опускаться до причины поражения Германии в войне, ас другой - подниматься до огромных высот, вызывая восхищение даже у самых высокоразвитых противников, значит, деятельность немецких ученых-исследователей во второй мировой войне не может быть приведена к какому-то общему простому знаменателю, а должна рассматриваться как разносторонний и всеобъемлющий комплекс научных связей. И действительно, в ту эпоху немецкая наука находилась не в каком-то определенном устойчивом состоянии, а в постоянном и до некоторой степени даже драматическом, противоречивом развитии. Поскольку от тех лет не осталось ни документов, ни самих ученых, разбросанных теперь по всему свету, составить полную картину их деятельности не представляется возможным.

Поэтому сейчас можно говорить только о некоторых наиболее характерных чертах немецкой науки того времени. Немецкий ученый той эпохи жил замкнуто, интересуясь только своей наукой и не ввязываясь ни в какую политику, не думая ни о государстве, ни об общественности. «Аполитичный немецкий профессор» стал той символической фигурой, которая часто появлялась на страницах немецкой и зарубежной печати в самом карикатур ном виде. В связи с этим напрашивается встречный вопрос: что могло заинтересовать немецкого ученого в политической жизни того времени? Германия не имела вековых национальных традиций, как например Франция. Германия никогда не шла по пути империалистического развития, как Англия. Она была неоднородным конгломератом мелких государств, не объединенных ни внешней, ни внутренней политикой. Когда в период между двумя мировыми войнами к власти пришел национал-социализм, «аполитичный немецкий интеллигент» предпочел укрыться в своей норе, чем выступить с каким-либо протестом. Новому режиму, однако, было не по себе, что такая большая и нужная ему профессиональная категория оставалась нейтральной по отношению к новому государству. Поэтому развернулась пропаганда, направленная против «интеллигентов» и «высокомерных академиков».

Национал-социалистская партия в то время стремилась перетянуть рабочего на свою сторону. Она старалась освободить его от марксистских традиций и сделать его националистом. Но это было нелегко, потому что классовое самосознание уже прочно укоренилось в среде рабочих. Тогда партия прибегла к более простому средству. Сословие «академиков» и «интеллигентов» стали поносить на всех перекрестках. Многочисленные партийные ораторы вплоть до самого начала войны не пропускали ни одного случая, чтобы не ругнуть ученых. Так, например, государственный деятель Роберт Лей, выступая на большом собрании рабочих военной промышленности, иллюстрировал свою мысль таким «ярким примером». «Для меня, - говорил он, - любой дворник гораздо выше всякого академика. Дворник одним взмахом метлы сметает в канаву сотни тысяч бактерий, а какой-нибудь ученый гордится тем, что за всю свою жизнь он открыл одну-единственную бактерию!».

Если мы сравним отношение к ученому и его работе у нас и в других странах, то получится следующая картина. В то время как другие государства придают развитию науки и техники огромное значение и связывают с ним судьбу и существование своих наций, Германия в этом отношении делала и делает слишком мало. Последствия этого мы ощущаем вплоть до сегодняшнего дня. Руководители нашего государства смотрели на науку как на нечто их не касающееся. Это видно хотя бы из того, что самый незначительный из всех германских министров - Руст - был министром науки. Характерно, что этот «министр науки» за всю войну, которая больше, чем все другие, была войной техники. ни разу не был на докладе у главы-государства. Да и сам Гитлер разговаривал с ведущими деятелями науки в последний раз в 1934 году. когда у него на приеме был Макс Планк, просивший разрешить своим коллегам евреям продолжать начатые ими крупные научно-исследовательские работы.

После 1933 года в результате «проверки мировоззрения» из высших учебных заведений Германии было уволено 1268 доцентов.

Сложившаяся ситуация наглядно показывает, что в «государстве фюрера», которое насильно подчиняло себе даже самые приватные области жизни, не было создано настоящей всеобъемлющей, планирующей в государственном масштабе научной организации, которая возглавила бы всю исследовательскую работу. На деле имелось лишь множество частных учреждений, работавших каждое ъ своей области и, в сущности, независимых друг от друга. Координации в их работе не было почти никакой. Если такое положение еще можно допустить в мирное время, то в современной войне оно должно привести к самым роковым последствиям.

С тех пор как последние мировые войны разрушили старую форму «героического сражения» между воинами и заменили ее «войной моторов», а солдат стал «ожидать своего часа» под шквалом ураганного огня, с тех пор как стало достаточно лишь нажать кнопки, открывающие бомбовые люки, чтобы моментально исчезли в пожаре и дыму памятники веками создававшейся культуры, с тех пор как атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, доказали, что одним ударом можно уничтожать сотни тысяч ни в чем не повинных людей, с тех пор, наконец, когда самоуничтожение человечества в современной атомной войне стало теоретической возможностью, можно с уверенностью сказать, что техника в корне изменила и формы и весь характер войны. Но в основе всякой техники лежит наука, больше того, техника - это сама наука. А это значит, что ход современной войны и, следовательно, судьбы ведущих ее народов решающим образом зависят от научных достижений и от потенциальных возможностей народов в области техники.

Старинная поговорка «В войне молчат музы», под которой, кроме всего прочего, подразумевается и ослабление духовной деятельности народа, в наш век совершенно неуместна. С лихорадочной поспешностью и максимальным напряжением сил ведутся работы в лабораториях и исследовательских институтах воюющих сторон, чтобы не только нейтрализовать технический прогресс противника за счет создания новых видов вооружения, но и превзойти его, что в свою очередь является для противника импульсом к новым изысканиям. Таким образом, современная война с точки зрения роста технических возможностей является неким подобием маятника, который с каждым взмахом поднимается на еще большую высоту. Такое явление наблюдается не только в области техники. В век идеологической борьбы и борьбы взглядов и мировоззрений решающее значение имеет также и то, какое идеологическое оружие и какие силы могут вызвать подъем во всех областях науки. Поэтому «Итоги второй мировой войны» не могут быть написаны без того, чтобы все функции науки в этой эпохе остались неосвещенными.

Подводная война Германии против Англии и Америки, начавшаяся так эффективно, фактически была сведена на нет превосходством противника в радиолокационной технике, которое буквально парализовало усилия самоотверженных и храбрых немецких подводников. В воздушной битве за Англию технические данные германских истребителей оказались недостаточными для того, чтобы надежным образом защитить свои бомбардировщики. Когда впоследствии на экранах радаров противника, несмотря на темную ночь, туман и облака, стали различимы очертания городов и искомых целей, противовоздушная оборона германского жизненного пространства потеряла всякий смысл, а немецкая авиация, несмотря на все мужество ее солдат и офицеров, все более и более сдавала свои позиции.

На основании изучения всех этих событий возникает роковой вопрос: оправдала ли себя в этой войне германская наука? По окончании войны, по самым осторожным подсчетам, победителями было конфисковано 346 тыс. германских патентов. Результаты исследований в промышленности и во всех государственных и даже частных научно-исследовательских учреждениях были изъяты у их хозяев и исчислялись не количеством страниц, а количеством тонн, да! да! - тонн, как о том заявляла американская центральная научно-исследовательская станция Райт-филд (штат Огайо), вывезшая из Германии «безусловно самое значительное собрание секретных научных документов» общим весом в 1,5 тыс. т.

Проделав анализ всех захваченных материалов и осуществив многие идеи, содержавшиеся в них, американские специалисты, по их собственному признанию, «продвинули американскую науку и технику на годы, а в некоторых случаях на целое десятилетие вперед».

Австралийский премьер-министр Чифли, выступая по радио в сентябре 1949 года, сказал, что польза, которую Австралии принесли 6 тыс. доставшихся ей при дележке патентов и перемещение в Австралию 46 немецких специалистов и ученых, совершенно не поддается выражению в денежных величинах. «Австралийские промышленники, - заявил он, - в состоянии с помощью немецких секретных материалов поставить свою страну в области техники в число самых передовых стран мира».

Если, таким образом, оценка достижений немецкой науки может быть столь противоречива, то есть, с одной стороны, опускаться до причины поражения Германии в войне, ас другой - подниматься до огромных высот, вызывая восхищение даже у самых высокоразвитых противников, значит, деятельность немецких ученых-исследователей во второй мировой войне не может быть приведена к какому-то общему простому знаменателю, а должна рассматриваться как разносторонний и всеобъемлющий комплекс научных связей. И действительно, в ту эпоху немецкая наука находилась не в каком-то определенном устойчивом состоянии, а в постоянном и до некоторой степени даже драматическом, противоречивом развитии. Поскольку от тех лет не осталось ни документов, ни самих ученых, разбросанных теперь по всему свету, составить полную картину их деятельности не представляется возможным.

Поэтому сейчас можно говорить только о некоторых наиболее характерных чертах немецкой науки того времени. Немецкий ученый той эпохи жил замкнуто, интересуясь только своей наукой и не ввязываясь ни в какую политику, не думая ни о государстве, ни об общественности. «Аполитичный немецкий профессор» стал той символической фигурой, которая часто появлялась на страницах немецкой и зарубежной печати в самом карикатур ном виде. В связи с этим напрашивается встречный вопрос: что могло заинтересовать немецкого ученого в политической жизни того времени? Германия не имела вековых национальных традиций, как например Франция. Германия никогда не шла по пути империалистического развития, как Англия. Она была неоднородным конгломератом мелких государств, не объединенных ни внешней, ни внутренней политикой. Когда в период между двумя мировыми войнами к власти пришел национал-социализм, «аполитичный немецкий интеллигент» предпочел укрыться в своей норе, чем выступить с каким-либо протестом. Новому режиму, однако, было не по себе, что такая большая и нужная ему профессиональная категория оставалась нейтральной по отношению к новому государству. Поэтому развернулась пропаганда, направленная против «интеллигентов» и «высокомерных академиков».

Национал-социалистская партия в то время стремилась перетянуть рабочего на свою сторону. Она старалась освободить его от марксистских традиций и сделать его националистом. Но это было нелегко, потому что классовое самосознание уже прочно укоренилось в среде рабочих. Тогда партия прибегла к более простому средству. Сословие «академиков» и «интеллигентов» стали поносить на всех перекрестках. Многочисленные партийные ораторы вплоть до самого начала войны не пропускали ни одного случая, чтобы не ругнуть ученых. Так, например, государственный деятель Роберт Лей, выступая на большом собрании рабочих военной промышленности, иллюстрировал свою мысль таким «ярким примером». «Для меня, - говорил он, - любой дворник гораздо выше всякого академика. Дворник одним взмахом метлы сметает в канаву сотни тысяч бактерий, а какой-нибудь ученый гордится тем, что за всю свою жизнь он открыл одну-единственную бактерию!».

Если мы сравним отношение к ученому и его работе у нас и в других странах, то получится следующая картина. В то время как другие государства придают развитию науки и техники огромное значение и связывают с ним судьбу и существование своих наций, Германия в этом отношении делала и делает слишком мало. Последствия этого мы ощущаем вплоть до сегодняшнего дня. Руководители нашего государства смотрели на науку как на нечто их не касающееся. Это видно хотя бы из того, что самый незначительный из всех германских министров - Руст - был министром науки. Характерно, что этот «министр науки» за всю войну, которая больше, чем все другие, была войной техники. ни разу не был на докладе у главы-государства. Да и сам Гитлер разговаривал с ведущими деятелями науки в последний раз в 1934 году. когда у него на приеме был Макс Планк, просивший разрешить своим коллегам евреям продолжать начатые ими крупные научно-исследовательские работы.

После 1933 года в результате «проверки мировоззрения» из высших учебных заведений Германии было уволено 1268 доцентов.

Сложившаяся ситуация наглядно показывает, что в «государстве фюрера», которое насильно подчиняло себе даже самые приватные области жизни, не было создано настоящей всеобъемлющей, планирующей в государственном масштабе научной организации, которая возглавила бы всю исследовательскую работу. На деле имелось лишь множество частных учреждений, работавших каждое ъ своей области и, в сущности, независимых друг от друга. Координации в их работе не было почти никакой. Если такое положение еще можно допустить в мирное время, то в современной войне оно должно привести к самым роковым последствиям.

Отсутствие единства в науке

В Германии существовал большой научный сектор в системе высших учебных заведений, к которому принадлежали университеты и высшие технические учебные заведения. Сюда же входили и 30 научно-исследовательских институтов Общества кайзера Вильгельма. Эти учреждения организационно подчинялись министерству науки, воспитания и просвещения. В этой сети, охватывавшей тысячи ученых, имелся свой научно-исследовательский совет, который состоял из представителей различных областей науки (физики, химии, горного и литейного дела. медицины и т. д.). Каждый член совета являлся руководителем определенной группы ученых одного профиля и должен был направлять планирование и научно-исследовательскую деятельность этой группы.

Наряду с такой учебной научно-исследовательской организацией существовала совершенно независимая промышленная научно-исследовательская организация, или, как ее иначе называли, сектор, огромное значение которого стало ясно вообще только после того, как победители в 1945 году присвоили себе результаты его научно-исследовательской работы. Сюда относились лаборатории крупных промышленных предприятий, например концернов Фарбениндустри, Цейсса, Сименса, Всеобщей компании электричества, Осрама, Телефункена и др., которые, располагая крупными собственными средствами, высококвалифицированными специалистами и аппаратурой, отвечающей современным техническим требованиям, могли работать с большей производительностью, чем институтские лаборатории, не имевшие зачастую самых необходимых средств, чтобы осуществлять свои изыскания. Научно-исследовательская организация промышленности была независимой, не нуждалась в помощи какого-либо министерства, государственного научно-исследовательского совета или других ведомств, занимающихся вопросами контингентов. Эта организация работала для себя, и при этом - за закрытыми дверями. Следствием этого было то, что ученый-исследователь какого-либо высшего учебного заведения не только ничего не знал, но даже и не подозревал о тех исследованиях, открытиях и усовершенствованиях, которые производились в промышленных лабораториях. Так получалось потому, что любому концерну было выгодно из соображений конкуренции хранить изобретения и открытия своих ученых в тайне. В результате знания текли не в общий большой котел и могли принести для общего дела лишь частичный успех.

Третьей крупной научной организацией был научно-исследовательский аппарат вооруженных сил. Но и этот аппарат был не единым, а опять-таки расколотым на части, разбросанные по отдельным видам вооруженных сил. Люди, понимавшие революционную роль науки и техники в современной войне и требовавшие единого руководства научно-исследовательской работой и работой по усовершенствованию, настаивали на том, чтобы общее руководство осуществлял генеральный штаб, но перевеса они не получили. При реорганизации вооруженных сил оказалось, что каждый вид вооруженных сил - армия, авиация и морской флот (а позднее даже и отряды SS) - создал свое собственное управление вооружений. Так возникло управление вооружений сухопутной армии со своими собственными исследовательскими учреждениями и опытными полигонами; так появился при главном командовании ВМФ самостоятельный отдел исследований, усовершенствований и патентов; так было создано техническое управление при главном командовании ВВС с хорошо оснащенными научно-исследовательскими и испытательными станциями в Геттингене, Адлерсгофе, Брауншвейге, Оберпфафенгофене (близ Мюнхена), Айнринге и других городах.

Известный приказ Гитлера о неразглашении тайн и секретов, изданный в начале войны и разрешавший отдельному человеку знать только то, что касалось его непосредственно, а также, выражаясь осторожно, «благородная» борьба за первенство между видами вооруженных сил способствовали тому, что отдельные области исследования все больше и больше изолировались друг от друга, ухудшая этим общее положение дел в науке. Ученым в лабораториях высших учебных заведений было почти невозможно получить информацию даже о самой незначительной части научных и экспериментальных работ, проводившихся в аппарате вооруженных сил. Отдельному исследователю высшего учебного заведения была вверена лишь маленькая частица всей мозаики, отнюдь не дававшая ему представления об общей картине развития. От этих исследователей можно было часто слышать такую фразу: «Мы блуждаем в потемках, мы знаем слишком мало из того, что нам нужно знать. Мы не имеем представления о том, где у нас недостатки».

Но это еще не все. Наряду с исследовательскими секторами высших учебных заведений, промышленности и вооруженных сил имелся еще целый ряд частных, самостоятельных исследовательских учреждений. Из их числа упоминания заслуживают только исключительно хорошо оснащенные институты имперской почты, которые занимались не только усовершенствованиями в области техники связи на Дальних расстояниях, но и уделяли много внимания вопросам ядерной физики, проблемам инфракрасных лучей, электронной микроскопии и множеству других важных в военном отношении областей науки.

Читая эти строки, всякий задает себе вопрос: имелась ли хотя бы одна такая инстанция, которая обобщала результаты исследований всех научных секторов, руководила ими и направляла полученные данные в распоряжение тех учреждений, где они приносили наибольшую пользу как для военных, так и для гражданских целей? Нет. Такой инстанции не было. Всем научно-исследовательским работам в Германии недоставало связующего центрального органа, который суммировал бы опыт ученых и на его основе руководил бы их исканиями. Немецкая наука и техника были лишены головы, вместо нее имелись лишь отдельные связующие нервные волокна и примитивные координационные органы.

Государственный научно-исследовательский совет не имел никаких полномочий и полных сведений о том, что происходило вне сферы его влияния. И все же по собственной инициативе своих работников и по поручению различных управлений вооружений он подготовил и провел более 10 тыс. исследовательских работ, получивших у военных заслуженное признание.

Другим руководящим органом было Управление развития экономики, созданное согласно четырехлетнему плану Геринга и обслуживавшее 25 институтов, предусмотренных этим планом. Ассигнованные ему для этих целей крупные денежные средства ревностно использовались «только для целевого исследования», и бедствующие научно-исследовательские институты высших учебных заведений, выполнявшие до сих пор основную научную работу, не получили от них ни гроша. Поэтому в кругах научных сотрудников высших учебных заведений Управление развития экономики в насмешку называли «управлением развития концернов».

Во время войны приобрела чрезвычайно большой вес еще одна руководящая инстанция - министерство Шпеера. Поскольку в этот период значительно сократились возможности получения институтами сырья, кадров и лабораторного оборудования, поскольку необходимое и выполнимое уже нигде не могли встретиться и так как промышленность страны едва справлялась с заказами различных управлений вооружений, то это министерство стремилось в свою очередь получить полномочия на решение вопросов о том, какие исследовательские работы следует прекратить как ненужные, какие - продолжать дальше как имеющие «важное военное значение» и каким должно быть отдано предпочтение как имеющим «решающее значение для войны». Но науке никогда не приносит пользу такое положение, когда ее интересы решает инстанция, нацелившаяся только на усовершенствование и изготовление того, что наиболее отвечает интересам дня. Такая организация не в состоянии понять, какие возможности скрываются в планах и задачах исследовательских учреждений. Только потому, что наука оказалась лишенной руководства, учеными стали командовать чуждые науке инстанции.

Если, несмотря на это общее положение, в результате долгих научных исследований были все же созданы новые виды вооружения, новые искусственные материалы, открыты новые научные методы и новые профили науки, то за это следует благодарить, конечно, не жалкую организацию «руководителей», а только отдельных людей, которые во всех областях науки работали с пол ной отдачей своих сил и способностей. Сведений о том, над чем работали, что исследовали и совершенствовали ученые Германии, до сегодняшнего дня пока еще нет. Исчерпывающие данные об этом получили, применяя свой собственный «метод», только победители. Но и до этого немецкая наука в своем не лишенном драматизма развитии прошла много различных стадий и фаз.

Наука в период «молниеносных войн»

В 1939 году политические руководители Германии, руководствуясь опытом войны с Польшей, надеялись главным образом на кратковременную войну. Они, и в частности Геринг, резко выступали за то. что война должна быть выиграна тем оружием, с которым она была начата. Новые усовершенствования, которые «созрели для фронта» лишь в последующие годы. считались не представляющими интереса. Ученые, работы которых находились лишь в самой начальной стадии и которым еще требовались годы, чтобы добиться результатов, полезных для войны, не представляли для правительства никакой практической ценности. Поэтому ученые были отнесены к той категории людских резервов, из которых черпались пополнения для фронта. Само собой разумеется, что при таких обстоятельствах «гуманитарные» ученые рассматривались с самого начала как quantite negligeable. В результате, несмотря на возражения управлений вооружений и различных других инстанций, несколько тысяч высококвалифицированных ученых из университетов, высших технических учебных заведений и различных научно-исследовательских институтов, в том числе незаменимые специалисты по исследованиям в области высоких частот, ядерной физики, химии, моторостроения и т. д., были еще в начале войны призваны в армию и использовались на низших должностях и даже в качестве рядовых солдат. Если Геббельс добился того. что артисты, музыканты, писатели, певцы, спортсмены и др. были избавлены от службы в армии, поскольку они были ему нужны для организации развлечений на родине и на фронте, то министр Руст ничего не смог сделать для своих исследователей. И когда ученые, и в особенности представители молодого поколения ученых и исследователей, покидали свои лаборатории и институты, чтобы отправиться на фронт скромными бойцами, это вызывало у всех даже гордость. Англичане (а не немцы) подсчитали, что ежегодно у всякого талантливого народа на один миллион населения появляется один исследователь. Как видите - урожай не особенно густой. И тот факт, что в век, когда один ученый-исследователь может иметь для ведения войны такое же важное значение, как и целые армии, этот дорогостоящий и порой незаменимый человеческий материал разбазаривался с такой легкостью, не мог пройти для нас бесследно.

После войны с Францией Гитлер отдал приказ прекратить все научно-исследовательские работы, которые не могут быть доведены до конца в течение одного года. Этот приказ оказался почти смертельным не только для авиации (в 1939 году уже имелся проект конструкции реактивного истребителя), от него пострадали и научно-исследовательские работы в области высоких частот, то есть как раз в той самой области, в которой противник в скором времени приобрел роковой перевес.

Сигнал бедствия в науке

Прошло некоторое время, и на немецкую армию посыпались отрезвляющие удары. Проиграна воздушная битва над Англией. Война в России в корне изменила свой первоначальный характер. В подводной войне превосходящая по качеству и количеству авиационная техника противника вызвала глубокий кризис. Не оставалось никакого сомнения, что без новых самолетов война будет проиграна, что оружие, оснащение и транспортные средства, используемые в России, должны отвечать убийственным условиям климата и местности, что техника высоких частот стала теперь важнейшим звеном всей военной техники.

Тогда руль был повернут в обратную сторону. Геббельсу пришлось издать директиву о том, чтобы впредь в прессе, по радио, в кино, в театре и в литературе больше не было выступлений против ученых и исследователей, против учителей и духовенства а, напротив, подчеркивалось бы большое значение их деятельности. Несмотря на то, что к науке Геббельс отнюдь не имел никакого отношения, он пригласил в Гейдельберг профессоров и директоров высших учебных заведений, чтобы объявить им о том, что государство высоко ценит труд ученых.

Энергичнее всех в этом деле оказался Дениц. Он самовластно отбросил запутанную систему научного руководства, лично созвал конференцию ведущих специалистов, сообщил им со всей откровенностью о техническом кризисе подводной войны, назначил одного из ученых начальником научно-исследовательского штаба ВМФ и исключил все промежуточные инстанции тем, что подчинил этого нового «начальника штаба» лично себе. То, что главнокомандующий непосредственно подчинил себе ученого-исследователя, было в области военной техники своего рода революцией.

Для всех ученых прозвучал сигнал тревоги. Одновременно с тем, как «генерал Унру» в качестве особого уполномоченного ездил по стране, «мобилизуя» на фронт последних оставшихся в тылу мужчин, в интересах науки и техники была проведена решительная контрмера: 10 тыс. ученых, техников, специалистов и инженеров были сняты с фронта и водворены на свои места для решения неотложных задач. Чтобы предотвратить вымирание целых научных дисциплин и сохранить незаменимые кадры, было даже решено отозвать с фронта 100 ученых гуманитарных наук. Нужно было спасти то, что еще можно было спасти.

Но даже и эти меры не могли уже полностью восстановить прежнее состояние немецкой науки. Пользуясь своего рода «кулачным правом» и затирая тех, кто имел менее сильные кулаки, отдельные инстанции добились для себя полномочий, получили ученых, вспомогательный персонал, аппаратуру, химикаты, дефицитные материалы и денежные средства. Но наука и техника несовместимы с импровизацией. Государство, которое хочет получить настоящие плоды науки и техники, должно действовать не только с большой прозорливостью и искусством, но и уметь терпеливо ждать этих плодов.

Ясно, что из всего того, что замышлялось, познавалось, совершенствовалось и испытывалось в лабораториях высших учебных заведений, в научно-исследовательских учреждениях вооруженных сил и в лабораториях промышленных предприятий, только часть могла поступить в производство и использоваться на фронте, ибо, когда война была уже в разгаре, плоды умственной деятельности немецких ученых еще только зрели, скрываясь в стенах их лабораторий.

Предметы исследований и достижения германской науки

Работа, проделанная немецкими учеными в области создания новых методов исследования, в области открытия нового и совершенствования технологии старого при сегодняшнем положении Германии не поддается никакому обобщению. Во время войны исследовательская работа, связанная с вооружением, проводилась исключительно как «секретная», а некоторые исследования были даже снабжены грифом «государственный секрет». Обычного для мирного времени опубликования результатов исследований в специальных научных журналах не проводилось. Исследователь, работавший над каким-либо особым заданием, не имел права говорить о нем даже со своими коллегами.

Книгу о достижениях германской науки можно было бы сегодня написать значительно легче не в самой Германии, а за ее пределами, потому что основные оригинальные документы находятся там. В одном американском отчете говорится: «Управление технической службы в Вашингтоне заявляет, что в его сейфах хранятся тысячи тонн документов. Согласно мнению экспертов, свыше 1 млн. отдельных изобретений, фактически касающихся всех наук, всех промышленных и военных секретов нацистской Германии, нуждаются в обработке и анализе. Один чиновник в Вашингтоне назвал это собрание документов «единственным в своем роде источником научной мысли, первым полным выражением изобретательского ума целого народа».

Как могло так получиться? Почему противники Германии раньше нее поняли значение исследовательской работы в нынешний век техники не только для ведения войны, но и для мирной экономики и культурного развития во всех областях жизни?

Дело заключается в том, что они смотрели на захват ценных немецких изобретений, как на военную задачу. Еще во время вторжения на Западе отряды «коммандос» сразу же начали свою охоту за научно-исследовательскими материалами и за самими исследователями. Подготовленная союзниками операция «Пейпер-Клипс» осуществлялась в основном американцами. Однако английские, французские и советские войска принимали не меньшее участие в этом единственном в истории войн «трофейном походе».

Распространявшееся в конце войны иностранной пропагандой под влиянием общего военного психоза утверждение о том. что германская наука добилась лишь незначительных результатов и что в стране, где нет свободы, наука вообще не способна на многое, было вскоре опровергнуто многочисленными выступлениями самих иностранных ученых. В отчете Общества немецких ученых, озаглавленном «Исследование означает труд и хлеб» (сентябрь 1950 года). излагается целый ряд таких утверждений. По недостатку места я приведу лишь некоторые из них.

Так, например, мистер Лестер Уокер пишет в журнале «Harpers Magazine» (октябрь 1946 года): «Материалы о секретных военных изобретениях, которых еще недавно было всего лишь десятки, теперь представляют собой скопление актов общим количеством до 750 тыс…» Для того чтобы новым немецким понятиям подыскать соответствующие английские термины, потребовалось бы составить новый немецко-английский словарь специальных слов, куда вошло бы около 40 тыс. новых технических и научных терминов.

В американском официальном отчете приводится ряд отдельных изобретений и результатов исследований немецких ученых в области прикладной физики, в области исследования инфракрасных лучей, по изобретению новых смазочных средств, синтетической слюды, методов холодной прокатки стали и т. д., получивших всеобщее признание у американских ученых. Так, в отчете говорится: «Мы узнали из этих бесценных секретов способы изготовления самого лучшего в мире конденсатора. Конденсаторы миллионами применяются и в радиотехнике, и в производстве высокочастотной аппаратуры… но этот конденсатор выдерживает почти в два раза большее напряжение, чем наши американские конденсаторы. Это настоящее чудо для наших специалистов-радиотехников».

Относительно изобретений в текстильной промышленности в этом отчете говорится, что «в этом собрании секретов содержится так много нового, что большинству американских специалистов-текстильщиков стало не по себе…».

О трофеях из лабораторий концерна И. Г. Фарбениндустри говорится: «… однако самые ценные секреты были получены нами от лабораторий и заводов большого немецкого химического концерна И. Г. Фарбениндустри. Нигде и никогда не имелось такого ценного клада производственных секретов. Эти секреты относятся к производству жидкого и твердого топлива, к металлургической промышленности, к производству синтетического каучука, текстиля, химикалиев, искусственных тканей, медикаментов и красок. Один американский специалист в области производства красителей заявил, что немецкие патенты содержат способы и рецепты для получения 50 тыс. видов красящих веществ, и большинство из них - лучше наших. Нам самим, вероятно, никогда не удалось бы изготовить некоторые из них. Американская красочная промышленность шагнула вперед по меньшей мере на десять лет».

Можно привести и целый ряд других заявлений, содержащихся в различных отчетах: «Не менее внушительной была добыча специальных поисковых групп союзников и в области производства продуктов питания, в области медицины и военного искусства»… «совершенно необозримы «трофеи» в области последних достижений авиации и производства авиационных бомб». «Величайшее значение для будущего, - говорится в другом месте, - имеют германские секреты в области производства ракетных и реактивных, снарядов… как стало известно, немцы в конце войны имели в различных стадиях производства и разработки 138 типов управляемых на расстоянии снарядов… применялись все известные до сих пор системы управления на расстоянии и прицеливания: радио, короткие волны, проводная связь, направленные электромагнитные волны, звук, инфракрасные лучи, пучки света, магнитное управление и т. д. Немцы разработали все виды ракетного двигателя, позволявшего их ракетам и реактивным снарядам достигать сверхзвуковых скоростей».

После капитуляции Японии президент Трумэн приказал опубликовать конфискованные (364 тыс.) патенты и другие захваченные документы. 27 июля 1946 года 27 бывших союзных государств подписали в Лондоне соглашение, согласно которому все немецкие патенты, находящиеся вне пределов Германии и зарегистрированные до 1 августа 1946 года, были экспроприированы. Библиотека конгресса в Вашингтоне стала издавать библиографический еженедельник, в котором были указаны рассекреченные военные и научные документы, их краткое содержание, количество и стоимость сделанных с них копий и т. д. Эти еженедельные бюллетени рассылались 125 библиотекам Соединенных Штатов, «чтобы сделать их более доступными для публики».

Американские дельцы сами признают огромное значение немецких открытий и изобретений для практического использования в промышленности и технике. «Общественность буквально пожирает опубликованные военные секреты», - говорится в одном из вышеупомянутых отчетов. «За один только месяц мы получили 20 тыс. запросов на технические публикации, а сейчас ежедневно заказывается около 1 тыс. экземпляров этих бюллетеней… уполномоченные фирм простаивают целые дни в коридорах Управления технической службы, чтобы первыми получить новую публикацию. Большая часть информации настолько ценна, что промышленники охотно дали бы многие тысячи за то. чтобы получить новые сведения одним днем раньше своих конкурентов. Но сотрудники Управления технической службы тщательно следят за тем. чтобы никто не получил отчет до его официального опубликования. Однажды руководитель одного исследовательского учреждения просидел около 3 час. в одном из бюро Управления технической службы, делая записи и зарисовки с некоторых готовящихся к публикации документов. Уходя, он сказал: «Премного благодарен, мои заметки дадут моей фирме по меньшей мере полмиллиона долларов прибыли».

Далее американский отчет говорит о представителях Советского Союза. Это место выдержано еще в наивных выражениях 1946 года, но сейчас, в обстановке 1953 года, оно заставляет читателя отнестись к нему внимательней. С наивной гордостью американцы сообщают: «Одним из ненасытнейших наших клиентов является Внешторг (Министерство внешней торговли Советского Союза). Какой-то их руководитель пришел однажды в бюро издательства с библиографией в руках и сказал: «Я хочу иметь копии со всего, что у вас есть». Русские прислали нам в мае заказ на 2 тыс. публикаций на общую сумму 5594 доллара 40 центов. Вообще они покупали любое выходившее издание».

Русские позаботились о том, чтобы заполучить себе плоды труда немецких деятелей науки и техники также и другим путем. Так, в конце войны они вывезли из Германии несколько сотен первоклассных специалистов, в том числе: профессора доктора Петера Тиссена - директора института физической химии и электрохимии (Институт кайзера Вильгельма), являвшегося одновременно и руководителем сектора химии в государственном научно-исследовательском совете; барона Манфреда фон Арденне - крупнейшего немецкого ученого в области техники высоких частот, телевидения, электронной микроскопии н разделения изотопов; профессора Макса Фолльмера - ординарного профессора физической химии в высшем техническом училище (Берлин - Шарлоттенбург) и ведущего специалиста в области полупроводников и производства аккумуляторов, имевшего громадный авторитет в вопросах военной техники; профессора Густава Герца - занимавшего до 1938 года пост директора института Генриха Герца по исследованию колебательных явлений (Берлин), а впоследствии - руководителя исследовательской лаборатории № 2 «Сименс-Верке», знавшего все многочисленные секреты этого концерна; доктора Николауса Риля - директора научного отдела компании «Ауэр», известного специалиста по производству люминесцентных красок, имеющих большое значение для военной и гражданской промышленности.

Русским удалось вывезти к себе и доктора Л. Бевилогуа - ученика знаменитого на весь мир профессора Дебие, эмигрировавшего из Германии на Запад и награжденного Нобелевской премией. Дебие был директором института холода в Далеме.

Это всего лишь несколько имен. Но какую огромную пользу могут они принести Советскому Союзу! Профессор доктор Тиссен, например, занимал в научно-исследовательском мире Германии первостепенное положение. Тиссен был учеником виднейшего немецкого специалиста по коллоидной химии профессора Жигмонди из Геттингена. Институт. возглавлявшийся Тиссеном. был крупнейшим из тридцати институтов Общества кайзера Вильгельма и имел штат, насчитывавший около 100 сотрудников. Он имел самое лучшее оборудование, а его денежные средства равнялись сумме бюджетов по крайней мере десятка других, конечно, тоже не менее важных институтов Общества кайзера Вильгельма. Из имевшихся тогда в Германии 25 электронных микроскопов три находились в институте Тиссена. Тиссен был также руководителем сектора химии в государственном научно-исследовательском совете. Это означало, что ему были известны все планы исследовательской работы в области химии, ход их выполнения и результаты. Тиссен был человеком, который мог обрабатывать эти результаты не только в административном порядке, но и лично просматривать их, давая им критическую оценку. Люди, тесно сотрудничавшие с Тиссеном, говорят, что у него феноменальная память. Наконец, Тиссен был одной из главных фигур так называемого «химического штаба», который состоял из трех членов: председателя наблюдательного совета концерна И. Г. Фарбениндустри профессора Крауха, руководителя германского общества химиков государственного советника Шибера и самого Тиссена. Таким образом, Тиссен был осведомлен о состоянии дел во всей германской химии. Задачей химического штаба было обобщать результаты опытов, проведенных в лабораториях, и затем передавать накопленный опыт для дальнейшего использования его в производстве. Отсюда следует, что Тиссен знал не только направление исследовательских работ в области химии, но и был посвящен в тайны химической промышленности Германии, в ее методы, планирование и находился в контакте с самыми крупными химическими промышленниками. Он знал важнейшие секреты, которые используются теперь Советским Союзом.

Что касается немецких ученых, находящихся сейчас в Америке, то Пентагон в декабре 1947 года сообщил, что туда вывезено 523 немецких ученых и что эта цифра вскоре увеличится до 1 тыс. человек. Более точных сведений пока не имеется.

Наиболее сдержанными в своих сообщениях о взятых в плен ученых и специалистах были до сих пор англичане. Но профессора, возвратившиеся из лагерей предварительного заключения, сообщают, что там находится много «известностей и даже знаменитостей из всех областей науки». В общей сложности странами-победительницами вывезено более 2 тыс. немецких ученых и специалистов.

Вывоз из Германии немецких ученых является для нашего народа наиболее тяжелым последствием минувшей войны. Исследователей можно сравнить с мозгом нации. В конце войны наша нация подверглась тяжелой операции: этот мозг был вырезан у нее вместе со всем, чего достигла нация, то есть вместе со всеми результатами исследований, патентами и т. д. Все это досталось победителям и влилось в их научный и хозяйственный организм. Это, конечно, более современная форма экономического воздействия на побежденного, чем военные контрибуции и денежные репарации старого времени. Такая мера ведет к резкому сокращению духовного потенциала побежденного народа. Она представляет собой искусственное оплодотворение науки, техники и хозяйства победителя. Американский журнал «Лайф» в номере от 2 сентября 1946 года вполне трезво подтверждает это, заявляя, что истинная цель репараций заключалась не в демонтаже промышленных предприятий Германии, а «в иссечении мозга немецкой нации», в захвате всего того, что было накоплено ею в области науки и техники.

Судьба исследователей в конце войны

Немецкая наука, получившая сильное развитие в первой половине нашего столетия, была в конце последней войны сведена почти на нет следующими тремя обстоятельствами: во-первых, потерей всех результатов научно-исследовательской работы, включая патенты, и распылением их по всему миру; во-вторых, перемещением ведущих немецких специалистов в страны бывших противников; в-третьих, дискриминацией оставшихся в Германии исследователей.

В результате политической чистки, проведенной еще при Гитлере, 1628 доцентов были изгнаны с кафедр и из исследовательских институтов. По данным, опубликованным в начале 1950 года в еженедельнике «Крист унд Вельт», это составляло 9,5 % всего преподавательского состава высших учебных заведений Германии. Это значит, что каждый десятый ученый был исключен из научной жизни страны. Жертвами следующей политической чистки, в 1945 году, пали еще 4289 доцентов, что составило уже 32,1 % всех ученых. Таким образом, в 1945 году каждый третий немецкий преподаватель высших учебных заведений потерял и свою кафедру, и возможность продолжать научно-исследовательскую работу.

О том, что думали американцы о «политической опасности» этих ученых, становится ясно из ряда официальных заявлений. Так. например, руководитель операции «Пейпер-Клипс» дал следующую директиву отрядам «коммандос», занимавшимся «ловлей» немецких ученых. «Если вам попадутся просто антифашисты, не представляющие ценности для науки, - не брать. Если же они могут иметь «для нас определенный научный интерес, то их политическое прошлое не играет никакой роли». И когда один американский сенатор выразил свои сомнения по поводу такого «импорта» немецких ученых, основывая их на том, что большинство из них являлось членами нацистской партии, представитель американского военного министерства ответил на это так: «Ученые обычно интересуются только своими исследованиями и лишь изредка - политикой».

Ущерб, понесенный немецкой наукой, отнюдь не ограничивается теми учеными, которые остались без места во время политических чисток периода власти Гитлера. Уже после войны из университетов восточной зоны Германии в западную зону перекочевало еще 1028 доцентов в качестве безработных беженцев. Это составило 7,7 % всего преподавательского состава немецких высших учебных заведений. Если сложить все это вместе, то получится. что с 1933 по 1946 год. по данным Общества основателей немецкой науки, потеряли свою работу «по политическим причинам» 49,3 % всех преподавателей высших учебных заведений. Это составляет приблизительно половину общего количества немецких ученых. Ни одно другое профессиональное сословие Германии не было так обескровлено. Как такая ампутация отразится на немецкой интеллигенции, может показать только будущее.

Взгляд на будущее

Было бы неправильно сказать, что судьба, постигшая германскую науку во второй мировой войне, сегодня уже не беспокоит руководящие круги нашего государства. В самых различных слоях населения, вплоть до членов парламента при обсуждении ими государственных бюджетов, можно слышать один и тот же аргумент: «Такой обедневший народ, как немецкий, не может снова поднять свою науку на высокий уровень. Он должен сначала выйти из своего бедственного положения».

На это у нас, немцев, имеется только один ответ. Как раз потому, что германской науке причинен такой огромный ущерб, нас больше, чем всех других, касается та простая истина, что естественные науки сегодня создают предпосылки для техники завтрашнего дня, и сегодняшний рабочий не будет в состоянии прокормить своих сыновей, если дальнейшее развитие науки не создаст предпосылки для их самостоятельной работы завтра. Если наше поколение не исправит теперь чудовищные последствия войны, разорившей нашу науку, это принесет большой вред экономике и социальной структуре будущих поколений. Мы, немцы, должны сделать для нашей науки значительно больше других.

Однако цифры убедительно говорят о том, что делается еще не все. Так, например, Америка отпускает на финансирование своих научно-исследовательских институтов такие суммы, которые при расчете на душу населения составляют 71 немецкую марку; Англия - 25,2 марки, а Федеральная Республика - только 7,75 марки.

В связи с этим возникает другой вопрос. Было бы пустой иллюзией верить в то, что любой «ущерб» в науке может быть возмещен деньгами. Науку нельзя купить на деньги, как нельзя ее и заимствовать или «организовать». Деньги могут быть лишь вспомогательным средством, правда необходимым, но не решающим. Никакие деньги не помогут там, где нет таланта к научно-исследовательской работе. А подлинный талант к науке и к исследованию встречается в любом народе крайне редко: это - дар природы. Но то, как обращались с этим природным даром на протяжении нескольких последних лет и как буквально разбазаривали его в зависимости от того, насколько люди, наделенные этим даром, отвечали тем или иным политическим требованиям времени, является отнюдь не актом мудрости, а актом исключительной политической близорукости и слепоты. Великий процесс излечения, который стал необходимым для нашей науки, снова начинает вызывать к себе глубокое благоговение и признание народа. Только тогда, когда будут созданы внешние предпосылки, то есть достаточное финансовое обеспечение, и внутренние предпосылки, то есть полное уважение к ученым и благоговение перед этим профессиональным сословием, мы сможем надеяться, что наше молодое поколение выделит из своей среды людей, одаренность и таланты которых позволят им обратиться к трудной профессии ученого. Ведь неудачи прошлого действуют отпугивающе весьма непродолжительное время.

Настоящая статья составлена по материалам бесед с многочисленными учеными и экспертами самых различных областей науки.

2.2. Развитие науки и техники в Германии в 30-е годы

1 мая 1934 года министром науки, просвещения и народного образования был назначен нацист Б. Руст. Руководство наукой осуществлялось в духе партийной идеологии и подготовки к войне. Прикладной науке, работающей на цели войны, был дан зелёный свет. Значение фундаментальной науки, лауреатов Нобелевских премий принижалась. После захвата северных областей Франции, Гитлер своим декретом приказал свернуть те разработки в военной промышленности, которые не могли быть закончены в 1939 году.

В Германии была плеяда выдающихся учёных с мировым именем. Возьмём лауреатов Нобелевской премии по физике. В период с 1901 по 1939 год распределение Нобелевских премий по странам было следующее: Германия – 11 человек, Великобритания – 10 учёных, Франция – 7, США – 6, Нидерланды – 4, Австрия, Италия, Швеция по 2 человека, Дания, Индия по одному. Наибольшее количество учёных – лауреатов Нобелевской премии по физике в эти годы было в Германии.

В Германии имелись мощные научные центры. Так, Фрейбургский университет – настоящая кузница лауреатов Нобелевской премии. В его стенах учились или работали Пауль Эрлих (медицина, 1908), Роберт Барани (медицина, 1914), Адольф Виндаус (медицина, 1928), Ханс Шпеман (медицина, 1935), Генрих Виланд (химия, 1927), Дьердь де Хевеши (химия, 1943) и др. В настоящее время расклад Нобелевских лауреатов по странам стал несколько иным. Германия занимает третье место после США и Великобритании.

Общий потенциал научных исследований достаточно высок в Германии и сегодня, но в начале 1930-х годов в Германии проживало 32 нобелевских лауреата – больше, чем в любой другой стране мира!

Нацисты действовали в данной сфере по идеологическим шаблонам – начали расово чистить и науку. А. Эйнштейну не оставалось ничего, как только сказать «наука не может быть немецкой или еврейской, она может быть только правильной или неправильной». Эти действия в итоге негативно сказались на развитии науки и промышленности в стратегическом плане.

Научные проекты проводились, как и в СССР, в основном на платформе политических, партийных указаний. Науку нацеливали на получение результатов, которые могли быть в короткое время реализованы практически, в первую очередь в военной промышленности. Такое общее отношение к науке в стране было обусловлено также приходам к власти выходцев из низов, с недоверием относящихся к учёным.

Эмиграция учёных из Германии началась ещё до прихода Гитлера к власти. Из 32 Нобелевских лауреатов страну покинуло 29. Уехали и многие другие всемирно известные учёные. Это физики А. Эйнштейн, Г. Бете, М. Борн, Л. Мейтнер, О. Штерн, Э. Теллер, математики Дж. фон Нейман, Р. Курант, механик Т. фон Карман, химики Ф. Габер, О. Майергоф, Р. Вильштеттер, психолог Э. Фромм, психиатр З. Фрейд. В результате произошло разрушение крупнейших, всемирно известных немецких научных школ. Германия утратила способность выполнять крупномасштабные научно-технические проекты. Прежде всего страну покидали учёные-евреи.

Крупнейшие промышленные концерны лишились своих ведущих специалистов. Крупные научные исследования были свёрнуты, хотя нашлись специалисты по разработке отравляющих веществ, по созданию искусственного жидкого топлива, искусственного каучука. Однако, в результате провальной кадровой политики в науке немецкая наука потеряла статус ведущей в мире, уступив его США.

Тем не менее, научные разработки, в первую очередь прикладные, обслуживающие подготовку к войне, в Германии велись. Особенно в области органической химии, биологии, медицины. Известный химик Р. Кун успешно исследовал ферменты, витамины группы В, открыл гамма-каротин. Он в 1938 году, то есть при власти нацистов, получил Нобелевскую премию. Физик Л. Мейтнер, химики О. Ган, Ф. Штрассман в 1938 году открыли деление ядер урана под действием нейтронов. За это О. Ган в 1945 году получил Нобелевскую премию.

Однако общая обстановка в сфере научных исследований в стране была нервозной. В 1936 году Гитлер вообще запретил контакты граждан Германии с Нобелевским комитетом. Он хорошо, более тонко чувствовал происходящее вокруг, то есть реалии, требовал, чтобы и наука занималась именно тем, что способно принести результат сейчас, ему для его целей, а не кому-то потом.

Уровень фундаментальных научных исследований в Германии в силу массового отъезда учёных из страны стал понижаться. Даже прорывное открытие деления урана немцы не смогли довести до практической реализации, хотя германский ядерный проект был запущен раньше Манхеттенского в США. Однако, справедливости ради, надо заметить, что работы по атомному проекту были остановлены в том числе и вследствие потери Германией завода по производству тяжёлой воды в Норвегии, который был разрушен в результате успешных операций английских и норвежских коммандос.

Лучше в Германии складывалось с научным обоснованием немецкой идеологии, которое было поставлено на широкую ногу. Основной вклад внёс А. Розенберг, который еще в 1922 году издал книгу «Природа, основные принципы и цели НСДАП», а в 1930 году «Миф ХХ века». Этот выпускник Московского высшего технического училища им. Баумана занимал пост руководителя Центрального исследовательского института по вопросам национал-социалистической идеологии и воспитания.

Активно развивалась и историческая наука. Расовый принцип диктовал необходимость возвеличивания роли германских племён в развитии Европы, мировой культуры. Эта работа проводилась с присущей немцам ответственностью. Создававшаяся «арийская наука» активно очищалась от «еврейского влияния».

И все же немцы есть немцы. В Германии в это время был сделан веер научно-технических открытий и изобретений. Они лились рекой, крупные технические достижения были ежегодными.

1933 – создание электронного микроскопа, кварцевых часов, разработка дизель-электрического двигателя.

1934 – начало промышленного производства искусственного волокна, пробная реализация телевизионного вещания, постройка гигантского судоподъёмника.

1935 – введение в медицинскую практику сульфамидов.

1936 – изобретение нервно-паралитического отравляющего вещества, начало производства синтетического каучука, разработка технологии обогащения железных руд, создание цветной фотографии, эксперименты с развитием цветного звукового кино, телепередача по телефону (Лейпциг-Берлин), создание научно-исследовательского и испытательного ракетного центра.

1937 – изобретение искусственного волокна перлон.

1938 – открытие деления урана.

1939 – изобретение боевого отравляющего вещества зарин и ДДТ, разработка технологии изготовления искусственных жиров, начало работ по радиолокационной технике.

1940 – создание кремний-органических материалов и электронного микроскопа с увеличением в 500 000 раз.

В Германии продолжали работать такие светила науки, как В. Боте, О. Ган, Э. Багге, К. Вирц, В. Гейзенберг, П. Хартек и др. Они имели прямое отношение к исследованиям в области ядерной энергии. Считалось, что на основе ядерной реакции можно создать двигатели. Делались расчёты, чтобы получить энергию, тепло, не доводя критическую массу урана до взрыва. Начали проводиться эксперименты с участием военнопленных по заражению местности радиоактивными веществами после взрыва обычной бомбы и распыления радиоактивного вещества, находящегося в ней, на местности.

Таким образом, нацистам не удалось создать условия для развития фундаментальной науки. Германия её надолго потеряла. Но они смогли создать энтузиазм у отдельных групп учёных-прикладников и получить достаточно не тривиальные научные результаты. Научные исследования были сосредоточены на удовлетворение нужд армии. В эту группу разработок относилось и создание ракетной техники Вернером фон Брауном. Появились первые в мире баллистические ракеты ФАУ.

Немецкая зенитная 88 мм пушка с начальной скоростью снаряда 1000 м/с стала для того времени непревзойдённым достижением артиллерийской техники. Она загоняла авиацию противника на большие высоты, но одновременно являлась прекрасным противотанковым средством, единственным на начало войны орудием, способным прямым выстрелом на дистанции 1 км расстреливать советские танки Т-34 и КВ. Соответствующая противотанковая пушка Круппа появилась только в 1943 году.

Немецкие взрывотехники первыми создали кумулятивное взрывное устройство, которое успешно применили при разрушении бельгийского форта Эбен-Эмаэль в 1940 году. Они быстро внесли необходимые изменения в конструкцию своих реактивных снарядов, как только был захвачен образец советской установки РС-82 (Катюша). Они обеспечили своим реактивным снарядам вращательное движение в полете, что повысило точность попадания в цель.

Немецкие приборы прицеливания создавались на таких всемирно известных фирмах как «Карл Цейсс» и «Шотт». На флоте использовали высокоточный стереоскопический дальномер, а в сухопутных войсках появились приборы ночного видения. Эти разработки опережали уровень развития мировой техники и науки того времени в данной области. Немецкие танки оснащались первоклассными оптическими приборами, УКВ приемо-передатчиками и т. д. Германия обогнала все другие воюющие страны в области ведения радиовойны. Активно создавались помехи для радиостанций противника, применялось прослушивание, радиоперехват и др. Многие разведгруппы стран антигитлеровской коалиции и глубоко законспирированные разведчики провалились именно по причине превосходства немцев в области ведения радиовойны.

Для флота в Германии были созданы радиоуправляемые и не поддающиеся тралению магнитные мины, безпузырьковые электро– и акустические торпеды и др.

Были у немцев и ошибки, можно вспомнить и нравственные аспекты некоторых исследований, проводившихся на заключённых. Это постыдные страницы истории науки в Германии.

В целом немецкая наука и техника сумела оснастить вермахт самыми современными образцами вооружения и военной техники, ряд их которых обеспечивал военно-технической превосходство .

Гитлер был назначен рейхсканцлером 30 января 1933 года. Тогда немецкая наука была самой сильной в мире. В Германии творило 30 % всех лауреатов Нобелевских премий. Гитлер выдавил еврейских учёных из Германии. После изгнания евреев из Германии Гилберт сказал, что немецкой математики больше не существует. Решение еврейского вопроса одновременно было и решением вопроса фундаментальной науки в Германии. Её почти не стало. Но, тем не менее, лидирование Германии в прикладной науке, в науке, обслуживающей интересы армии, осталось. Перечисленные открытия, изобретения, технические шедевры своего времени не оставляют нам логического пространства, чтобы не признать этот факт.

Возникает вопрос: почему, за счёт каких факторов? В значительной степени и за счёт психологических эффектов. Известно, что рядом с великими учёными работают их последователи, которые помогают великим и в своём бессознательном носят установки стать такими же, если не более великими. Данные установки бессознательного, настрой этого слоя учёных заслуживают особого внимания… Их мысли, мировоззрение, интеллект по масштабу мельче, чем интеллект их учителей. Но практическая цепкость – выше. Выше у некоторых из них и эмоциональное стремление проявить себя. Такие способны трудиться за свое имя, за свои идеи, для самоутверждения день и ночь. Это – эффект вторых, стремящихся изо всех сил стать первыми…

На данном социально-психологическом механизме в значительной степени основывается прогресс общества. Во всех обществах с относительно стабильными социальными условиями развития ежегодно обновляется примерно 1 % элиты. Если этого не происходит, то в низу социальной лестницы престижа растёт протест, назревают революционные настроения. Но подобные зависимости проявляются и в малых коллективах.

Эти размышления не являются плодом воображения, они основаны на экспериментальных исследования, проведённых на больших выборках. В частности, в научно-учебном центре «Бирюч» исследовалось влияние педагогов на обучающихся на уровне бессознательного. Педагогами были руководители-практики и их заместители. Одновременно снимались показатели устремлённости каждого педагога донести материал до обучающихся. Применялись методы обследования самих обучающихся по степени усвоения материала и проникновения личности педагогов в их бессознательное. Проявился уже описанный эффект. Стремление показать себя в лучшем свете было более выражено у заместителей, а не у руководителей. Даже эффект отсроченного запоминания (а это функция от проникновения доносимой информации в сознание обучающихся) был выше у заместителей руководителей. По оценке экспертов, руководителей эксперимента это было в решающей степени вызвано стремлением заместителей руководителей занять более статусную позицию…

Такое стремление соответствует психотипу, типу интеллекта тех учёных, которые в своём развитии идут вслед за открытиями в фундаментальной науке. В их среде систематически продуцируется мнение (по сути, защитная реакция) о большей важности прикладных исследований над собственно теоретическими обобщениями своих руководителей.

Решение Гитлера и его сторонников сделать ставку на таких учёных не случайно. Оно вытекало из их методологии, логики понимания социальных процессов. Они делали ставку не на существующую элиту общества, не на научную элиту того времени, а на тех, кто стоит за элитой и ждёт своей очереди подняться на олимп. Это лица с менее выраженным социальным, экономическим статусом, это не низы общества, но явно и не его верхи. Гитлер тонко чувствовал именно эти слои немецкого общества. Он сам был таким. Ждал свою очередь как художник, как политик… Он чувствовал психологические механизмы, которые заставляли таких людей изо всех сил карабкаться вверх по властной лестнице нацистов.

В русском языке есть выражение «из грязи в князи». Оно отражает стремление группы лиц, находящихся на нижних ступенях социальной лестницы, войти на вершину власти и социального престижа. Желание таких лиц, их стремление двинуться вверх по лестнице престижа выше, чем у тех, кто эти места уже занял. А тут в науке данные места в массовом масштабе освободили евреи. Кроме того, и теория о расовом превосходстве немцев как бы подстёгивала такое стремление, давая ему идеологическое обоснование.

Как показывают исследования, опыт и история Германии из этого стремления на короткий срок можно выжать не мало. Да, в период нацизма в Германии зачахла фундаментальная наука, но на короткий исторический срок была актуализирована прикладная. Пути и методы, которые использовали нацисты на этом коротком историческом отрезке времени были по-своему эффективны, но всё в конечном счёте упиралось в возможности фундаментальной науки.

Пример тому – немецкий атомный проект. Руководителям проекта, его участникам предоставили самые широкие полномочия. Были и организации, способные провести необходимые исследования. Бери, делай, получай деньги, статус, награды и т. д. Это один из самых эффективных способов заставить трудиться на износ тех, кто ничего до этого не имел, но имеет предустановку достичь многого. Среди учёных второго эшелона таких не мало. И со временем они могут стать первыми.

На таких учёных и сделали ставку нацисты, организуя научные исследования Это был их резерв и они его максимально эффективно использовали. Но атомный проект Германии – это пример того, как выстроенный психологический механизм интенсификации труда учёных не в состоянии компенсировать отсутствие должной поддержки на уровне фундаментальной науки. Для успеха нужно и первое, и второе…

Нацисты же создали механизм интенсификации имеющегося научного, технического ресурса ради достижения конкретных, практических целей. И он был эффективен. Но они потеряли фундаментальную науку, точнее разрушили её, так как закономерности формирования развитой фундаментальной науки иные , они основываются на другом социально-психологическом механизме, который требует длительного времени. Спортсмена можно принудить, заставить, замотивировать, натренировать пробежать 100 метров за меньшее время, чем предыдущие бегуны. Но заставить родить за время меньшее, чем 9 месяцев, никакими мерами нельзя. Это иная логика, иная методология управления страной, наукой, ускорением развития нации… И эти логики могут существовать совместно, дополняя друг друга. Нацистам совместить их не удалось.