19 августа ушел из жизни Роберт Рождественский (1932-1994), самый искренне верящий в социализм поэт плеяды шестидесятников. Его коллеги по цеху Евтушенко, Вознесенский, Окуджава держали фигушки в кармашках, заигрывая с кормившей их от пуза властью, а Рождественский ленинские догмы поэтизировал искренне, что и завело его в тупик.

Приятельски-ревнивые отношения связывали Рождественского с Евтушенко. Василий Аксенов в излишне распиаренной книжке «Таинственная страсть» даже окрестил друзей «двуглавым поэтом». Так оно и было… По первой.

Поэты познакомились в Литературном институте, куда «выскочка» Евтушенко поступил в августе 1952 года, не имея даже аттестата об окончании школы, но козыряя изданной книжкой «Разведчики грядущего». Стихи Евтушенко «на праздничный случай» уже заполонили столичные газеты, но высоко он котировался, только в редакторской среде, как поставщик материала правоверного.

Евтушенко вспоминал:

«…с Робертом мы подружились сразу. Абсолютно. На стихах. Я помню точно: это стихи Корнилова «Качка в море берет начало». Роберт его знал наизусть. И я его знал наизусть. В то время это было как обмен паролями. Как будто в лагере встретились два специалиста по санскриту. Корнилов ведь был тогда запрещен, изъят… Это был пароль наш - любовь к поэзии».

Во второй половине 1950-ых годов возникает вал эстрадной поэзии. Имя Рождественского пишется через запятую с именами Евтушенко, Вознесенским, Ахмадуллиной.

То, что Евтушенко и Рождественский писали тогда, смахивало на выполнение государственного заказа на «нового Маяковского», но Евтушенко оказался многограннее, выглядел не так декларативно. Роберт же культивировал образ рубахи-парня, комсомольского вожака, отвечающего на вызовы времени.

Рождественский оказался самым уязвимым с творческой стороны из-за ограниченной палитры. У Евтушенко имелись в наличие десятки масок, которые он успешно тасовал; Вознесенский умело жонглировал рифмами, прячась за «авангард»; Ахмадулина имитировала оторванную нездешность. А Рождественский был цельным парнем сегодняшнего дня.

Евтушенко говорил:

«С Робертом у нас были совершено близкие отношения, я знал всю его подноготную, он никогда ничего не скрывал. У него была очень серьезная история с его первой женой, это все было на моих глазах. И моя влюбленность проходила на его глазах - у нас ничего не было спрятано друг от друга...»

Впрочем, жена Рождественского Алла Киреева замечает:

«Роберт дружил с Женей Евтушенко. Отношения у них выстраивались очень ревнивые. Они как петухи были, им хотелось показать себя друг перед другом»

То есть, отношения складывались на уровне здоровой братской конкуренции.

Раздел между друзьями поставила не бытовушная ссора, а само время.

Есть у Евтушенко строки в замечательном стихотворении «Монолог американского поэта», которое он в новейшее время переназвал, выбросив слово «американского»:

«Уходят друзья, кореша, однолетки,

как будто с площадки молодняка,

нас кто-то разводит в отдельные клетки

от некогда общего молока...»

После «оттепели» каждый из шестидесятников двинулся по своей развилке. Самым востребованным временем оказался Роберт. Его, как искренне правоверного, затянули в союзписательское начальство.

Поэзию Рождественского на фоне умеренных успехов его подельников настигла вторая волна популярности. Он сочинил такие знаковые для культуры 1970-ых годов песни как «За того парня», «Мгновения», «Мои года», «Там за облаками», «Сладка ягода», «Товарищ песня».

Эта популярность оторвана от образа поэта, который был так важен в первой половине творческой жизни Рождественского.

Но даже она не дает покоя Евтушенко. Взбешенный общественными успехами друга он пишет ему письмо, где аттестует «ударником при джазе ЦК комсомола» и выродившимся стихоплетом. Прочитав сие Рождественский впал в депрессию.

Евтушенко говорил:

«Мы не виделись. И жили в разных средах. А ведь у нас была такая дружба хорошая, близкая... Мы с Робертом всегда друг друга любили внутренне, но нас просто разводили. Люди, которые не хотели, чтобы мы были вместе. Им не удалось нас поссорить, как говорится, в кровь. Но им удалось нас разъединить. Развести. И Роберт оказался, с моей точки зрения, в непрофессиональной среде. Но и я тоже, между прочим».

Рождественский встал над обидой. Человеческое лицо в конфликте удалось сохранить благодаря природной порядочности Роберта Ивановича.

Евтушенко признавался:

«Вообще, одно время из него начали делать фигуру, которую противопоставляли мне, когда меня били. Но в момент нападок на меня и оплевывания меня он никогда к этому не приложил руки. Хотя его очень часто толкали на это. Я просто был очень счастлив, что у нас начал происходить возврат к взаимопониманию и к простоте общения. Я безумно счастлив, что, хоть запоздало, но это все-таки произошло».

С перестройкой Евтушенко вновь распушил крылышки, а Рождественский испытал жуткий кризис расставания с иллюзиями. Благодаря срыванию шор он написал последние, самые горькие, и, возможно, лучшие свои стихи.

Незадолго до смерти Роберта друзья обменялись приветами.

Ими и закончим.

ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО

ШЕСТИДЕСЯТНИКИ (Р. РОЖДЕСТВЕНСКОМУ)

Кто были мы,

шестидесятники?

На гребне вала пенного

в двадцатом веке

как десантники

из двадцать первого.

без лестниц,

и без робости

на штурм отчаянно полезли,

вернув

отобранный при обыске

хрустальный башмачок

поэзии.

Давая звонкие пощечины,

чтобы не дрыхнул,

современнику,

мы пробурили,

зарешеченное

окно

В Европу

и в Америку.

Мы для кого-то были «модными»,

кого-то славой мы обидели,

но вас

мы сделали свободными,

сегодняшние оскорбители.

Пугали наши вкусы,

склонности

и то, что слишком забываемся,

а мы не умерли от скромности

и умирать не собираемся.

Пускай шипят, что мы бездарные,

продажные и лицемерные,

но все равно мы -

легендарные,

оплеванные,

но бессмертные!

Такая жизненная полоса,

а, может быть, предначертанье свыше.

не слышу.

И все же он, как близкая родня,

единственный,

кто согревает в стужу.

До смерти будет он

внутри меня.

Да и потом

не вырвется наружу.

Шестидесятники это плеяда писателей, заявивших о себе в конце 1850-60х: Н.В.Успенский (1837-89), Н.Г.Помяловский (1835-63), Ф.М.Решетников (1841- 75), В.А.Слепцов (1836-78), А.И.Левитов (1835-77) и др.Большинство из них принадлежало к сословию разночинцев; они были выходцами из среды мелкого провинциального духовенства, как правило, окончившими семинарию. Путь в литературу этому поколению открыла журнальная стратегия Н.А.Некрасова, проводившаяся им в «Современнике», а также литературная критика Н.А.Добролюбова и Н.Г.Чернышевского: статья последнего «Не начало ли перемены?» (1861), в которой давалась высокая оценка рассказам Успенского, послужила своеобразным манифестом литературы шестидесятников.

Значительную роль в популяризации и утверждении творчества писателей-шестидесятников сыграла критика Д.И.Писарева, М.Е.Салтыкова-Щедрина, П.Н.Ткачёва, которые не без основания увидели в молодых литераторах выразителей близких им «освободительных» идей. Вслед за сборником «Рассказы» (1861) Успенского последовал ряд произведений, закрепивших за творчеством представителей этого поколения репутацию нового литературного явления. В их творчестве преобладали жанры цикла очерков и рассказов: «Очерки бурсы» (1862-63) Помяловского; «Степные очерки» (1865-66), «Московские норы и трущобы» (1866), «Горе сел, дорог и городов» (1869) Левитова; «Владимирка и Клязьма» (1861) и «Письма об Осташкове» (1862-63) Слепцова - и небольшой повести: «Подлиповцы» (1864), «Горнорабочие» (1866-68) Решетникова; «Мещанское счастье» (1860) и «Молотов» (1861) Помяловского, «Трудное время» (1865) Слепцова.

Центральная тема творчества шестидесятников

Центральной темой творчества шестидесятников стала жизнь простолюдинов, крестьян, низов городского мира. Созданный ими образ народа потряс современников неслыханной беспощадностью и натуралистичностью. Низы общества изображались как существа, не способные понять простейших законов и гражданских общественных установлений. Такое видение было обусловлено не только жизненным опытом разночинцев, столкнувшихся в детстве и юности с жестокостью жизни, неприглядным бытом, но и той идеологией радикальных революционеров, которую они восприняли и стремились отразить в своих произведениях: в основе ее лежало представление о человеке как о биологическом существе, чья жизнь регулируется прежде всего физиологическими потребностями. В результате народ у шестидесятников становится абсолютным рабом существующего социального порядка. Этот пессимизм сделал произведения шестидесятников не до конца приемлемыми не только для враждебной критики, но и для тех идеологов, которые поначалу вдохновляли и высоко превозносили их творчество.

Другой важнейшей темой в творчестве шестидесятников стал трудный путь человека из разночинной среды к знаниям , его самоутверждение в обществе. Сталкиваясь с чуждой дворянской средой, занявшей центральные позиции в культуре, разночинец ощущает свою ущербность, недостаток образованности, воспитания. Герой шестидесятников выбирает компромисс, как Молотов в дилогии Помяловского, принимающий решение приспособиться, завоевывая ценой своеобразной мимикрии внутреннее пространство для реализации своих личных потребностей. Только в «Трудном времени» Слепцова изображен разночинец, уверенный в себе, легко побеждающий в духовном и нравственном поединке аристократа-помещика.

Творческий путь шестидесятников

Творческий путь шестидесятников завершился духовным тупиком: они создали трагический образ человека, отринувшего Бога и идолов, но не сумевшего обрести иных духовных опор и потому кончившего жизнь в пустоте отчаяния.

Шестидесятники также это обозначение генерации советских людей 1960-х. В литературе это обозначение и более конкретно, и более размыто: шестидесятники - участники литературной борьбы, в особенности, на страницах «толстых журналов», и выразители новых идей, даже нового чувства жизни, возникшего в период постсталинской «оттепели». Как иронический аналог более устойчивых, повторяющихся тенденций российской истории, паратермин «Шестидесятники» содержит в себе отсылку к «шестидесятничеству» 19 века. Несмотря на то, что о шестидесятниках заговорили скорее ретроспективно и дистанцируясь в более поздние десятилетия, подчас односторонне и не всегда справедливо, - феномен шестидесятничества, как это обычно бывает, глубже и многозначнее того, что этим словом зачастую обозначают. Прежде всего шестидесятники - это не только и даже не столько поколение или те или иные деятели, писатели, критики, но трудноуловимая, хотя достаточно определенная социокультурная атмосфера, «сквозная умонастроенность» эпохи: это также более общая у СССР с Западом - и вопреки, и благодаря возведенной в 1961 Берлинской стене - проблемно-атмосферическая констелляция (упорядоченность) времени и языка.

Шестидесятники в действительности - люди разных поколений , разных воззрений и мировоззрений, разных культурных миров. Шестидесятники - это поэты Е.А.Евтушенко, А.А.Вознесенский, но и участник Отечественной войны и сын репрессированного коммуниста поэт и бард Б.Ш.Окуджава, чьи «комиссары в пыльных шлемах» задали тон романтической памяти и романтическому прогрессизму шестидесятников. Это и крупнейший советский философ М.К.Мамардашвили (1930-90), в 1960-е критиковавший Ж.П.Сартра и К.Ясперса с позиций «культурного» (официально-неофициального) марксизма; А.Г.Битов как автор «Уроков Армении» (1967-69), «Пушкинского дома» (1971, опубликовано в 1978); автор мемуаров «Люди, годы, жизнь» (1961-65) И.Г.Эренбург и новая фигура А.И.Солженицына с явными чертами антисоветизма; это Э.Неизвестный, пытавшийся убедить Н.С.Хрущева в совместимости нового искусства с советской властью, но также и Вен.Ерофеев с его поэмой в прозе «Москва - Петушки» (1969), раблезиански-кафкианской отходной советскому сознанию вообще. В общественно-литературной жизни 1960-х, еще не до конца разделившейся, как позднее, на официальную и неофициально-самиздатовскую (хотя литературная судьба А.Синявского и Ю.Даниэля, осужденных в 1966, как и ходившие в списках произведения Солженицына, была убедительным предвестием такого разделения), с понятием “Шестидесятники” связывают в особенности деятельность «Нового мира», редактировавшегося А.Т.Твардовским: журнал проводил линию, намеченную, по существу, в хрущевском докладе на XXII съезде КПСС; но счет, предъявляемый советской реальностью советской власти, был слишком велик: он был несовместим не только с «ленинскими нормами партийной жизни», как это называлось на официальном языке, но, в известном смысле, и с литературно-эстетическими и общественно-политическими убеждениями шестидесятников, гротескно воспроизводивших - в как бы перевернутой советской ситуации 20 века - воззрения революционных демократов и шестидесятники предшествующего столетия. Шестидесятники в общественном сознании, в литературе, искусстве и стиле жизни исторически исчерпали себя на рубеже 1990-х, вместе с крахом тоталитаризма и коммунизма.

Время второй половины 1950-х - начала 1960-х гг. - эпоха особого творческого подъема в русской поэзии, взлета интереса к ней широкого круга читателей. В этот период в литературу вступило новое поколение молодых поэтов (Е. А. Евтушенко, А. А. Вознесенский, Р. И. Рождественский, Б. А. Ахмадулина, Б. Ш. Окуджава, Н. Н. Матвеева). Поэтическое слово зазвучало на многолюдных вечерах. Стали традицией Дни поэзии, собиравшие многотысячные аудитории в концертных залах, во дворцах спорта, на стадионах. Произошел своеобразный эстрадный поэтический бум, в котором, несомненно, был и налет сенсационности, однако главное в этой тяге к стихам определялось способностью поэтов ответить на важнейшие духовные запросы людей, переживающих время обновления, освобождения от страха, раскрепощения, преодоления догматизма и бесконечных «табу».

В середине 1960-х гг. произошла смена приоритетов: на смену «эстрадной» поэзии пришла так называемая «тихая лирика» (Н. М. Рубцов, В. Н. Соколов). Интенсивно развиваются жанры социально-философской и медитативной лирики, особенно лирики природы и любви, а также сюжетно-лирической баллады, стихотворного рассказа, портрета, лирического цикла. Важнейшей темой поэтического осмысления для поэтов-фронтовиков остается война (С. С. Орлов, Б. А. Слуцкий, Л. Н. Мартынов, Е. М. Винокуров И др.).

Период «оттепели» - время создания таких шедевров русской поэзии, как «Реквием», «Северные элегии», «Тайны ремесла», «Шиповник цветет» А. А. Ахматовой; «Стихи из романа», «Когда разгуляется» Б. Л. Пастернака.

Поколение пятидесятых - шестидесятых годов породило целую плеяду талантливейших поэтов: Белла Ахмадулина, Владимир Высоцкий, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко и, конечно же, Роберт Рождественский . В те времена, когда свобода и человеческое достоинство казались роскошью совсем недоступной, в те времена, когда у эпохи, казалось, и вовсе нет голоса, что она безлика и стандартна от развевающихся стягов и неизменной линии партии, этим Голосом стали молодые поэты, которых считали диссидентами и бездарями, но именно они и стали даже не символом целой эпохи, они стали эпохой.

Настоящая фамилия Роберта Рождественского - Петкевич. Родился он 20. 06. 1932г. Его отец, поляк по национальности, служил в ОГПУ - НКВД. Впрочем, Роберт не имел возможности сохранить о своем отце много воспоминаний, потому что он покинул его мать, когда Роберту едва исполнилось пять лет. Станислав Петкевич, (отец Роберта) погиб на войне в 1945 году. Мать поэта, Вера Федорова, до войны училась в медицинском, а также трудилась на должности директора начальной школы. Но с началом войны была призвана на фронт. Ей пришлось оставить сына на попечении бабушки в Омске.

В 1941 году Роберт впервые опубликовал в местной газете «Омская правда» свое стихотворение «С винтовкой мой папа уходит в поход», занимался в военно-музыкальной школе. Но в 1943 году внезапно умерла бабушка Роберта. Тогда его мама ненадолго приехала с фронта, чтобы оформить прописку своей сестре. Так Роберт какое-то время жил на попечении тети вместе со своей кузиной. В 1944 году Вера Федорова, не выдерживая долгой разлуки с сыном, захотела забрать его к себе, при этом оформив Роберта как «сына полка», но почему-то в дороге, внезапно изменила свое решение. Так Роберт очутился в Даниловском детском приемнике.

В 1945, после окончания Великой Отечественной войны, Вера Федорова вышла замуж за своего боевого товарища и однополчанина, Рождественского Ивана Ивановича. Так Роберт и получил фамилию, а также отчество своего отчима. Мама с отчимом забрали Роберта из детского приемника с собой в Кёнигсберг, где оба продолжили службу. Потом семья переехала в Ленинград, а позже, в 1948 году - в Петрозаводск. 1950-ый год был знаковым для поэта Роберта Рождественского. В этом году он опубликовал свои, уже более зрелые стихи, в петрозаводском журнале «На рубеже», и в этом же году сделал попытку поступить в Литературный институт, но провалил экзамены. Целый год ему еще пришлось учиться в Петрозаводском институте на историко-филологическом факультете. Но на следующий год он успешно сдал экзамены и все-таки стал студентом Литературного института.

После окончания ВУЗа, Рождественский принял решение перебраться в Москву. Еще в студенческую бытность Роберт Рождественский в Карелии издал свою книгу «Флаги весны» (1955). Спустя год увидела свет и его поэма «Моя любовь». Во время студенческой практики, которую Рождественский проходил на Алтае, поэт познакомился с Александром Флярковским, в то время студентом консерватории. В творческом тандеме с композитором, Роберт создал свою первую песню «Твое окно». Карьера Рождественского складывалась вполне успешно. Он был удостоен премии Ленинского комсомола в 1972 году, в 1979 - Государственной премии СССР.

С приходом перестройки, когда стали, подобно Фениксу, восставать из пепла нетленные имена, погибших поэтов во времена сталинского лихолетья, Рождественский принял непосредственное и активное участие в деле, связанном с реабилитацией имени Осипа Эмильевича Мандельштама. С 1986 года он председательствовал в Комиссии по литературному наследию. Именно Рождественский занимался литературным наследием Марины Цветаевой, и именно он ходатайствовал и, в конце концов, добился того, что в Москве открылся дом-музей величайшей поэтессы.

Рождественский также составил и издал первую в СССР книгу своего товарища по перу, шестидесятника, Владимира Семеновича Высоцкого под названием «Нерв». Поэт и общественный деятель, революционер и романтик Роберт Рождественский скончался от инфаркта в Москве в 1994 году 19 августа. В этом же году увидел свет и сборник поэта «Последние стихи Роберта Рождественского». В 1997 году его именем была названа малая планета, которая значится в международном каталоге малых планет под номером 5360. Пульсирующая, трепещущая современность, живые и близкие каждому, такие беззащитные в своей человечности, вопросы и не всегда находящиеся ответы - такова поэзия Рождественского, одного из последних рыцарей и романтиков литературы.

Андрея Вознесенского считают в поэзии Андреем Первозванным. И действительно, пронзительность каждой строки поэта трогает глубоко, до мурашек. Трогает так, что навзрыд, обнажая в душе каждого какое-то чудо, какое-то откровение…

Андрей Вознесенский - поэт, прозаик и публицист - родился двенадцатого мая в 1933-ем году в Москве в семье профессора и доктора технических наук Николая Вознесенского, который ко всему прочему был еще заслуженным деятелем науки и техники в Узбекской республике. Часть своего детства поэт провел во Владимирской области, в Киржаче.

Когда грянула Великая Отечественная война, Андрея и его мать - Антонину Сергеевну - срочно, вместе со многими другими, эвакуировали из столицы. Семья их попала по распределению в Курган, где их определили на жительство в семью машиниста. Поле окончания войны они вернулись в Москву. Андрей рано начал писать стихи. Когда поэту исполнилось четырнадцать, то он отправил свои стихи Борису Пастернаку, который был его кумиром. И Борис Леонидович ответил Вознесенскому, что очень рад, что дожил до того времени, когда в России появился великий поэт.

Дружба с Пастернаком оказала колоссальное влияние на жизнь и судьбу Андрея Андреевича. Сейчас об этом вспоминают мало и редко, но Вознесенский был не только поэтом, он был еще и архитектором. Поэт был студентом Московского архитектурного института, который благополучно закончил в 1957-ом году. Он был сорок шесть лет счастлив в браке с театральным и кино - критиком, писательницей Зоей Богуславской.

Его первые стихи были опубликованы в 1958-ом году в периодике. Его лирика была пронизана экстравагантностью метафор и сравнений, он пытался измерить своего современника образами и категориями мировой цивилизации. Он был учеником последнего футуриста - Семена Кирсанова, не только Пастернака и Маяковского. «Похороны Кирсанова» - стихотворение, которое было позже положено на музыку Давидом Тухмановым, и стало песней «Памяти поэта», которую исполнял Валерий Леонтьев.

В 1960-ом году во Владимире вышел первый сборник поэта и навлек на себя такую лавину гнева со стороны властей, что его редактора - Капитолину Афанасьеву - сняли с работы и даже хотели полностью уничтожить тираж. В том же году вышел, уже в Москве, и второй сборник Вознесенского - «Парабола», который мгновенно становится библиографической редкостью. Стихотворение «Гойа», которое относится к тому периоду времени, было обвинено в формализме из-за нестандартного отражения трагедии Великой Отечественной войны. Он, наряду с Евгением Евтушенко и Беллой Ахмадулиной принимал участие в поэтических чтениях, которые пользовались огромной популярностью в ту пору.

Поэзия Вознесенского (как, впрочем, и поэзия его товарищей по цеху) вызывала резкую критику и неприятие властей, и находило отражение в неприятии их творчества и литературной общественностью той поры. «Модный поэт» - стихотворение Николая Ушакова напоминает издевательскую эпиграмму, мол, что ж ты, поэт модный, «сегодня не модно цветешь?». Другой автор - Игорь Кобзев в своем стихотворении «Комсомольским активистам» также не стеснялся в выражениях, называя поэзию Вознесенского «заморским абстрактным бредом».

На поэта рисовали карикатуры, на которых Вознесенский был изображен в виде сора, который выметает рабочий метлой. Сам Хрущев в Кремле, во время встречи с интеллигенцией, кричал Андрею Вознесенскому, чтобы он убирался вон из страны, «к своим хозяевам» и обещал подписать поэту загранпаспорт. Но в эмиграцию поэт так и не отправился, хотя неоднократно бывал за рубежом со своими выступлениями. Он посещал Мексику и Австралию, США и Канаду, Великобританию и Францию, был и в Италии, и в Польше.

Только в семидесятые закончилась травля на поэта и его, наконец, стали издавать большими тиражами. Марк Захаров в 1981-ом поставил в Московском театре им. Ленинского комсомола рок - оперу «Юнона и Авось», которая была написана Алексеем Рыбниковым на либретто Андрея Вознесенского. Поэт жил и работал в Подмосковье, в Переделкино, недалеко от дома, где когда-то жил и работал его кумир, Борис Пастернак. Андрея Андреевича не стало первого июня в 2010-ом году.

Родился Евгений Евтушенко в Сибири, на станции Зима в Иркутской области (по другим источникам - в г. Нижнеудинске той же области), 18. 07. 1932 года. Его отец - Александр Рудольфович Гангнус - был прибалтийским немцем, по-любительски занимался поэзией. Мать звали Зинаида Ермолаевна Евтушенко. Она была геологом по профессии и актрисой по призванию. За свою работу получила звание Заслуженного деятеля культуры РСФСР. На каком-то этапе мать решила поменять сыну неудачную фамилию Гангнус на свою девичью. Во время оформления необходимых документов была допущена ошибка: вместо 1932 года рождения был записан 1933-ий, так что, по паспорту Евтушенко оказался на год моложе. Факт смены отцовской фамилии на материнскую упоминается в поэме Евгения Александровича «Мама и нейтронная бомба».

Первое стихотворение Евтушенко появилось на страницах газеты «Советский спорт» в 1949 г. Потом была учеба в Литературном институте, куда его взяли даже без аттестата о среднем образовании, и почти сразу приняли в Союз писателей, учитывая, видимо, что к тому времени (1952) у него уже вышел первый сборник стихов «Разведчики грядущего». Позднее, кстати, сам автор оценивал эту книгу как слабую и незрелую. Из института Евтушенко исключили в 1957 г., мотивируя это «дисциплинарными взысканиями», а фактически за то, что он был в числе тех, кто поддержал роман В. Д. Дудинцева «Не хлебом единым».

С конца 50-ых годов двадцатого столетия наступил период, когда в стране царил настоящий поэтический бум. У всех на устах были имена молодых поэтов Б. Ахмадулиной, А. Вознесенского, Р. Рождественского, Е. Евтушенко, а также более взрослого поэта и барда Б. Окуджавы. Их стихи переписывались из тетрадки в тетрадку (книги тогда были в большом дефиците), каждый уважающий себя студент в приятельских разговорах старался «блеснуть интеллектом» - процитировать наизусть строку этих поэтов. Их творчество и в самом деле было свежо, необычно и независимо.

Поэты выступали на огромные аудитории: на стадионах, в актовых залах университетов. И Евтушенко был тогда на пике популярности. А поэтические вечера в зале Политехнического музея с участием любимых всей страной поэтов названной плеяды стали своеобразным символом «оттепели». Именно в эти годы у Е. Евтушенко выходят несколько сборников, сразу приобретшие бешеную популярность: «Третий снег», «Шоссе энтузиастов», «Обещание», «Яблоко», «Нежность», «Взмах руки».

Поэзия Евтушенко отличалась широкой гаммой настроений, разнообразием тематики и жанров. В его стихотворениях и поэмах был и патриотический пафос, и тонкая интимная лиричность, и антивоенный дух, и размышления об исторических судьбах родины, о созидательном труде и политике. Названия произведений говорят сами за себя: «Братская ГЭС», «Северная надбавка», «Коррида», «Под кожей Статуи Свободы», «Голубь в Сантьяго», «Наследники Сталина», «Бабий Яр», «Просека», «Партбилеты», «Танки идут по Праге» и другие.

Успеху способствовали простота и доступность стихов Евтушенко, повествовательность и богатство образных деталей. Несмотря на множество скандалов вокруг его творчества, на негативные отзывы о нем как о поэте и человеке таких авторитетных людей, как Нобелевский лауреат Иосиф Бродский (1972) , Андрей Тарковский, некоторые литературные критики, Евгений Евтушенко продолжал публиковать свои произведения в таких популярных журналах, как «Юность», «Знамя», «Новый мир», и выпускать все новые книги. А композитор Глеб Май написал даже рок-оперу на его стихи «Идут белые снеги», премьера которой проходила в 2007 г. на сцене спорткомплекса «Олимпийский».

ПОЭТЫ-ШЕСТИДЕСЯТНИКИ

Вспомните о них, вспомните о нас, вспомните о себе...

От составителя

Уважаемые коллеги!

Предлагаю Вашему вниманию стихи шестидесятников - поэтов, чьи стихотворения впервые стали известны (не обязательно по публикациям) в первую пятилетку оттепели, после 1956 г., хотя некоторые из них, старшие, печатались и ранее (Левитанский, Слуцкий, Галич как прозаик).
Я повторю, что это было беспрецедентное явление , когда стихи, совершенно необычные для того времени, в том числе и принадлежащие известным литераторам, появились на смену почти четвертьвекового господства официальной советской поэзии, контролируемой ЦК и ЧК.

Решусь сказать, что оттепель принципиально изменила дух и характер искусства вообще и поэзии - в частности. Молодые поэты либо не появились бы, либо их стихи не были бы столь незаурядными. Даже творчество опытных литераторов (например, Левитанского) претерпело кардинальные изменения, что нельзя отнести только к «возрастным» факторам...

Я расположил поэтов в алфавитном порядке, выбрав их по своему вкусу. Они, конечно, неравнозначны по таланту и по судьбе.
Некоторые стихи, сочиненные как песни, проигрывают без музыки. Программным и самым сильным считаю «Гойю» Вознесенского (где нет неизбежной политической трагичности, свойственной Алешковскому и Галичу), который совершенно потряс нас, читателей, воспитанных не только на стандартной советской, но и на классической русской поэзии...

Сандро Белоцкий

Юз АЛЕШКОВСКИЙ (род.1929)

ПЕСНЯ О СТАЛИНЕ

Товарищ Сталин, Вы большой ученый,
В языкознанье знаете вы толк,
А я простой советский заключенный,
И мне товарищ - серый брянский волк.

За что сижу, воистину не знаю,
Но прокуроры, видимо, правЫ.
Сижу я нынче в Туруханском крае ,
Где при царе бывали в ссылке Вы.

В чужих грехах мы сходу сознавались,
Этапом шли навстречу злой судьбе.
Мы верили Вам так, товарищ Сталин,
Как, может быть, не верили себе.

И вот сижу я в Туруханском крае,
Где конвоиры, словно псы, грубы.
Я это все, конечно, понимаю,
Как обостренье классовой борьбы.

То дождь, то снег, то мошкара над нами,
А мы в тайге с утра и до утра.
Вы здесь из искры разводили пламя,
Спасибо Вам, я греюсь у костра.

Вам тяжелей, Вы обо всех на свете
Заботитесь в ночной тоскливый час,
Шагаете в кремлевском кабинете,
Дымите трубкой, не смыкая глаз.

И мы нелегкий крест несем задаром
Морозом дымным и в тоске дождей,
Мы, как деревья, валимся на нары,
Не ведая бессонницы вождей.

Вчера мы хоронили двух марксистов,
Мы их не накрывали кумачом.
Один из них был правым уклонистом,
(Вариант: Братом уклониста)
Другой, как оказалось, ни при чем.

Он перед тем, как навсегда скончаться,
Вам завещал последние слова,
Велел в евонном деле разобраться
И тихо вскрикнул: «Сталин - голова!»

(Вариант:

Он перед тем, как с жизнию расстаться,

Писал вам заявленье до утра,

В евойном деле просил он разобраться

И даже крикнул «Сталину - ура!»)

Вы снитесь нам, когда в партийной кепке
И в кителе идете на парад.
Мы рубим лес по-сталински, а щепки,
А щепки во все стороны летят.

Живите тыщу лет, товарищ Сталин,
И пусть в тайге придется сдохнуть мне,
Я верю, будет чугуна и стали
На душу населения вполне.

1959

Белла АХМАДУЛИНА (род. 1937)

По улице моей который год

звучат шаги - мои друзья уходят.

Друзей моих медлительный уход

той темноте за окнами угоден.

Запущены моих друзей дела,

нет в их домах ни музыки, ни пенья,

и лишь, как прежде, девочки Дега

голубенькие оправляют перья.

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх

вас, беззащитных, среди этой ночи.

К предательству таинственная страсть,

друзья мои, туманит ваши очи.

О одиночество, как твой характер крут!

Посверкивая циркулем железным,

как холодно ты замыкаешь круг,

не внемля увереньям бесполезным.

Так призови меня и награди!

Твой баловень, обласканный тобою,

утешусь, прислонясь к твоей груди,

умоюсь твоей стужей голубою.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,

на том конце замедленного жеста

найти листву, и поднести к лицу,

и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,

твоих концертов строгие мотивы,

и - мудрая - я позабуду тех,

кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,

свой тайный смысл доверят мне предметы.

Природа, прислонясь к моим плечам,

объявит свои детские секреты.

И вот тогда - из слез, из темноты,

из бедного невежества былого

друзей моих прекрасные черты

появятся и растворятся снова.

1959

Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ (род. 1933)

Я - Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворог,
слетая на поле нагое.
Я - горе.

Я - горло
Повешенной бабы, чье тело, как колокол,
било над площадью головой...
Я - Гойя!

О грозди
Возмездия! Взвил залпом на Запад -
я пепел незваного гостя!
И в мемориальное небо вбил крепкие
звезды -
как гвозди.

Я - Гойя.

1959

***

Не пуля, так сплетня
их в гроб уложила.
Не с песней, а с петлей
их горло дружило.

И пули свистели,
как в дыры кларнетов,
в пробитые головы
лучших поэтов.

Им свищут метели.
Их пленумы судят.
Но есть Прометеи.
И пленных не будет.

Несется в поверья
Верстак под Москвой.
А я подмастерье
в Его мастерской.

Свищу как попало,
и так, и сяк.
Лиха беда начало.
Велик верстак.

1957

Кто мы - фишки или великие?
Гениальность в крови планеты.
Нету «физиков», нету «лириков» -
Лилипуты или поэты!

Независимо от работы
Нам, как оспа, привился век.
Ошарашивающее - «Кто ты?»
Нас заносит, как велотрек.

Кто ты? Кто ты? А вдруг - не то?
Как Венеру шерстит пальто!
Кукарекать стремятся сквOрки,
Архитекторы - в стихотворцы!

Ну, а ты?..
Уж который месяц -
В звезды метишь, дороги месишь...
Школу кончила, косы сбросила,
Побыла продавщицей - бросила.

И опять и опять, как в салочки,
Меж столешниковых афиш,
Несмышленыш,
олешка,
самочка,
Запыхавшаяся, стоишь!..

Кто ты? Кто?!- Ты глядишь с тоскою
В книги, в окна - но где ты там?-
Припадаешь, как к телескопам,
К неподвижным мужским зрачкам...

Я брожу с тобой, Верка, Вега...
Я и сам посреди лавин,
Вроде снежного человека,
Абсолютно неуловим.
1959

***

ПОЖАР В АРХИТЕКТУРНОМ ИНСТИТУТЕ

Пожар в Архитектурном!
По залам, чертежам,
амнистией по тюрьмам -
пожар, пожар!

По сонному фасаду
бесстыже, озорно,
гориллой краснозадой
взвивается окно!

А мы уже дипломники,
нам защищать пора.
Трещат в шкафу под пломбами
мои выговора!

Ватман - как подраненный,
красный листопад.
Горят мои подрамники,
города горят.

Бутылью керосиновой
взвилось пять лет и зим...
Кариночка Красильникова,
ой! горим!

Прощай, архитектура!
Пылайте широко,
коровники в амурах,
райклубы в рококо!

О юность, феникс, дурочка,
весь в пламени диплом!
Ты машешь красной юбочкой
и дразнишь язычком.

Прощай, пора окраин!
Жизнь - смена пепелищ.
Мы все перегораем.
Живешь - горишь.

А завтра, в палец чиркнувши,
вонзится злей пчелы
иголочка от циркуля
из горсточки золы...

Все выгорело начисто.
Милиции полно.
Все - кончено!
Все - начато!
Айда в кино!

1957

(продолжение подборки - через несколько дней)

Монументы поэтам и писателям второй половины ХХ века, да ещё ныне здравствующим, сегодня устанавливаются крайне редко. В Твери же 16 июля с.г. произошло знаменательное и, возможно, беспрецедентное событие: возле Дома поэзии Андрея Дементьева был торжественно открыт памятник целому литературному течению - поэтам-шестидесятникам. Внешне впечатляющее действо состоялось при достаточном стечении публики; его почтили своим присутствием первые лица города и области, а также столичные знаменитости - И. Кобзон, Е. Евтушенко, В. Терешкова, Ю. Поляков, Л. Рубальская и ряд других. И, конечно, на церемонии открытия блистал Зураб Церетели, создатель этого уникального арт-объекта.

Поэты-шестидесятники увековечены в виде книг, на корешках которых начертаны следующие фамилии: Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Владимир Высоцкий, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава и… Андрей Дементьев. Книги заключены в квадратную бронзовую раму, напоминающую полку библиотечного стеллажа, по двум краям которой оставлено некоторое пространство. Для чего? Наверное, для того, чтобы потом можно было кого-то добавить или, наоборот, снять с импровизированной полки. Или чего ещё проще: закрасить одну фамилию и вместо неё написать другую. Экономична и мудра мысль скульптурная...

Меня как литературоведа и специалиста по русской литературе ХХ века интересует лишь одно обстоятельство: кто определил перечень имён, запечатлённых на сём «шедевре»? Не имею ничего против истинных шестидесятников - Ахмадулиной, Вознесенского, Рождественского, Евтушенко, Окуджавы. Они громко заявили о себе после ХХ съезда КПСС, разоблачившего «культ личности», и в своих стихах воплощали особое мировоззрение, обновляли эстетику, культивировали лирическую гражданственность, усиливали эффект акцентного слова. Их ценности во многом не расходились тогда с социалистическими идеалами. К примеру, у Е. Евтушенко явно проступали стереотипы соцреализма, а именно, мотив жертвенной готовности стать «материалом» для светлого будущего: «О те, кто наше поколенье! // Мы лишь ступень, а не порог. // Мы лишь вступленье во вступленье, // к прологу новому пролог!» Б. Окуджава романтизировал гибель «на той единственной гражданской» и «комиссаров в пыльных шлемах», а Вознесенский призывал: «Уберите Ленина с денег! // он - для сердца и для знамён».

Но как попали в эту когорту Владимир Высоцкий и Андрей Дементьев? Тайну сию раскрыл материал ТИА (Тверского информационного агентства) под названием «Памятник поэтам-шестидесятникам может привлечь в Тверь любителей литературы и искусства», опубликованный в Интернете 19 июля с.г.:

«Несколько лет назад он [Дементьев] написал стихотворение, посвящённое его друзьям-поэтам. Там было такое четверостишие:

Книги их рядом стоят -

Белла с Андреем и Роберт,

Женя и грустный Булат…

Час их бессмертия пробил.

Поэт прочёл стихотворение своему другу, народному художнику СССР Зурабу Церетели, и предложил создать памятник. Именитый скульптор перезвонил и поставил свои условия: во-первых, он решил сделать его в дар, во-вторых, предложил добавить на трёхметровую “книжную полку” имена Владимира Высоцкого и самого Дементьева, поскольку тот руководил журналом “Юность”, где публиковались поэты».

Давайте разберёмся. Во-первых, Владимир Высоцкий - совершенно особая страница в истории русской поэзии и авторской песни. Проблематика и стилистика его стихотворений-песен разительно отличается от поэзии шестидесятничества, а зрелое творчество вообще приходится на 1970-е годы… Данный вопрос очень спорный; мне не знаком ни один современный вузовский учебник по русской литературе указанного периода, который относил бы Высоцкого к шестидесятникам, а частные дилетантские мнения иного рода таковыми и останутся.

Во-вторых, разве поэтическое шестидесятничество исчерпывается только вышеназванными именами? Отнюдь, оно гораздо шире: Ю. Мориц, А. Галич, Ю. Визбор, Ю. Ким, Н. Матвеева, Р. Казакова, и, может быть, даже И.Бродский.

В-третьих, самое главное: при всём уважении к его трудам на благо русской поэзии Андрей Дементьев не имеет к феномену шестидесятничества никакого принципиального отношения, разве что чисто хронологическое. В 1955-1963 гг. несколько его тонких книг издано в Твери (тогда Калинине), и огромные аудитории в московском Политехническом музее и тем паче на столичных стадионах он в то время не собирал и властителем молодёжных дум - увы - не был. Первым заместителем главного редактора журнала «Юность» (в котором Высоцкий, кстати, при жизни не публиковался) Дементьев стал в 1972 г., а главным редактором - в 1981-м. Журнальную трибуну поэтам-шестидесятникам на рубеже 1950-1960-х давали прежние редакторы «Юности» Валентин Катаев и Борис Полевой. Само же шестидесятничество как целостное художественное течение к середине 1960-х гг. перестало существовать, а его лидеры пошли разными творческими путями.

И, тем не менее, то, что свершилось в Твери 16 июля 2016 года с достойной лучшего применения помпезностью и ночным фейерверком за счёт средств городского бюджета, обязательно войдёт в историю как образец безвкусной ангажированности и пускания в глаза широкой общественности пиаровской пыли по причине неоправданно разросшегося тщеславия одного человека.