Планы статей «Кровавые дни в Москве» и «Политическая стачка и уличная борьба в Москве» 1 События в Москвепятница – суббота – воскресенье – понедельник – вторник 6–7–8–9–10. X. 1905 н. ст. (27. IX.).Стачка наборщиков + булочников + начало всеобщей стачки.+ Студенчество. 154 Речь

"Четырнадцатого сентября Наполеон сел на лошадь в нескольких милях от Москвы. Он ехал медленно, с осторожностью, заставляя осматривать впереди себя леса и рвы и взбираться на возвышенности, чтобы открыть местопребывание неприятельской армии. Ждали битвы. Местность была подходящая. Виднелись начатые траншеи, но все было покинуто и нам не оказывалось ни малейшего сопротивления. Наконец, оставалось пройти последнюю возвышенность, прилегающую к Москве и господствующую над ней.

Французский император не спешил въезжать в Первопрестольную впереди своей армии на белом коне. Вооружившись подзорной трубой, он находился на Поклонной горе. Пребывание Наполеона на Поклонной горе было вызвано не простым желанием обозревать Москву из подзорной трубы – сколько городов видел он вот таким образом за свою военную карьеру! Командующий "Великой армией" ждал здесь ключи от Москвы, а также "хлеб-соль", по русскому обычаю. Однако, время шло, а ключей все не было. Тогда Наполеон решил заняться не менее важным делом: увековечить свой первый день в Москве, немедля написав письма парижским чиновникам. Как хотелось Наполеону тут же, сию минуту сообщить, что Москва, как и многие столицы Европы, "официально" пала к его ногам. Но ключей-то все не было!

Поначалу он пытался успокаивать себя и свое окружение, говоря о том, что сдача Москвы – это дело совершенно новое для москвичей, вот потому-то они и медлят с ключами, видимо, выбирая из своей среды самых лучших депутатов для визита к Наполеону.

Но терпение его было небезграничным. Уже несколько офицеров, ранее посланных им в Москву, возвратились ни с чем: "Город совершенно пуст, ваше императорское величество!" Один из офицеров притащил к Наполеону своеобразную "депутацию" – пятерых бродяг, каким-то образом выловленных им в Москве. Реакция Наполеона была своеобразной: "Ага! Русские еще не сознают, какое впечатление должно провести на них взятие столицы!"

Бонапарт решил, что раз русские сами не идут, тогда надо их привезти: "Пустая Москва! Это невероятно! Идите в город, найдите там бояр и приведите их ко мне с ключами!" – приказывал он своим генералам. Но ни одного боярина (к разочарованию императора) в Москве не нашли – знай Наполеон, что последнего боярина видели в Москве лет за сто до описываемых событий, он, вероятно, и не стал бы так расстраиваться. В итоге император все-таки дождался. Правда, не ключей, а депутации. Но и депутация эта была совсем не та, которую он так надеялся принять. На Поклонную гору пришла группа московских жителей французского происхождения, искавших защиты у Наполеона от мародеров.

Перед Москвой – ожидание депутации бояр. Худ. В.В. Верещагин. 1891–1892 гг.

Среди припавших к стопам Наполеона были лектор Московского университета Виллерс, смотритель университетского музея Ришар, пара книготорговцев, управляющий типографией Всеволожского Ламур и прочие подозрительные личности. Московские французы не скрывали своей радости от прибытия "Великой армии" в Москву. Сегодня мы удивляемся – откуда вообще могла взяться эта "группа товарищей", хорошо говорящих на французском языке. Ведь генерал-губернатор Москвы Федор Ростопчин особое внимание уделил вывозу иностранцев из Москвы – было приказано выехать не только французам, но и немцам и т. д. Значит, не всех вывезли…

Поскольку больше говорить Наполеону было не с кем, ему пришлось выслушивать слова признательности от своих же соотечественников: "Москвичами овладел панический страх при вести о торжественном приближении Вашего Величества! А Ростопчин выехал еще 31 августа!" – сообщал Ламур. Услышав про отъезд Ростопчина, Наполеон выразил удивление: "Как, выехал еще до сражения?" Император, имея в виду Бородинское сражение, видимо, забыл, что москвичи, как и все россияне, жили по календарю, отличному от европейского на целых двенадцать дней!

Осознание Наполеоном того факта, что он остался без ключей, что Москва не сдалась ему так, как он хотел бы и как это было в Вене и Берлине, когда власти европейских столиц преподносили ему ключи на блюдечке с голубой каемочкой, вывело Бонапарта из себя. Никогда не видели его таким адъютанты и генералы: Наполеон не стоял на месте, скрестив руки (его любимая поза), а буквально метался, то надевая перчатку, то снимая ее с руки, то извлекая, то пряча в карман носовой платок. А еще он почему-то теребил себя за… нос.

Более двух часов потерял французский император на Поклонной горе, так и не поняв, – почему же русские не принесли ему ключей от своего города? А вот простой сержант его армии Адриен Бургонь если не осознал, то оказался очень близок к пониманию сей причины: "В этот день мне поручили стеречь нескольких офицеров, оставшихся в плену после Бородинского сражения. Многие из них говорили по-французски. Между ними находился, между прочим, и православный поп, вероятно полковой священник, также очень хорошо говоривший по-французски; он казался более печальным и озабоченным, чем все его товарищи по несчастью. Я заметил, как и многие другие, что когда мы взобрались на холм, все пленные склонили головы и несколько раз набожно осенили себя крестным знамением. Я подошел к священнику и осведомился, что означает эта манифестация. "Сударь, отвечал он, – гора, на которой мы находимся, называется "Поклонной", и всякий добрый москвич, при виде святынь города, обязан перекреститься".

Вот что значила для москвичей Поклонная гора, которую историк Иван Забелин назвал "самым памятным в нашей истории и примечательным по своей топографии местом", с высоты коего "исстари русский народ привык воздавать поклон матушке-Москве". Если бы Наполеон усвоил это, ему бы никогда не пришла в голову мысль ждать здесь ключи от Первопрестольной столицы!

С какой радостью рассматривали французы Первопрестольную в свои окуляры! Обилие золотых куполов города "сорока сороков" произвело на них сильное впечатление. Ни одна покоренная столица не поразила их своей красотой так, как Москва! Правда, всезнающий император немедля объяснил своим солдатам – скопище церквей есть не что иное, как свидетельство непросвещенности этого дремучего и азиатского народа.

Какой увидели Москву французы в первых числах сентября 1812 года? Открывшаяся перед ними фантастическая картина их поразила. Дадим слово самим участникам наполеоновского похода на Россию.

Генерал Филипп Поль де Сегюр: "Эта столица, справедливо называемая поэтами "Златоглавая Москва", представляла обширное и странное собрание 295 церквей, 150 дворцов с их садами и флигелями. Каменные дворцы, чередовавшиеся с деревянными домиками и даже хижинами, были разбросаны на пространстве нескольких квадратных миль, на неровной почве. Дома группировались вокруг возвышенной треугольной крепости, окруженной широкой двойной оградой, имеющей около полумили в окружности.

Внутри одной ограды находились многочисленные дворцы и церкви и пустые, вымощенные мелким камнем пространства; внутри другой заключался обширный базар – это был город купцов, где были собраны богатства четырех частей света.

Эти здания, эти дворцы вплоть до лавок, все были покрыты полированным и выкрашенным железом. Церкви наверху имели террасу и несколько колоколен, увенчанных золотыми куполами. Полумесяц и крест напоминали всю историю этого народа. Это была Азия и ее религия, вначале победоносная, а затем побежденная, и полумесяц Магомета, покоренный крестом Христа! Достаточно было одного солнечного луча, чтобы этот великолепный город засверкал самыми разнообразными красками. При виде его путешественник останавливался, пораженный и восхищенный. Этот город напоминал ему чудесные описания в рассказах восточных поэтов, которые так нравились ему в детстве. Если он проникал внутрь ограды, то удивление его еще увеличивалось под влиянием наблюдения. Он видел у дворян нравы и обычаи современной Европы, слышал среди них речи на разных языках и замечал богатство и изящество их одежды.

«Четырнадцатого сентября Наполеон сел на лошадь в нескольких милях от Москвы. Он ехал медленно, с осторожностью, заставляя осматривать впереди себя леса и рвы и взбираться на возвышенности, чтобы открыть местопребывание неприятельской армии. Ждали битвы. Местность была подходящая. Виднелись начатые траншеи, но все было покинуто и нам не оказывалось ни малейшего сопротивления. Наконец, оставалось пройти последнюю возвышенность, прилегающую к Москве и господствующую над ней.

Это была Поклонная гора, названная так потому, что на ее вершине, при виде святого города, все жители крестятся и кладут земные поклоны. Наши разведчики тотчас же заняли эту гору. Было два часа», – описывал происходящее адъютант Наполеона Сегюр.

Французский император не спешил въезжать в Первопрестольную впереди своей армии на белом коне. Вооружившись подзорной трубой, он находился на Поклонной горе. Пребывание Наполеона на Поклонной горе было вызвано не простым желанием обозревать Москву из подзорной трубы – сколько городов видел он вот таким образом за свою военную карьеру! Командующий «Великой армией» ждал здесь ключи от Москвы, а также «хлеб-соль», по русскому обычаю. Однако, время шло, а ключей все не было. Тогда Наполеон решил заняться не менее важным делом: увековечить свой первый день в Москве, немедля написав письма парижским чиновникам. Как хотелось Наполеону тут же, сию минуту сообщить, что Москва, как и многие столицы Европы, «официально» пала к его ногам. Но ключей-то все не было!

Поначалу он пытался успокаивать себя и свое окружение, говоря о том, что сдача Москвы – это дело совершенно новое для москвичей, вот потому-то они и медлят с ключами, видимо, выбирая из своей среды самых лучших депутатов для визита к Наполеону.

Но терпение его было небезграничным. Уже несколько офицеров, ранее посланных им в Москву, возвратились ни с чем: «Город совершенно пуст, ваше императорское величество!» Один из офицеров притащил к Наполеону своеобразную «депутацию» – пятерых бродяг, каким-то образом выловленных им в Москве. Реакция Наполеона была своеобразной: «Ага! Русские еще не сознают, какое впечатление должно провести на них взятие столицы!»

Бонапарт решил, что раз русские сами не идут, тогда надо их привезти: «Пустая Москва! Это невероятно! Идите в город, найдите там бояр и приведите их ко мне с ключами!» – приказывал он своим генералам. Но ни одного боярина (к разочарованию императора) в Москве не нашли – знай Наполеон, что последнего боярина видели в Москве лет за сто до описываемых событий, он, вероятно, и не стал бы так расстраиваться. В итоге император все-таки дождался. Правда, не ключей, а депутации. Но и депутация эта была совсем не та, которую он так надеялся принять. На Поклонную гору пришла группа московских жителей французского происхождения, искавших защиты у Наполеона от мародеров.

Перед Москвой – ожидание депутации бояр. Худ. В.В. Верещагин. 1891–1892 гг.

Среди припавших к стопам Наполеона были лектор Московского университета Виллерс, смотритель университетского музея Ришар, пара книготорговцев, управляющий типографией Всеволожского Ламур и прочие подозрительные личности. Московские французы не скрывали своей радости от прибытия «Великой армии» в Москву. Сегодня мы удивляемся – откуда вообще могла взяться эта «группа товарищей», хорошо говорящих на французском языке. Ведь генерал-губернатор Москвы Федор Ростопчин особое внимание уделил вывозу иностранцев из Москвы – было приказано выехать не только французам, но и немцам и т. д. Значит, не всех вывезли…

Поскольку больше говорить Наполеону было не с кем, ему пришлось выслушивать слова признательности от своих же соотечественников: «Москвичами овладел панический страх при вести о торжественном приближении Вашего Величества! А Ростопчин выехал еще 31 августа!» – сообщал Ламур. Услышав про отъезд Ростопчина, Наполеон выразил удивление: «Как, выехал еще до сражения?» Император, имея в виду Бородинское сражение, видимо, забыл, что москвичи, как и все россияне, жили по календарю, отличному от европейского на целых двенадцать дней!

Осознание Наполеоном того факта, что он остался без ключей, что Москва не сдалась ему так, как он хотел бы и как это было в Вене и Берлине, когда власти европейских столиц преподносили ему ключи на блюдечке с голубой каемочкой, вывело Бонапарта из себя. Никогда не видели его таким адъютанты и генералы: Наполеон не стоял на месте, скрестив руки (его любимая поза), а буквально метался, то надевая перчатку, то снимая ее с руки, то извлекая, то пряча в карман носовой платок. А еще он почему-то теребил себя за… нос.

Более двух часов потерял французский император на Поклонной горе, так и не поняв, – почему же русские не принесли ему ключей от своего города? А вот простой сержант его армии Адриен Бургонь если не осознал, то оказался очень близок к пониманию сей причины: «В этот день мне поручили стеречь нескольких офицеров, оставшихся в плену после Бородинского сражения. Многие из них говорили по-французски. Между ними находился, между прочим, и православный поп, вероятно полковой священник, также очень хорошо говоривший по-французски; он казался более печальным и озабоченным, чем все его товарищи по несчастью. Я заметил, как и многие другие, что когда мы взобрались на холм, все пленные склонили головы и несколько раз набожно осенили себя крестным знамением. Я подошел к священнику и осведомился, что означает эта манифестация. «Сударь, отвечал он, – гора, на которой мы находимся, называется «Поклонной», и всякий добрый москвич, при виде святынь города, обязан перекреститься».

Вот что значила для москвичей Поклонная гора, которую историк Иван Забелин назвал «самым памятным в нашей истории и примечательным по своей топографии местом», с высоты коего «исстари русский народ привык воздавать поклон матушке-Москве». Если бы Наполеон усвоил это, ему бы никогда не пришла в голову мысль ждать здесь ключи от Первопрестольной столицы!

С какой радостью рассматривали французы Первопрестольную в свои окуляры! Обилие золотых куполов города «сорока сороков» произвело на них сильное впечатление. Ни одна покоренная столица не поразила их своей красотой так, как Москва! Правда, всезнающий император немедля объяснил своим солдатам – скопище церквей есть не что иное, как свидетельство непросвещенности этого дремучего и азиатского народа.

Какой увидели Москву французы в первых числах сентября 1812 года? Открывшаяся перед ними фантастическая картина их поразила. Дадим слово самим участникам наполеоновского похода на Россию.

Генерал Филипп Поль де Сегюр: «Эта столица, справедливо называемая поэтами «Златоглавая Москва», представляла обширное и странное собрание 295 церквей, 150 дворцов с их садами и флигелями. Каменные дворцы, чередовавшиеся с деревянными домиками и даже хижинами, были разбросаны на пространстве нескольких квадратных миль, на неровной почве. Дома группировались вокруг возвышенной треугольной крепости, окруженной широкой двойной оградой, имеющей около полумили в окружности.

Внутри одной ограды находились многочисленные дворцы и церкви и пустые, вымощенные мелким камнем пространства; внутри другой заключался обширный базар – это был город купцов, где были собраны богатства четырех частей света.

Эти здания, эти дворцы вплоть до лавок, все были покрыты полированным и выкрашенным железом. Церкви наверху имели террасу и несколько колоколен, увенчанных золотыми куполами. Полумесяц и крест напоминали всю историю этого народа. Это была Азия и ее религия, вначале победоносная, а затем побежденная, и полумесяц Магомета, покоренный крестом Христа! Достаточно было одного солнечного луча, чтобы этот великолепный город засверкал самыми разнообразными красками. При виде его путешественник останавливался, пораженный и восхищенный. Этот город напоминал ему чудесные описания в рассказах восточных поэтов, которые так нравились ему в детстве. Если он проникал внутрь ограды, то удивление его еще увеличивалось под влиянием наблюдения. Он видел у дворян нравы и обычаи современной Европы, слышал среди них речи на разных языках и замечал богатство и изящество их одежды.

Московские депутаты. Худ. Б.В. Зворыкин. 1912 г.

Он с удивлением смотрел на азиатскую роскошь и порядки у купцов, на греческие одеяния народа и их длинные бороды. В зданиях его поражало такое же разнообразие, и между тем все носило на себе своеобразный местный отпечаток, подчас довольно грубый, как это и приличествовало Московии».

Сержант полка фузилеров-гренадеров Молодой гвардии Адриен Жан Батист Франсуа Бургонь: «Сентября 2-го (14-го), в час пополудни, пройдя через большой лес, мы увидали вдали возвышенность и через полчаса достигли ее. Передовые солдаты, уже взобравшиеся на холм, делали знаки отставшим, крича им: «Москва! Москва!» Действительно, впереди показался великий город, – там мы рассчитывали отдохнуть от утомительного похода, так как мы, императорская гвардия, сделали более 1 200 лье, нигде не отдыхая.

Был прекрасный летний день: солнце играло на куполах, колокольнях, раззолоченных дворцах. Многие, виденные мною столицы: Париж, Берлин, Варшава, Вена и Мадрид – произвели на меня впечатление заурядное; здесь же другое дело: в этом зрелище для меня, как и для всех других, заключалось что-то магическое.

В эту минуту было забыто все: опасности, труды, усталость, лишения – и думалось только об удовольствии вступить в Москву, устроиться в удобных квартирах на зиму и заняться победами другого рода – таков уж характер французского воина: от сражения к любви, от любви к сражению».

Лейтенант Цезарь де Ложье: «Сегодня утром за деревней Черепово, при нашем приближении к Хорошеву, пока саперы перекидывали мост через Москву-реку для третьего перехода через нее, несколько человек из наших разведчиков успели взобраться на один холм… последний! Новый мир, – так буквально говорят они, – открылся им. Прекрасная столица под лучами яркого солнца горела тысячами цветов группы золоченых куполов, высокие колокольни, невиданные памятники. Обезумевшие от радости, хлопая в ладоши, наши, задыхаясь, кричат: «Москва! Москва!» Я не смогу, конечно, лучше и красивее выразить наше впечатление при виде этого города, как напомнив стихи Тасса, когда он в третьей песне изображает армию Готфрида Бульонского, увидавшую впервые башни Иерусалима.

При имени Москвы, передаваемом из уст в уста, все толпой бросаются вперед, карабкаются на холм, откуда мы услышали этот громкий крик. Каждому хочется первому увидеть Москву. Лица осветились радостью. Солдаты преобразились. Мы обнимаемся, и подымаем с благодарностью руки к небу; многие плачут от радости, и отовсюду слышишь: «Наконец-то! Наконец-то Москва!»

Мы не устаем смотреть на огромный город с его разнообразными и причудливыми формами, с куполами, крытыми свинцом или аспидом; дворцы с цветущими террасами, островерхие башни, бесчисленные колокольни, заставляют нас думать, что мы на границе Азии».

Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.

Драться на этой позиции нет возможности, - сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.

Дай-ка руку, - сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: - Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.

Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого-нибудь кружка, он с видом разочарования, - как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, - отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все-таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой-нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все-таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.

Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты - свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха - себе приписать его; в случае же отказа - очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что-нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.

Он подозвал к себе старших генералов.

Ma tête fut-elle bonne ou mauvaise, n’a qu"à s’aider d’elle même, - сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.

Часть третья

Рассуждения автора о движущих силах истории. Он считает, что для изучения истории нужно оставить в покое царей, министров, генералов и т. д. и начать изучать «од­нородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами». И только на этом пути возможно уловление исто­рических законов.

Рассуждение о движении и действиях русского и фран­цузского войск в 1812 г. и о зависимости главнокомандую­щих от свершающихся событий. Русское войско постоянно отступает, а французское несется к Москве. В русском вой­ске по мере отступления все более разгорается дух озлобле­ния против врага. Французы доходят до Москвы и там оста­навливаются. Не дано ни одного сражения. Главнокоманду­ющий всегда находится в середине движущегося ряда собы­тий, а потому никогда не бывает в силах обдумать все свер­шающиеся события.

Кутузов с генералами на Поклонной горе. Разговоры о дальнейшем плане действий. Из всех разговоров Кутузов понимает, что защищать Москву нет никаких физических сил. Лишь один Бенигсен настаивает на защите Москвы, но лишь потому, что хочет для себя славы. Кутузова же вол­нуют другие вопросы: неужели это он допустил Наполеона до Москвы, и в какой момент это произошло? Он понимает весь ужас того приказания, которое придется отдать. Но де­лать нечего. Кутузов идет к экипажу и едет в Фили.

Военный совет в Филях собрался в избе мужика Ан­дрея Савостьянова. Его семья ушла из избы, только Ма­лаша, шестилетняя девочка, оставалась. Она смотрит на дедушку, как внутренне называет Кутузова, и слушает разговор. Генералы русской армии: Ермолов, Кайсаров, де Толли, Уваров и другие присутствуют на совете. Куту­зов ставит перед советом вопрос: выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сражение, или отдать Москву без боя? Стычка Бенигсена с Кутузовым. Бенигсен считает, что оставлять Москву недопустимо. Прения. Ма­лаша видит, что прения состоят в личной борьбе «дедуш­ки» с «длиннополым», как она назвала Бенигсена, но она была на стороне «дедушки». Приказ Кутузова об отступле­нии. После совета Кутузов признается своему адъютанту, что он совсем не ожидал оставления Москвы и с раздра­жением говорит, что все равно будут французы лошадиное мясо жрать, как турки.

Мысли автора об оставлении Москвы жителями и о сожжении ее. Он считает, что оставление Москвы было не­избежно. Как только подходил неприятель, богатые ухо­дили, а бедные оставались и истребляли и сжигали то, что осталось. Народ ждал той минуты, когда он сможет сделать то, что ему положено, а потому спокойно ожидал вхожде­ния войск в Москву. Люди уезжали из Москвы, потому что не могли жить под Наполеоном, и делали они то великое дело, которое и спасло Россию. Граф же Растопчин, кото­рый призывал своими афишками не покидать Москву, не понимал значение совершавшегося события, а хотел кого- то поразить, но выглядел как глупый мальчишка, который резвился над величавым и неизбежным событием сожже­ния Москвы.

Элен Безухова в Петербурге. Ее близость с вельможей и иностранным принцем и желание с обоими сохранить отношения. Через несколько дней после ее возвраще­ния ей был представлен иезуит, который долго беседует с Элен о Боге, о любви к Христу, о сердце Божьей Матери. Элен была тронута. Переход Элен в католичество. Но по­стоянно требует от католиков, которые занимаются этой процедурой, освободить ее от мужа. Она говорит, что те­перь, вступив в истинную религию, она не может считать­ся женой того, который является приверженцем религии ложной.

Стремление Элен к новому замужеству. Подготовка ею мнения светского общества. Она распространяет слух о том, что, бедная, она не может выбрать между двумя претенден­тами на ее руку.

Весь свет принялся обсуждать, какая партия выгод­нее, так как Элен призналась, что любит обоих. Вопрос же о том, можно ли вообще выходить замуж от живого мужа, не стоял, так как считался решенным и заговорить о нем значило выказать свою глупость и неумение жить в свете. Отношение к браку Элен ее отца и матери. Василий рад за нее, потому что она так долго мучилась с Пьером. Мать же Элен не нравилась идея выти замуж во второй раз при жи­вом муже, она даже нашла текст Библии, где запрещается подобное действо. Письмо Элен к Пьеру с просьбой о раз­воде.

Глава VIII.

Пьер после Бородинского сражения возвращается в Мо­жайск. Он понимает, что лишь в спокойной обстановке смо­жет обдумать и переосмыслить все то, что видел на войне. По дороге в Можайск Пьер встречается с солдатами. Они с простотой его принимают, кормят, провожают до Можай­ска, где он находит своих. Пьер решает дать денег солда­там, но какой-то внутренних голос говорит ему, что не сто­ит. Пьер засыпает в своей коляске.

Ночлег Пьера на постоялом дворе в Можайске. Мысли Пьера «о них» — о солдатах, желание быть простым солда­том. Он вспоминает поведение солдат во время сражения, думает, что они были до конца тверды, спокойны. Он хочет всем своим существом проникнуться в то, что делает простых солдат такими, какие они есть. Сон Пьера. Ему снится обед, на котором присутствуют Анатоль, Долохов, Несвицкий, Де­нисов. Все пьют, веселятся, кричат, но из-за их крика слы­шен голос благодетеля, который говорит Пьеру о добре, о воз­можности быть тем, чем был они. И они окружали благоде­теля, но при этом не видели Пьера. Он же хотел обратить их внимание на себя, встал и проснулся. После сна он понимает, что простота есть покорность богу, и они просты. Они не гово­рят, а делают. Нельзя соединять мысли, надо их сопрягать, словно откуда-то слышит Пьер, но как это сделать, он не зна­ет. Его будят, чтобы продолжить путь. По дороге Пьер узна­ет о смерти своего шурина и князя Андрея.

Возвращение Пьера в Москву. Пьер в приемной у Гра­фа Растопчина. Пьер читает афишки, которые выпускает граф, и возражает ему, говоря о невозможности вести бой в городе. Присутствующие в приемной намекают Пьеру об Элен, но тот еще ничего не знает о ее решении выйти за­муж, поэтому не понимает их. История Верещагина. Это купец-недоучка, который решил взять на себя вину за со­чинение прокламации, которую на самом деле написал На­полеон. А графу нужно было, чтобы Верещагин указал на Ключарева. Но Верещагин не признавался, потому его ждет наказание.

Разговор Пьера с графом Растопчиным о масонстве и деле Ключарева и Верещагина. Растопчин спрашивает Пьера, не из тех ли тот масонов, которые под видом спасения рода человеческого хотят погубить Россию. Пьер отвечает, что он масон. Растопчин объясняет Пьеру, что Сперанский, Магницкий, Ключарев и им подобные сосланы куда надо за то, что предали родину. Он советует Пьеру прекратить всяко­го рода отношения с подобными масонами и самому уезжать подобру-поздорову. Настроение Пьера. Он читает письмо жены, но не понимает ни слова. Исчезновение Пьера из дома.

Ростовы. Графине в первый раз приходит в голову мысль о том, что оба ее сына на войне и кто-нибудь из них, а может, даже оба могут быть убиты. Все знакомые Росто­вых выехали из Москвы, но графиня ничего про отъезд слы­шать не хотела, так как ждала возвращения из армии Пети. Наконец Петя приезжает, но он держится подальше от ма­тери, так как ее чрезмерная опека раздражает его. Москва перед нашествием французов. По городу ходят разные слу­хи, но, несмотря на это, люди понимают, что Москва будет сдана. Некоторые уезжают, другие только собираются. Сбо­ры Ростовых к выезду из Москвы. Укладыванием вещей ру­ководит Соня. Графиня, недовольная поведением Пети, всю злость вымещает на Соне, говоря, что была бы рада, если бы Николенька женился на богатой невесте. Соня понима­ла, что это выход для Ростовых, но ей было больно. Наташа и Петя радовались отъезду, как и всему, что происходило вокруг, потому что все необычное всегда радостно для мо­лодых людей.

Глава XIII.

Наташа во время сборов к отъезду. Она старается при­нимать участие в сборе вещей, но душа ее не лежит к это­му, а потому она выходит на улицу. Там она встречает обоз с ранеными и предлагает им остановится в их доме. Наташа добивается разрешения раненым остановиться в их доме. За обедом возвращается Петя. Он рассказывает о призыве Рас­топчина брать оружие и идти завтра на три горы, где будет сражение.

Сборы к отъезду в доме Ростовых. Деятельность Ната­ши по укладке вещей. Теперь она уже серьезно занимается этим делом: укладывает фарфор, ковры. Благодаря Наташе оставлялись ненужные вещи и укладывались самые доро­гие. Коляска с раненым князем Андреем останавливается в доме Ростовых.

Последний день Москвы перед сдачей ее французам. Было воскресенье, люди пошли на службу. Раненые просят графа Илью Андреевича взять их на подводы, так как у них у самих нет ничего в Москве. Граф приказывает разгрузить некоторые подводы, чтобы взять с собой раненых. Объясне­ние по этому поводу между графом и графиней. Он говорит, что вещи — дело наживное, а каково им оставаться! Но гра­финя упрекает его в том, что он разоряет этим поступком своих детей. Наташа, слышавшая конец разговора, пытает­ся узнать, о чем спорят граф с графиней, но те ей не говорят.

Приезд к Ростовым Берга. Он начинает рассказывать о подвигах солдат и офицеров во время сражения. Берг про­сит у графини одного или двух мужиков, чтобы те помогли ему донести до его дома шифоньерочку и туалет, которые он купил по дешевке, и о которых так мечтала Вера. Раздра­жение Наташи против матери за то, что не хочет отдавать подводы под раненых. Наташа называет поступок графини мерзостью, гадостью. Она кричит на мать, потом просит прощения и говорит, что прикажет брать раненых. Граф кивает головой в знак согласия. Свалка вещей и размеще­ние раненых. Наташа находится в веселом расположении духа. Забираются раненые из соседних домов. Соня же за­писывала те вещи, которые скидывала Наташа, и старалась увезти как можно больше.

Глава XVII.

Отъезд Ростовых. Графиня плачет, граф крестится и це­лует Мавру Кузьминичну и Васильича, которые остаются в Москве. Поезд из экипажей трогается, люди Ростовых, ко­торые остаются в Москве, провожают их. Наташа испыты­вает радостное чувство. Она высовывается из повозки и смо­трит на обозы раненых, которые едут вперед их. Самой первой едет коляска с раненым Андреем Болконским. Наташа глазами ищет эту повозку, чтобы убедиться, что она не от­стала, хотя еще и не знает, что в ней Болконский. Встре­ча Ростовых с Пьером, наряженным в кучерский кафтан. Пьер, узнав Наташу, сначала направляется к ней, но потом, вспомнив что-то, останавливается. Наташа подзывает его, она спрашивает, остается ли тот в Москве, как ему пока­залось на войне. Пьер с растерянным видом целует Ната­ше руку и уходит. Наташа еще долго смотрит ему вслед, ра­достно улыбаясь.

Глава XVIII.

Пьер после своего возвращения из Можайска в Москву испытывает чувство спутанности и безнадежности. Ему ка­жется, что все теперь кончено, все смешалось, нет ни пра­вого, ни виноватого, впереди нет выхода из сложившегося положения. Пьер поселяется в квартире вдовы масона Баздеева. Он просит для себя крестьянское платье и пистолет. Платье ему предоставляют, а вот пистолета не было. Тогда Пьер отправляется покупать пистолет у Сухаревой башни, тогда он встречает Ростовых.

Оставление русскими войсками Москвы. Ко 2 сентя­бря в Москве не осталось никого из солдат или офицеров русской армии. Все они собрались на той стороне Москвы и за Москвою. Наполеон на Поклонной горе смотрит на Москву и тщетно ждет депутации «бояр». Москва рассти­лается перед Наполеоном во всей своей красе. Наполео­ну кажется, что свершилась его давняя мечта, которая до последнего времени казалась невозможной. Уверенность обладания этим городом волнует и ужасает его. Он посы­лает своих людей за боярами Москвы. Но те возвраща­ются с донесением, что Москва пуста, все уехали из нее, остались лишь толпы пьяных. Сказать об этом Наполеону никто не решается. Раздается выстрел пушки и все фран­цузские войска движутся по направлению к Москве. На­полеон доезжает до Дорогомиловской заставы и ждет де­путации.

Опустевшая Москва — сравнение ее с обезматочевшим ульем. Такой улей на поверхности кажется живым, но вну­три уже нет жизни. Не тот уже запах, не тот звук, еще ко­пошатся пчелы, но жизни нет. Так и в Москве еще копоши­лись люди, пятидесятая часть от жителей Москвы, но они не понимают того, что делают. Наполеону наконец сообща­ют, что Москва пуста. Он не может поверить в реальность сообщаемого, в реальность того, что развязка театрального представления не удалась.

Движение русских войск через оставляемую Москву продолжалось с двух часов дня и до двух часов ночи. Гра­беж лавок. Давка на Москворецком мосту. Генерал Ермо­лов приказывает снять орудия, чтобы стрелять по мосту, при условии, если давка не прекратится. Толпа, опасаясь исполнения обещания, переворачивая повозки, побежала и расчистила дорогу для войск.

Глава XXII.

В опустевшем доме Ростовых. Марья Кузьминична дает офицеру двадцатипятирублевую ассигнацию. Этот офицер оказался родственником графу, который всегда ему помо­гал материально, а теперь он обносился и хотел попросить у Ростова денег.

Глава XXIII.

Москва перед вступлением неприятеля. Уличные сце­ны, гульба фабричных. Драка кузнецов с целовальником. Шествие толпы по улице. Чтение в толпе растопчинской афиши.

Полицеймейстер старается успокоить разбушевавших­ся, но те грозят ему расправой, он уезжает.

Глава XXIV.

Рассуждение автора о деятельности Растопчина в Мо­скве. Растопчин, недовольный и раздраженный Кутузовым и всем ходом дел, отдает последние распоряжения. Он пи­шет в своем дневнике, что его целью было в то время со­хранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее всех жителей. Но Растопчин понятия не имел о том, что ему нужно сделать, а потому все его действия, в сущности, ни­чем не помогли в деле спасения Москвы. Он приказывает отпустить сумасшедших, колодников. Только Верещагина приказывает привести к себе.

К 9 часам утра почти все жители, не слушая призывов Растопчина не покидать Москву, покинули город. Он пони­мает, что его приказания не будут исполнены и что он из вла­стителя превращается в ничтожного, бесполезного и слабого человека. Толпа у дома Растопчина. Люди кричат что-то про измену, про готовность идти по приказу Растопчина на фран­цузов. Он понимает, что им нужна жертва. Растопчин выво­дит Верещагина и отдает его на растерзание толпы. Отъезд Растопчина в Сокольники. Его мысли, настроение. Он дума­ет о том, что совершил поступок с Верещагиным ради блага народа. Погоня за коляской сумасшедшего. Этот сумасшед­ший, выпущенный по его же указанию, напомнил ему его деяние с Верещагиным. Растопчин в ужасе приказывает ку­черу гнать что есть мочи. Он вспоминает сказанные им слова «руби предателя» и думает, что ведь и не сказать их, тогда все было бы по-другому. Разговор Растопчина с Кутузовым о сдаче Москвы. Растопчин упрекает Кутузова в сдаче Мо­сквы. Но тот не слушает графа, занятый какими-то своими мыслями.

Глава XXVI.

Вступление французских войск в Москву. Эпизод защи­ты кучкой русских Кремля. Из Кремля раздается несколь­ко выстрелов, которые попадают в солдат. Французы уже приготовились к атаке и кровопролитной битве, но ока­залось, что всего четыре человека защищают Кремль. Их вскоре убивают. Размещение французского войска в горо­де. Это было истощенное, измученное, но все еще держав­шееся войско. Грабежи. Мародерство. Начальники останав­ливают солдат от мародерства, приказывают никому не вы­ходить из домов, но все бесполезно, процесс нельзя остано­вить. Пожар Москвы и его причины. По мнению автора, Мо­сква сгорела, так как была поставлена в такие условия, ког­да всякий деревянный город должен сгореть. Кроме того, не может не сгореть город, в котором вместо мирных жите­лей живут солдаты, курящие трубки, разжигающие на ули­цах костры, чтобы приготовить себе пищу. Москва сожжена жителями, теми, которые выехали из нее. Сожжена пото­му, что они не поднесли неприятелю хлеба-соли и ключей.

Глава XXVII.

Настроение Пьера во время пребывания его на квар­тире Баздеева. В последнее время он находится в состоя­нии, близком к сумасшествию. Он не может отделаться от ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с той правдой, простотой и злой, которая была у простого народа. Мысли об убийстве Наполеона. Он, Пьер, остал­ся в Москве, скрывая свое имя, чтобы убить Наполеона и прекратить несчастье всей Европы. Он не представляет, как сможет убить Наполеона, зато явно видит свою по­гибель и геройское мужество. Приход в комнату к Пьеру пьяного Макара Алексеевича. Под действием алкоголя тому кажется, что в доме французы и сам Наполеон, ко­торому он не желает сдаваться. Макара Алексеевича еле успокаивают.

Глава XXVIII.

Появление в доме Баздеева капитана Рамбаля. Пьер спасает его от выстрела сумасшедшего Макара Алексееви­ча. Офицер хочет наказать предателя, но Пьер уговаривает его этого не делать. Разговор Пьера с французом. Француз не верит Пьеру, что тот русский и говорит, что рад встре­тить своего соотечественника.

Пьер за ужином с Рамбалем. Рамбаль просит Пьера на­звать свое имя, то отказывается. Рамбаль принимает Пьера за офицера русской армии, перешедшего на сторону фран­цузов, и полностью доверяет ему. Он говорит Пьеру, что русские лихие враги. Рассказ Рамбаля о своих любовных по­хождениях. Пьера посещает мысль убить Рамбаля, но в ту же минуту какой-то внутренний голос говорит, что не надо этого делать. Пьер понимает, что мечта пожертвовать собой рассыпается в прах. Откровенные речи Пьера о себе. На во­прос Рамбаля о любви Пьера он отвечает, что всю жизнь лю­бит и будет любить одну женщину, но она никогда не бу­дет принадлежать ему. Пьер рассказывает историю любви Наташи и князя Андрея, открывает свое имя и положение в обществе.

Обоз Ростовых на ночлеге в Мытищах. В десять часов все Ростовы размещаются по дворам и избам большого села. Зарево пожара Москвы. Люди не верят, что это зарево из Москвы, но потом уверяются, что так и есть. Раздаются вздохи, молитвы и всхлипывания.

Глава XXXI.

Толки Ростовых о пожаре Москвы. Графиня плачет, Соня боится, что так вся Москва сгорит. Настроение Ната­ши после того, как она узнала о ране князя Андрея и его присутствии с ними в обозе. Наташа ходит как во сне после получения этого известия от Сони. Свидание Наташи с кня­зем Андреем. Она весь день только тем и жила, что увидит его, но когда ночью пробралась к нему, испугалась. Болкон­ский был такой, как всегда. Но цвет его лица, нежная шея, восторженные глаза, направленные на нее, придавали ему какой-то детский вид. Наташа подошла к нему, он протя­нул ей руку.

Глава XXXII.

Князь Андрей. Описание его болезни после ранения. В течение семи дней Болконский находится в беспамят­стве. Но потом вроде оправился и даже попросил вынести его на воздух, но не рассчитал силы и потерял сознание. Нравственный переворот Болконского. Он понимает, что любовь — это не та любовь, ради самой любви, ради дру­гих, надо любить всех, врагов, родных. И теперь князь Андрей признается в этой любви Наташе. Она просит у него прощения, но он говорит, что любит ее теперь больше, чем раньше. Наташа ухаживает за раненым князем Андреем.

Глава XXXIII.

Пьер бродит по улицам Москвы. Он ходит в бреду. Не понимая, куда идет и зачем. Спасение им из горящего дома ребенка. Пьер как будто отрезвляется при криках о помо­щи. Он кидается спасать девочку, но она не хочет идти на руки к чужому человеку. Пьер берет ее и выходит из дома.

Глава XXXIV.

Пьер ищет мать спасенной им Девочки. Его фигура ста­новится примечательной. Вокруг собирается толпа, люди пытаются ему помочь. Французские солдаты грабят ар­мянское семейство. Заступничество Пьера за красавицу-армянку. Пьер с озлоблением кидается на француза, поку­шавшегося на девушку, колотит его. Французский разъезд забирает Пьера под стражу. Пьер опять впадает в состояние бреда. Разъезд ездил по Москве и арестовывал подозритель­ных русских. В тот день арестовал еще пятерых, но из всех более подозрительным казался Пьер.

4.6 (91.43%) 14 votes

На этой странице искали:

• Война и мир краткое содержание
• война и мир 3 том 3 часть краткое содержание по главам
• война и мир том 3 часть 3 краткое содержание
• война и мир том 3 часть 3 краткое содержание по главам
• краткое содержание война и мир 3 том 3 часть